понимаем не что иное, как неумеренную любовь или стремление к
пиршествам, питью, половым сношениям, богатству и славе. Сверх
того эти аффекты в силу того, что мы различаем их от других только
по тому объекту, к которому они относятся, не имеют себе
противоположных. Ибо умеренность, трезвость и, наконец, целомудрие, которые мы обыкновенно противополагаем
чревоугодию, пьянству и разврату, не составляют аффектов, иными
словами, страдательных состояний, а указывают на способность
души, умеряющую эти аффекты.
Я
не могу, впрочем, объяснять здесь остальные виды аффектов (так
как их столько же, сколько видов объектов), да если бы и мог, то в
этом нет надобности. Для нашей цели, а именно для определения
силы аффектов и могущества над ними души, нам достаточно иметь
общее определение каждого аффекта. Нам достаточно, говорю я, уразуметь общие свойства аффектов и души, чтобы быть в состоянии
определить, в чем заключается и сколь велико могущество души в
умерении и обуздании аффектов. Поэтому, хотя между различными
аффектами любви, ненависти или желания, например между
любовью к детям и любовью к жене, есть большая разница, однако
нам нет нужды знать эти различия и делать дальнейшие изыскания
об их природе и происхождении.
Теорема 57.
В
сякий аффект одного индивидуума отличается от аффекта другого
настолько, насколько сущность одного отличается от сущности
другого.
Д
оказательство. Эта теорема явствует из акс. 1, которую см. после
леммы 3, сх. т. 13, ч. II. Тем не менее мы докажем ее из определений
трех первоначальных аффектов.
5
03
В
се аффекты, как это показывают данные нами их определения, относятся к желанию, удовольствию или неудовольствию. Но
желание есть самая природа или сущность каждого (см. его опр. в
сх. т. 9); следовательно, желание всякого индивидуума отличается от
желания другого настолько, насколько природа или сущность одного
отличается от сущности другого. Далее удовольствие и
неудовольствие составляют страдательные состояния, которыми
способность или стремление каждого пребывать в своем
существовании увеличивается или уменьшается, способствуется или
ограничивается (по т. 11 и ее сх.). Но под стремлением пребывать в
своем существовании, поскольку оно относится вместе и к душе и к
телу, мы разумеем влечение и желание (см. сх. т. 9); следовательно, удовольствие и неудовольствие составляют самое желание или
влечение, поскольку оно увеличивается или уменьшается, способствуется или ограничивается внешними причинами, т.е. они
(по той же сх.) составляют самую природу каждого индивидуума. А
потому удовольствие или неудовольствие одного отличается от
удовольствия или неудовольствия другого настолько же, насколько
природа или сущность одного отличается от сущности другого. И
следовательно, всякий аффект одного индивидуума отличается от
аффекта другого настолько и т.д.; что и требовалось доказать.
С
холия. Отсюда следует, что аффекты животных, которых называют
лишенными разума (считать их бездушными после того, как мы
узнали происхождение души, мы никоим образом не можем), отличаются от аффектов человека настолько, насколько их природа
отличается от природы человеческой. Так ичеловек и лошадь
подвержены страсти производить потомство, но последняя —
страсти лошадиной, первый — человеческой. Точно так же страсти и
влечения насекомых, рыб и птиц должны быть различны. Хотя, таким образом, каждый индивидуум живет в довольстве своей
данной природой и находит в ней удовольствие, однако эта жизнь, которой каждый доволен, и удовольствие есть не что иное, как идея
или душа того же самого индивидуума; а потому удовольствие
одного отличается по своей природе от удовольствия другого
настолько, насколько сущность одного отличается от сущности
другого. Из предыдущей теоремы следует, наконец, что немало
также разницы между удо-
5
04
вольствием, которым увлекается, например, пьяница, и
удовольствием, которым обладает философ; я говорю это здесь
мимоходом.
В
от все, что я хотел сказать об аффектах, относящихся к человеку, поскольку он пассивен. Остается прибавить несколько слов о тех
аффектах, которые относятся к нему, поскольку он активен.
Теорема 58.
К
роме удовольствия и желания, составляющих страдательные
состояния, существуют еще другие аффекты удовольствия и
желания, которые присущи нам, поскольку мы активны.
Д
оказательство. Когда душа постигает себя самое и свою
способность к действию, она чувствует удовольствие (по т. 53).
Душа же необходимо созерцает себя самое тогда, когда она
постигает истинные или адекватные идеи (по т. 43, ч. II). Но она
постигает некоторые адекватные идеи (по сх. 2 т. 40, ч. II).
Следовательно, она чувствует и удовольствие, поскольку она
постигает идеи адекватные, т.е. (по т. 1) поскольку она активна.
Далее, душа (по т. 9) стремится пребывать в своем существовании, и
поскольку она имеет идеи смутные, и поскольку имеет идеи ясные и
отчетливые. Но под стремлением мы разумеем желание (по сх. той
же т.). Следовательно, желание присуще нам также, поскольку мы
познаем, иными словами (по т. 1), поскольку мы активны; что и
требовалось доказать.
Теорема 59.
М
ежду всеми аффектами, относящимися к душе, поскольку она
активна, нет никаких, кроме относящихся к удовольствию и
желанию.
Д
оказательство. Все аффекты, как это показывают данные нами их
определения, относятся к желанию, удовольствию или
неудовольствию. Под неудовольствием же мы разумеем, что
способность души к мышлению уменьшается или ограничивается (по
т. 11 и ее сх.); следовательно, поскольку душа подвергается
неудовольствию, ее способность к познанию, т.е. способность к
действию
5
05
(по т. 1), уменьшается или ограничивается. Следовательно, никакие
аффекты неудовольствия, поскольку душа активна, относиться к ней
не могут, но только аффекты удовольствия и желания, которые (по
пред. т.) постольку и присущи душе; что и требовалось доказать.
С
холия. Все активные состояния, вытекающие из аффектов, относящихся к душе, поскольку она познает, я отношу к твердости
духа (Fortitudo), которую подразделяю на мужество (Animositas) и
великодушие (Generositas). Под мужеством я разумею то желание, в
силу которого кто-либо стремится сохранять свое существование
по одному только предписанию разума. Под великодушием же я
разумею то желание, в силу которого кто-либо стремится
помогать другим людям и привязывать их к себе дружбой по одному
только предписанию разума. Итак, те действия, которые имеют в
виду одну только пользу действующего, я отношу к мужеству, а те, которые имеют в виду также и пользу другого, я отношу к
великодушию. Следовательно, умеренность, трезвость, присутствие
духа в опасностях и т.д. суть виды мужества; скромность, милосердие и т.д. — виды великодушия.
Д
умаю, что я изъяснил, таким образом, главнейшие аффекты и
душевные колебания, происходящие из сложения трех
первоначальных аффектов, именно желания, удовольствия (радости) и неудовольствия (печали), и показал их первые причины. Из
сказанного ясно, что мы различным образом возбуждаемся
внешними причинами и волнуемся, как волны моря, гонимые
противоположными ветрами, не зная о нашем исходе и судьбе.
Я
указал, как уже было сказано, только главнейшие возбуждения
души, а не все, какие только могут быть. Идя тем же путем, как
выше, мы легко могли бы показать, например, что любовь
соединяется с раскаянием, неуважением, стыдом и т.д. Мало того, надеюсь, каждому очевидно из сказанного, что аффекты могут
слагаться друг с другом столькими способами, и отсюда может
возникнуть столько новых видоизменений, что их невозможно
определить никаким числом. Но для моей цели достаточно
перечислить только главнейшие; ибо остальные, опущенные мною, более удовлетворяли бы любопытство, чем приносили пользу.
О
тносительно любви, однако, следует заметить, что весьма часто
случается, что в то время, как мы насла-
5
06
ждаемся чем-либо, к чему стремились, тело наше вследствие этого
наслаждения приобретает новое состояние, которым оно