— Больше не буду, клянусь!- Заремба прижал кулаки к груди. — А правда, что у тебя… э-э… расщепление личности? Это Гиппократ сообщил.
— Вздор!- рассердился Мальгин. — Гиппократ такого сообщить не мог, если только не сошел с ума.
— Значит, сошел.- Заремба уже пришел в себя и разговаривал как обычно. — Спроси у него сам, зачем мне возводить напраслину?
Хирург молча натянул эмкан, и Гиппократ сообщил ему все, о чем только что говорил Заремба. Оглушенный, Мальгин посидел несколько секунд, ничего не понимая, покрутил головой, с трудом заставил себя общаться с инком спокойно:
— Кто ввел тебе эту информацию?
— Информация поступила по консорт-линии, адресат неизвестен. Предположительно это служба безопасности.
— Безопасность не ведет себя так грубо.
— Больше у меня ничего нет.
— Когда поступил пакет?
— Вчера в семь вечера.
— Стобецкий знает?
— Естественно. Он интересовался, когда вы планируете выдать информацию «черных кладов».
Мальгин не ответил, сбрасывая эмкан.
— Убедился? — кивнул Заремба на стол. — Когда собираешься устраивать пресс-конференцию? Все обещаешь, обещаешь…
— Я еще не готов, не дави на психику, Иван.
— А почему ты такой хмурый? Давно не видел тебя веселым, ходишь вечно озабоченный… и недобрый.
— Потому что я не обязан все время терпеть самого себя, — проворчал Мальгин. Последние слова Зарембы задели его и заставили задуматься. Недобрым Клим не помнил себя никогда, во всяком случае, никто до этого не бросал ему подобных упреков, и если Иван заметил изменения в его характере, значит, самоконтроля не хватало, да и контроля Харитона тоже. Интересно, при наступлении «фазы черного» он полностью отключается или ведет себя как обычно? Если не считать недоброго взгляда?…
— Все, Иван, мне надо поработать. Кстати, если я тебя оставлю замом, справишься?
Заремба недоверчиво посмотрел на хирурга.
— Справлюсь, конечно, — сказал он с великолепной самоуверенностью как о чем-то само собой разумеющемся. — Не шутишь? В отпуск собрался или еще куда?
— Еще куда. — Мальгин помахал рукой, и Заремба вышел, оглядываясь, сбитый с толку.
Клим, подождав немного и набравшись духу, вызвал кабинет Стобецкого. Некоторое время они смотрели друг на друга. Видимо, Стобецкий только что разговаривал с кем-то, он был оживлен и весел, но при виде хирурга оживление постепенно покинуло его, в лице проглянула озабоченность.
— Готард, мне надо переменить работу.
Глаза директора расширились.
— Что произошло?
— Устал.
Выражение глаз Стобецкого изменилось: недоверие и озабоченность боролись в них с изумлением и недоумением. Клим представил, что творится сейчас в душе застигнутого врасплох директора, и ему самому стало неуютно.
— Устал — это причина для женщины, но не для меня. К тому же ты должен знать, что специалистов такого класса, как ты, можно отпустить только с разрешения Совета.
— Я действительно устал… и больше всего от самого себя, а спасти может только перемена обстановки, смена впечатлений и образа жизни. Хотя бы на время, на полгода, скажем. Хочу наконец найти смысл собственного бытия и вернуть то, что потерял. Связывайся с Советом, придумывай любые причины, но завтра я не выйду.
Стобецкий покачал головой, не сводя пристального взгляда с хирурга, хотел что-то спросить, но с видимым усилием передумал. Помолчав, сказал:
— У тебя нет достойного заместителя.
— Заремба справится.
— Этот мальчишка? У него еще молоко на губах не обсохло. — Стобецкий не выдержал взгляда Мальгина, отвел глаза. — Хирург он хороший, но…
— Он хирург от бога, Готард, и ты это знаешь. Иван справится, не держи парня в запасе.
Разговор достиг точки неловкости, оба чувствовали это, разве что у Стобецкого было что спросить у коллеги, а у Клима нет. И директор все-таки не удержался:
— Это правда, что о тебе сообщил Гиппократ?
— О расщеплении «я»? Правда. Вот тебе и главная причина ухода, — оживился Мальгин. — Мне самому нужен врач.
Взгляд Стобецкого стал подозрительным.
— А не ты ли сам ввел эту информацию, чтобы действовать наверняка?
Мальгин засмеялся.
— Я в такие игры не играю. Хотя мне тоже интересно, кто это сделал и зачем. Прощай.
— Погоди, еще один вопрос. — Черты Стобецкого вдруг потеряли директорскую твердость и властность. — Ты же понимаешь, что мне… нам не безразлично, что с тобой происходит. И чем ты займешься.
— Боишься, что я превращусь в подобие Шаламова? — прищурился Мальгин. — Этого не произойдет. Да, благодаря «черным кладам» я обладаю кое-какими знаниями маатан, равно как и возможностями интрасенса, но никогда не применю эти знания во вред людям. Как и Майкл Лондон, между прочим.
— Но вами интересуется безопасность… — Готард прикусил язык.
— Это их обязанность, ничего удивительного. До связи, директор.
Мальгин выключил виом, оставив Стобецкого с его любопытством и сомнениями. Директор имел право сомневаться, потому что некоторым образом отвечал за хирурга, как за его здоровье, так и за последствия его поступков, однако Мальгин ничем не мог ему помочь.
В последний раз совершив обход больных — их было семеро, молодые парни и девушки, все, как один, с травмами черепа, — Клим с удовлетворением отметил, что операции прошли успешно, люди будут жить, не боясь последствий. Грусти в том, что он покидает институт надолго, не было, в воздухе витало обещание удачи, каких-то открытий и невероятных событий, и хандра отступила, словно судьба наконец благосклонно улыбнулась ему.
Полюбовавшись на крошечное существо в руках отца, Мальгин пообещал навестить его к вечеру, отметив ранее неизвестное выражение лица Мальгина-старшего: доброта и удовлетворение светились в каждой его черточке. Дочь Климу не улыбнулась, смотрела пристально и настороженно, совершенно не по-детски, замерев, как только Клим помахал ей рукой. От этого взгляда хирургу стало не по себе, но своих чувств он не выдал, да и мысли его были заняты другим.
Пока он разыскивал по связи Ромашина, позвонил Железовский:
— Ты свободен?
— Как ветер. Вот только навещу Ку… одного человека и могу быть в твоем распоряжении.
— К Купаве ты бы лучше не ходил, — прогудел склонный к прямоте Аристарх, ощупав лицо хирурга проницательными глазами. — По многим причинам.
Клим нахмурился, но математик не дал ему простора для обиды:
— Потом поговорим на эту тему, не по видео. Ну-ка, повернись в профиль.
Мальгин повиновался, ничего не понимая. Железовский хмыкнул.
— Ты своих предков хорошо знаешь?
— Да не очень, всего до десятого колена. — Клим был сбит с толку и не скрывал этого. — Славяне. А что?
— Это видно, что славяне, кто конкретно?
— По именам, что ли? Белорусы, русские, украинцы. Линия по отцу — русские, по матери — украинцы, белорусы. Прапрадед Чурила жил под Рославлем, другой прапрадед — из-под Гомеля…
— Вот оно в чем дело. А я голову ломаю, почему твои экстрасенсорные гены проснулись так поздно — из-за последствий проживания твоих предков в зоне экологического бедствия! О Чернобыле чай слышал? Ну все, жду через час.
Виом погас.
Клим посидел перед «домовым» с ощущением легкого сотрясения мозга, потом встряхнулся и с удовольствием повозился со снарядами в спорткомнате, завершив тренировку боем с «динго». Душ, как всегда, оказал свое благотворное воздействие, заставив тело дышать всей поверхностью кожи. Клим оделся и мысленно помахал Железовскому рукой. Свои решения он менял редко, а тем более не зная, что имел в виду Железовский.
Купавы дома не оказалось. И, как заявил ее «домовой», она со времени последнего посещения дома хирургом так и не появлялась.
— Где же она может быть? — спросил Мальгин, тихо свирепея.
«Домовой» не счел нужным отвечать. Тогда Клим мысленным усилием залез внутрь инка, перебрал связи памяти, нашел нервный узел консорт-блока, подчиняющегося только личным командам хозяина, и углубился в информполе. Через минуту он знал, где может находиться Купава, однако воспользоваться этим знанием ему не дали, не сработало даже мгновенно пробуждающееся чувство опасности: на сей раз оно было отвлечено поисками Купавы и сосредоточенностью на личных проблемах.
Когда он наконец отреагировал на усиление пси-шума, в гостиную ворвались пятеро в серых кокосах с улиткообразными шлемами, скрывающими лица. Четверо держали в руках оружие — пистолеты сна и «универсалы», а пятый — хищной красоты излучатель с двумя устройствами автонаводки и контроля цели. Действовали они молча и быстро, Мальгин в течение двух секунд оказался окруженным со всех сторон. Самое интересное, что он не видел их в пси-диапазоне, не чувствовал биополей- цветных «двойников», все пятеро размазывались в бесформенные силуэты с черными дырами вместо голов.
Харитон первым сообразил, в чем дело:
— Шлемы- это защита от психотехники внушения, причем очень солидная, не хуже, чем в «заскоках».
— Ну и что дальше?- холодно спросил Мальгин, включая пространственную рецепцию и готовясь к ускоренному ритму жизни.- В чем дело? Что за маскарад? Я вас не приглашал, да и хозяйка тоже.
— Нам нужно твое «темное знание», — прохрипел чей-то голос: определить, кто говорит, было невозможно.
Мальгин не выдержал и засмеялся, вслушиваясь в усиливающийся гул крови. Кожа начала чувствовать малейшие движения воздуха, а система внутреннего зрения реагировала на каждый жест стоящих сзади и сбоку. И где-то глубоко в недрах подсознания заворочался «черный человек». «Не слишком ли скоро сбываются пророчества Лондона?»- подумал Клим, вслух же сказал:
— Мне бы оно тоже не помешало.
— Не смешно,- раздался тот же голос,и снова хирург не смог определить, кто говорит.- Мы знаем, что ты уже овладел «черными кладами», и хотели бы получить эту информацию. Не заставляй нас применять силу.
В гостиную вошел шестой незнакомец с каким-то переносным прибором, вытягивая на ходу ажурный шлем специального эмкана. Клим узнал аппарат психозаписи, применяющийся медиками «Скорой помощи» при амнезии.