— Это не тот закон, который оставил человек, а никуда не годная фальшивка, сработанная человекогиенами.
— А я утверждаю, — провозгласил судья; — что закон вполне годен для отправления правосудия. — Любезности в его голосе явно поубавилось.
— Я считаю, что подсудимых следует признать невиновными — ведь состав преступления так и не обнаружен, — настаивал Модьюн.
— У меня к вам единственный вопрос, — сказал судья, — будете вы давать показания или нет? Если нет, тогда прошу вас покинуть свидетельское место, — язвительно добавил он.
«Пожалуй, все-таки уходить не стоит», — решил Модьюн и заявил:
— Я буду давать показания, но сохраняю за собой право снова поднять этот вопрос.
Судья повернулся к гиене- обвинителю.
— Продолжайте допрос свидетеля, — сказал он.
— Как вы попали на корабль? — спросил обвинитель.
— Я прошел через док, подошел к одной из многочисленных дверей, сел в лифт. Поднялся на сотню с лишним этажей и вышел из лифта прямо в какой-то коридор. Тогда я подумал, что благополучно проник на корабль. Так оно и оказалось, — подвел итог Модьюн.
Когда он закончил, в зале наступила тишина. Обвинитель, длинный, тощий субъект, задававший вопросы, был явно в замешательстве. Тем не менее, он быстро овладел собой и сказал:
— Не изволите ли взглянуть на скамью подсудимых?
Модьюн посмотрел в указанном направлении и, конечно, увидел там четверых друзей.
— Вы узнаете кого- нибудь из этих людей? — спросил обвинитель.
— Всех узнаю, — ответил Модьюн.
Пленники заметно приуныли. Наррл так и осел, как будто его прихлопнули чем-то тяжелым.
— Тишина в зале! — рявкнул судья.
Обвинитель продолжал допрос.
— Был ли кто-то из этих людей, — он указал на подсудимых, — вместе с вами, когда вы пересекли док, вошли в лифт и поднялись на корабль?
Со своего места Модьюну было видно, как напряглись человекозвери в зале. Он даже почувствовал, как многие из них невольно затаили дыхание, по-видимому опасаясь, что он ответит утвердительно. Модьюн обратился к судье:
— Ваша честь, я сознаю, что от моего ответа зависит многое. Вероятно, многие считают если я отвечу «да», это повредит подсудимым. Вы тоже так полагаете?
Судья перегнулся через барьер и произнес назидательным тоном:
— Долг свидетеля — отвечать правду. А уж к какому выводу я приду вынося окончательное решение, зависит от логики, которой руководствуется каждый судья.
— И все же, вы принадлежите к той группе, которая захватила ключевые посты. Ведь не случайно только человекогиены имеют право вершить правосудие. У меня есть подозрение, что ваш суд не так уж беспристрастен. Если вы убедите меня в обратном, я с радостью отвечу на ваш вопрос.
— Я буду беспристрастен, — пообещал судья.
Модьюн покачал головой.
— Боюсь, что мы не понимаем друг друга. Каждый может заявить, что он беспристрастен. Ведь вы — член небольшой группы, захватившей власть. Как же вы можете доказать мне, что не собираетесь засудить обвиняемых?
— А я боюсь, — холодно заметил судья, — что мне снова придется вас предупредить: или давайте показания, или покиньте зал.
— Я буду давать показания, — сказал Модьюн.
— Вот и отлично. И что же вы ответите на мой вопрос?
— Когда я проник на корабль, подсудимые были вместе со мной.
Громкий вздох пронесся по залу. Как будто все зрители разом перевели дыхание.
Судья застучал молотком, призывая к порядку. Когда в зале снова установилась тишина, Модьюн обратился к судье:
— У меня возникло подозрение, что моя связь с подсудимыми склоняет чашу весов не в их пользу.
— А что тут еще можно предположить? — осведомился судья, едва скрывая торжество.
Модьюн посмотрел на него с сожалением.
— Можно предположить, что я просто сопровождал их, а это никак не связано с тем, в чем их обвиняют. Можно предположить, что они были со мной, но даже не догадывались о моем намерении. — Он нетерпеливо пожал плечами. — Я могу выдвинуть еще с десяток таких предположений.
Его честь сделал знак обвинителю.
— Продолжайте допрос свидетеля и выясните конкретные обстоятельства, которые он только что затронул. Мне кажется, что в конце концов он все же дает правдивые показания. Вот и выясните у него всю правду.
Модьюн оставалось признать, что судья придумал неплохой ход. Можно сколько угодно рассуждать о правде с философской точки зрения, но лгать о реальных событиях… нет уж, увольте. Так что обвинителю удалось вытянуть у него одно признание за другим. И вот последнее, заключительное: да, четверо подсудимых действительно знали заранее, что он задумал пробраться на звездолет.
Да, эту мысль подсказал один из подсудимых, а остальные с ним согласились.
Когда Модьюн закончил, судья обратился к защитнику.
— Сэр, есть ли еще вопросы к свидетелю?
— Нет, — последовал ответ. — Я вообще не вижу никакого смысла продолжать заседание.
— Согласен с вами, — поддержал его судья. Потом повернулся к обвиняемым. — Встаньте! — приказал он.
Четверо подсудимых робко поднялись.
Судья продолжал:
— Поскольку свидетель подтвердил вашу вину… начал он.
— Послушайте! — крикнул Модьюн.
Но судья, не обращая на него внимания, продолжал, как ни в чем не бывало:
— … приказываю взять всех четверых под стражу…
— А как же присяжные? — не унимался Модьюн. — Ведь их должен был судить суд присяжных!
— … и отвести в камеру. Там вы проведете одну неделю, в течение которой имеете право подать апелляцию в высший суд. Если она не будет принята, то ровно через неделю, считая с сегодняшнего дня, вас расстреляют из ядерных ружей.
Он дал знак полицейским, которые стояли позади пленников.
— Уведите осужденных! — приказал он.
Потом повернулся к Модьюну и любезно произнес:
— Я хотел бы поблагодарить вас за правдивые показания. Именно благодаря им нам удалось без особых проволочек доказать вину подсудимых.
«Сомнительный комплимент», — подумал Модьюн.
Глава 19
«Кажется, я сделал все, что мог, — размышлял Модьюн, и теперь пусть все идет своим чередом».
Почему же тогда весь остаток дня после суда его беспокоит неприятный жар во всем теле? Его философский ум с трудом справлялся с этими глупыми выходками желез внутренней секреции. До чего все-таки странно — он встретил Роозба с приятелями совершенно случайно, и вот его тело так привязалось к ним…
«Как- будто я искал их специально, потому, что подметил в них какие-то особые качества! — подумал Модьюн.
В первый же день, выйдя из-за барьера, он просто-напросто остановил первую попавшуюся машину с четырьмя пассажирами и занял одно из двух свободных мест. Никаких других поводов для встреч не было Какая разница — эти четверо или любые другие человекозвери?
«Вот истинная перспектива наших взаимоотношений», успокаивал он себя.
И все же тело испытывало непонятное возбуждение.
Утром, на четвертый день после суда, в его дверь позвонили. Модьюн открыл и увидел гиену-офицера. Облаченный в мундир зверь почтительно сообщил:
— Верховный суд отклонил прошение о помиловании которое подали осужденные. Вы — главный свидетель, и суд настаивает, чтобы решение было согласовано с вами.
Модьюн уже собирался поблагодарить его и закрыть дверь, как вдруг почувствовал, что от этой новости его лицо вспыхнуло, как от огня, и поспешно сказал:
— Я хочу повидать осужденных перед казнью. Можно устроить свидание?
— Буду рад навести для вас справки, — ответил офицер. — О результате я вам сообщу.
Оказалось, что свидание разрешено. Его назначили на вечер накануне казни, то-есть, на шестой день суда.
«Что ж, они ведут себя на редкость предупредительно и вообще держатся в рамках закона, — вынужден был признать Модьюн. — Скорее всего, мне просто показалось, что против меня плетут какие-то козни».
Снаружи камера выглядела бы как обычная спальня, если бы не забранная решеткой дверь. Перед дверью сидел гиена-часовой. Он долго изучал письменное разрешение, которое предъявил ему Модьюн. Потом открыл дверь, впустил Модьюна и запер за его спиной.
Прошло несколько мгновений. Комната казалась совершенно пустой. Вдруг с нижней койки свесилась пара ног. Наррл сел и приглушенно воскликнул:
— Господи, кто к нам пожаловал!
В ответ на его слова на трех койках зашевелились еще три пары ног. Все четверо поднялись, подошли к Модьюну и поздоровались с ним за руку.
Оглядевшись, Модьюн заметил, что на самом деле эта спальня отличается от других. За последним рядом коек был альков. Там стояли столы и уже знакомое ему оборудование столовой.
Произведя быстрый осмотр, Модьюн неуверенно произнес:
— Я решил, что надо все-таки зайти проститься.
По щеке Роозба скатилась крупная слеза. Вид у него был неважный, он заметно осунулся.
— Спасибо дружище, — произнес он сдавленным голосом.
Модьюн рассматривал его с неподдельным изумлением.
— В чем дело? — спросил он. — Ведь мы все там будем раньше или позже. Так почему бы и не сейчас? Я имею в виду, завтра, — поправился он. После этих слов воцарилась тишина. Потом Доолдн подошел и встал прямо перед ним. На его щеках пламенели багровые пятна. Ягуар судорожно сглотнул — было видно что он с трудом сдерживается — и, нахмурившись, сказал:
— Странные мысли у тебя, парень. В жизни не видел таких обезьян. Это надо же — вылез на свидетельское место и заложил нас всех!
— Против правды не пойдешь, — попытался защититься Модьюн. И тут до него, наконец, дошло, что в словах ягуара нет и намека на дружелюбие. — Ведь вы не очень на меня разозлились, что так получилось, правда? — спросил он.
Пятна на щеках Доолдна разгорелись еще ярче.
— Как бы не так! Я зол на тебя, как тысяча чертей! Он вздохнул. — А потом подумал — да ведь наш разлюбезный дружок, обезьяна безмозглая, снова свалял дурака, — и на место злости приходит отчаяние. Ведь так, ребята? Он оглянулся на друзей.