— Тут все в одно место скучено, — пробился из шума чей-то тонкий голос, — заветы прошлого, и яд настоящего, и загадки будущего.
Мозг пытался сохранить «я» человека, не дать ему раствориться в чужом сознании, оперирующем сотнями и тысячами мыслей и чувств одновременно, но это не могло продолжаться долго. Через мгновение психика человека не выдержала, и Клим потерял сознание, услышав последнюю фразу Держателя Пути:
— Вы видите ветвление метавселенных…
Потом он так и не смог вспомнить все переживания и впечатления, полученные им при подключении к сфере сознания Держателя Пути. Очнулся от прикосновения к телу чего-то холодного и приятного, как мокрое полотенце для путника в жаркой пустыне.
Чувства лгали — полотенца не было, как и пустыни, он лежал на черной плите в утробе Держателя Пути, а неподалеку играл в прозрачность — то появлялся, то исчезал — «миллионоглазый» богоид. Чувства человека лгали и здесь: «глазастый» призрак никоим образом не представлял собой облако с человеческими глазами, будучи сверхсложным образованием, поддающимся описанию только математическими формулами, причем из разделов метаматематики, неизвестной земным ученым, и жил он во многих вселенных одновременно. «Глазастым» богоид представлялся жалкому аппарату анализа человека, и даже интрасенсу и магу, коим стал Мальгин, он почти не открывал других своих черт, разве что внушал ощущение скрытой мощи и всевластия.
Чувства лгали хирургу также и в оценке формы, размеров, плотности и температуры Держателя Пути, хватаясь за наработанные стереотипы и железобетонный опыт поколений, и в оценке происходящих событий, в оценке равномерного течения времени, в том числе и при анализе собственных ощущений, сводимом к формуле: мыслю — следовательно, существую. Даже тело свое Мальгин продолжал видеть и осязать как тело человека, хотя оно претерпело множество изменений и вряд ли сейчас даже отдаленно напоминало человеческое. Чувства лгали для того, чтобы он не сошел с ума, но полагаться Мальгин мог только на них, поскольку интеллект не давал рекомендаций, безнадежно застряв на этапе предварительной обработки информации, полученной от встреч с Неведомым, Непонятным и Непостижимым.
— Поехали, — хрипло сказал Мальгин.
Держатель Пути молча швырнул его в горловину «сверхструны», вытянувшейся вдоль ствола Дерева Миров в бесконечность будущего.
5
Кратер был огромен- около тысячи километров в диаметре!- и почти полностью заполнен слоистым туманом. Но не это заставляло зрителей замирать от благоговейного восхищения и ломать голову в поисках причин явления — главное чудо кратера состояло в том, что он был бездонным!
Когда Хранитель сказал Джуме об этом, безопасник не поверил, но старый орилоун не обиделся, не зная таких человеческих слабостей, как обман и обида. Проверить сообщение Джума не мог, как и представить кратер без дна.
— Дырка там, что ли? — спросил он даже, опешив. — Жерло кратера пронизывает всю планету?
— Нет, — ответил Хранитель. — На планете когда-то провели эксперимент по расщеплению кварка, с тех пор она мертва. А кратер… от Паломника я узнал интересную гипотезу: эксперимент удался, но канал, связавший макромир галактик с микромиром элементарных частиц- кварков, преонов, глюонов,- остался.
— То есть кратер- это и есть канал связи макро- и микромиров? Действительно, экзотическая гипотеза. А вы точно знаете, что цивилизация погибла… из-за эксперимента?
Орилоун промолчал. Для него вопрос был риторическим. Джума тоже помолчал немного.
— А кто такой Паломник?
— Один из путешествующих по нашему участку метро. Говорят, он — одна из многомерных реализаций существа второй волны разума…
Джума подождал продолжения, однако Хранитель не стал пояснять сказанное. Тогда безопасник еще раз вылез из пещеры орилоуна на его крышу и долго любовался кратером, диким неземным пейзажем в противоположной стороне и сплюснутым синим солнцем над горизонтом. Планета во многом напоминала Землю, имела почти тот же газовый состав атмосферы и ту же силу тяжести, но живых разумных существ уже не кормила…
Проснулся Джума с чувством утраты и печали.
Часы в потолке спальни показывали шестой час утра, в комнате было светло, и за стеной кто-то напевал. Вставать не хотелось, но Джума вспомнил, что в семь придет Ромашин, и заставил себя прервать привычную цепь утренних ассоциаций, непременно приводящую к воспоминаниям о Карой. Она все еще работала с ксенологами над Маатом, звонила редко и то лишь для того, чтобы перекинуться парой ни к чему не обязывающих фраз. В таких случаях Джума всегда вспоминал великолепное высказывание Элберта Хаббарда: «Не понимающий вашего молчания, вероятно, не поймет и ваших слов». Карой не понимала молчания Джумы, и надеяться на восстановление прежних отношений было все трудней.
Час безопасник потратил на зарядку и обычную утреннюю программу тэквондо, принял душ и приготовил завтрак на двоих. Ромашин позвонил ровно в семь, ни секундой раньше, ни секундой позже.
— Как спалось?
— Нормально, — сказал Джума, впуская гостя. — Один я всегда сплю как младенец. Под утро видел сон, будто я снова смотрю на глубокий кратер. Видимо, причина его появления потрясла меня больше остальных чудес, вот и снится.
В гостиной он кивнул на столик, накрытый для двоих.
— На всякий случай я приготовил завтрак и на вас.
— Не откажусь, — кивнул Ромашин, осматриваясь.
В квартире безопасника он оказался впервые.
Сверхсовременный мебельный гарнитур Хана создавал неожиданные пространственные и цветовые эффекты: иногда комната будто таяла в искристом мерцании, открывала «дальние дали» или «окна в космос», затем сжималась в тесный кокон из сверкающих паутинных полотнищ и золотых сетей и снова распахивала дверь в «иные миры». Почти все предметы гарнитура — от кресел, дивана, стенных панелей до приставки «домового» и видео, книжных полок — меняли форму в зависимости от игровых комбинаций, управляемых «домовым», и лишь два из них оставались неизменными при всех превращениях: столик с завтраком и витейр в рост человека — объемное голографическое фото Карой Чокой. Ромашин задержал на нем взгляд. Помолчав, спросил:
— Почему вы разошлись? Если вопрос неприятен…
— Отчего же? Все очень просто: я не понимал, что нельзя быть умным, — Джума улыбнулся, — в постели. Впрочем, в этой шутке есть доля истины. Кроме того, я не знал, что между «да» и «нет» не существует границы.
Ромашин с любопытством оглядел погрустневшее лицо хозяина, хотел что-то сказать, но передумал.
— Самое жуткое из ощущений — чужой! — продолжал Джума Хан, уходя в свои мысли и с видимым усилием возвращаясь к действительности. — Но я это пережил. Садитесь, Игнат.
Ромашин еще раз, более внимательно, посмотрел на безопасника и перевел разговор на другую тему.
— Мне тоже иногда снятся забавные картинки, из тех, что успел увидеть. Как говорится, песнь обманчивых снов. А ведь мы с вами лишь прикоснулись к тайнам инобытия, постояли на перекрестке неузнанного и непостижимого.
— У меня ощущение, что туда нам уже не попасть никогда.
— Представьте, у меня тоже.
Устроились у столика в удобных креслах, принимающих по желанию седока любую форму. Завтрак Джумы состоял из салата, жареных шампиньонов, гренок и кофе.
— А что вы думаете об эффектах, сопровождающих… э-э… контакты Шаламова с нашими доблестными пограничниками и безопасниками?
— Ничего удивительного, — сказал Джума; ел он быстро, но красиво и даже артистично. — Даниил владеет мощным знанием «черных людей» и научился им пользоваться. Мне только странно, что сами маатане почему-то практически не демонстрировали нам свои возможности, за редким исключением. Ксенологи на этот мой вопрос не ответили.
Безопасник покосился на Карой, глядящую на него с насмешливым вызовом, поколебался и, проведя рукой над пластинкой витейра, убрал изображение.
— Давайте о деле. Я без вас кое-что разузнал и проанализировал, и у меня складывается некая мозаика, в которой не хватает некоторых деталей. Может быть, вместе мы ее сложим и найдем Аристарха. Мне хочется верить, что он жив.
— Мне тоже. Более того, один человек уверен в этом твердо.
— Не Забава Боянова?
Глаза Ромашина заискрились весельем.
— А я думал, только я такой догадливый.
Джума Хан не поддержал шутки.
— Мне стало известно, что Железовский вышел на центр, координирующий работу сил, которые готовят нечто вроде переворота власти и «охоты на ведьм», то бишь на интрасенсов. Но, как и все дилетанты, решил проверить расчет лично, понадеявшись на свои способности. В результате, хотя завод, изготавливающий оружие для перечисленных акций, раскрыт, центру удалось перебазироваться. Уверен, что координаты нового местоположения центра хранятся в информсетях, но не имею ни малейшего понятия, как это выяснить. Был бы Железовский с нами, он бы смог, но…
— Наверное, может и Шаламов.
Джума допил кофе, оценивающе заглянул в спокойные глаза Ромашина.
— Что вы хотите сказать?
— Надо найти Даниила и попытаться уговорить его помочь. Если откажется, поищем другой путь.
Джума задумчиво покачал головой.
— Идея почти неосуществимая, но, надо признаться, красивая. Вопрос лишь в том, где искать Шаламова.
— Он на Меркурии. Увел у пограничников когг и прячется где-то в больших разломах ночной стороны. Думаю, что-то его тянет к «сфере Сабатини», и он ищет возможности подобраться поближе. Мыслит он нестандартно, во всяком случае, не совсем по-человечески, и стоит этим воспользоваться, пока его не накрыли наши коллеги.
— Могут, — согласился Джума. — Опер кримрозыска Столбов очень способный парень… что отметила даже Боянова.
По губам Ромашина скользнула легкая улыбка. Он тоже знал, что Власта неравнодушна к Столбову, хотя и скрывает это от всех. Знал Игнат и об отношениях комиссара с командором погранслужбы.
— Но я не выслушал вас, — деликатно напомнил он.