и тем больше, чем большего познания
бога достиг он.
Д
оказательство. Люди, поскольку они живут по руководству разума, являются для человека всего более
5
50
полезными (по кор. 1 т. 35); а потому (по т. 19) по руководству
разума мы необходимо будем стремиться к тому, чтобы и другие
люди также жили по руководству разума. Но благо, к которому
стремится всякий, живущий по предписанию разума, т.е. (по т. 24) следующий добродетели, есть (по т. 26) познание. Следовательно, всякий, следующий добродетели, желает и другим людям того же
блага, к которому сам стремится. Далее, желание, поскольку оно
относится к душе, есть (по 1 опр. аффектов) самая сущность ее.
Сущность же души (по т. 11, ч. II) состоит в познании, заключающем
в себе познание бога (по т. 47, ч. II), и без такого познания она не
может (по т. 15, ч. I) ни существовать, ни быть представляема. А
потому, чем больше познания бога заключает в себе сущность души, тем больше будет и то желание, которым следующий добродетели
желает другому того же блага, к которому сам стремится; что и
требовалось доказать.
И
наче. Человек (по т. 31, ч. III)будет тем постояннее любить то благо, к которому сам стремится и которое любит, если увидит, что и
другие любят то же. А потому (по кор. той же т.) он будет
стремиться, чтобы и другие любили то же самое. А так как это благо
(по пред. т.) обще для всех и наслаждаться им могут все, то он (на
том же основании) будет стремиться, чтобы все наслаждались им, и
(по т. 37, ч. III) тем больше, чем больше сам он наслаждается этим
благом; что и требовалось доказать.
С
холия 1. Кто вследствие одного только аффекта стремится к тому, чтобы другие любили то же, что он любит, и жили по его желанию, тот действует лишь под влиянием страсти и поэтому будет
ненавистен в особенности тем, которым нравится другое и которые
вследствие этого под влиянием такой же страсти стараются и
стремятся, чтобы другие, наоборот, жили по-ихнему. Далее, так как
то высшее благо, к которому люди влекутся вследствие аффекта, часто бывает таково, что им может обладать только один кто-нибудь, то отсюда происходит, что те, которые любят что-либо, не всегда
остаются верны самим себе и, находя удовольствие восхвалять
любимую ими вещь, в то же самое время боятся, как бы им не
поверили. Наоборот, кто стремится руководить другими разумно, тот
действует не под влиянием страсти, по гуманно и кротко и всего
более бывает верен сам себе.
5
51
Д
алее, всякое желание и действие, причину которого мы составляем, поскольку мы имеем идею бога, иными словами, поскольку познаем
его, я отношу к благочестию (religio). Желание же делать добро, зарождающееся в нас вследствие того, что мы живем по руководству
разума, я называю уважением к общему благу (pietas). Далее, желание человека, живущего по руководству разума, соединить с
собой узами дружбы других людей я называю честностью, а
честным — то, что одобряют люди, живущие по руководству
разума, и наоборот, постыдным — что препятствует дружественным
связям. Кроме того, я показал также, в чем коренятся основы
государства.
Д
алее, из вышесказанного легко можно усмотреть, в чем состоит
разница между истинной добродетелью и бессилием: а именно, истинная добродетель есть не что иное, как жизнь по одному только
руководству разума; а следовательно, бессилие состоит в одном
только том, что человек отдает себя на произвол вещей, существующих вне его, и определяется ими к таким действиям, которых требует общее состояние внешних вещей, а не самая
природа его, рассматриваемая единственно сама в себе.
В
от то, что я обещал доказать в сх. т. 18 этой части. Отсюда явствует, что известный закон, запрещающий убивать животных, основан
более на пустом суеверии и женской сострадательности, чем на
здравом разуме. Разум учит нас, что необходимость искать того, что
нам полезно, связывает нас с людьми, а не с животными или вещами, природа которых отлична от человеческой: по отношению к
последним мы имеем то же право, какое они имеют по отношению к
нам. Мало того, так как всякое право определяется добродетелью или
могуществом каждого, то люди имеют гораздо большее право над
животными, чем животные над людьми. Я не отрицаю, однако, что
животные чувствуют, а отрицаю только то, что будто бы вследствие
этого нельзя заботиться о собственной пользе, пользоваться ими по
произволу и обращаться с ними так, как нам нужно; ибо они не
сходны с нами по своей природе, и их аффекты по своей природе
различны от аффектов человеческих (см. сх. т. 57, ч. III).
О
стается еще показать, что такое справедливое и несправедливое, преступление и, наконец, заслуга. Об этом см. следующую схолию.
5
52
С
холия 2. В Прибавлении к первой части я обещал объяснить, что
такое похвала и порицание, заслуга и преступление, справедливое и
несправедливое. Что касается до похвалы и порицания, то я изложил
это в сх. т. 29, ч. III; об остальном должно будет сказать здесь. Но
прежде следует сказать несколько слов о естественном и
гражданском состоянии человека.
К
аждый существует по высшему праву природы, и, следовательно, каждый по высшему праву природы делает то, что вытекает из
необходимости его природы. А потому каждый по высшему праву
природы судит о том, что хорошо и что дурно, по-своему заботится о
собственной пользе (см. т. 19 и 20), мстит за себя (см. кор. 2 т. 40, ч. III) и стремится сохранить то, что любит, и уничтожить, что
ненавидит (см. т. 28, ч. III). Если бы люди жили по руководству
разума, то каждый (по кор. 1 т. 35) обладал бы этим своим правом
без всякого ущерба для других.
Н
о так как люди (по кор. т. 4) подвержены аффектам, далеко
превосходящим способность или добродетель человека (по т. 6), то
часто они влекутся в разные стороны (по т. 33) и бывают противны
друг другу (по т. 34), нуждаясь между тем во взаимной помощи (по
т. 35). Поэтому, для того чтобы люди могли жить согласно и служить
друг другу на помощь, необходимо, чтобы они поступились своим
естественным правом и обязались друг другу не делать ничего, что
может служить во вред другому. Каким образом может произойти
это, а именно, чтобы люди, необходимо подверженные аффектам (по
кор. т. 4), и притом непостоянные и изменчивые (по т. 33), могли
заключить между собой обязательство и иметь друг к другу доверие, это ясно из т. 7 этой части и т. 39, ч. III, а именно из того, что всякий
аффект может быть ограничен только аффектом более сильным и
противоположным ему и что каждый удерживается от нанесения
вреда другому боязнью большего вреда для себя. При таком условии
общество может утвердиться только в том случае, если оно присвоит
себе право каждого мстить за себя и судить о том, что хорошо и что
дурно. А потому оно должно иметь власть предписывать общий
образ жизни и установлять законы, делая их твердыми не
посредством разума, который (по сх. т. 17) ограничить аффекты не в
состоянии, но путем угроз. Такое общество,
5
53
зиждущееся на законах и власти самосохранения, называется
государством, а люди, находящиеся под защитой его права, —
гражданами.
О
тсюда легко понять, что в естественном состоянии нет ничего, что
было бы добром или злом по общему признанию, так как каждый, находящийся в естественном состоянии, заботится единственно о
своей собственной пользе и по собственному усмотрению
определяет, что добро и что зло, руководствуясь только своей
пользой, и никакой закон не принуждает его повиноваться кому-либо
другому, кроме самого себя. А потому в естественном состоянии
нельзя представить себе преступления; оно возможно только в
состоянии гражданском, где по общему согласию определяется, что
хорошо и что дурно, и где каждый должен повиноваться
государству. Таким образом, преступление есть не что иное, как
неповиновение, наказываемое вследствие этого только по праву
государственному; наоборот, повиновение ставится гражданину в
заслугу, так как тем самым он признается достойным пользоваться
удобствами государственной жизни. Далее, в естественном
состоянии никто не является господином какой-либо вещи по
общему признанию, и в природе нет ничего, про что можно было бы
сказать, что оно есть собственность такого-то человека, а не другого; но все принадлежит всем, и вследствие этого в естественном