Избранные произведения. Том I — страница 34 из 156

направлена на бесконечный объект; она может тогда возрастать

постоянно, что может иметь место только в этом случае. Это, может

быть, доставит нам позже основание для доказательства бессмертия

души и способа ее существования.

1

34


ГЛАВА XV

ОБ ИСТИННОМ И ЛОЖНОМ

Р

ассмотрим теперь истинное и ложное, представляющие собой

четвертое и последнее действие истинной веры. С этой целью

установим сначала определение истины и лжи. Истина есть

утверждение (или отрицание) о вещи, совпадающее с самой вещью; а

ложь — утверждение (или отрицание) о вещи, не совпадающее с

самой вещью. Если это так, то могло бы казаться, что нет никакой

разницы между ложной и истинной идеей; или так как это

утверждение или отрицание суть простые модусы мышления и не

имеют иного различия, кроме того, что один модус совпадает с

вещью, а другой — нет, то могло бы казаться, что они различаются

между собой не реально, но лишь разумом. Если бы это было так, то

можно было бы по праву спросить, какое преимущество имеет один

модус со своей истиной и какой вред приносит другой своей ложью?

и как может кто-либо знать, что его понятие или идея более

согласуется с вещью, чем другая? и, наконец, отчего происходит, что

один заблуждается, а другой нет?

Н

а это надо ответить, что наиболее ясные вещи так обнаруживают как

самих себя, так и ложь, что было бы большой глупостью спрашивать, как можно узнать их. Ибо когда сказано, что они наиболее ясны, то

ведь не может быть иной ясности, посредством которой они могли

бы быть объяснены; откуда следует, что истина обнаруживает как

самое себя, так и ложь. Ибо истина ясна через свою истину, т.е. через

самое себя, подобно тому как ложь ясна через нее же; ложь же

никогда не проявляется и не доказывается через самое себя. Поэтому

тот, кто обладает истиной, не может сомневаться в том, что имеет ее, но тот, кто опутан ложью или заблуждением, может воображать, что

обладает истиной, подобно тому как видящий сон может думать, что

бодрствует; но кто бодрствует, никогда не может думать, что видит

сон.

С

казанным здесь, как мы уже говорили, в некоторой мере выясняется

также то, что бог есть сама истина, или истина есть сам бог.

Н

о причина, почему один более сознает свою истину, чем другой, состоит в том, что идея утверждения (или отрицания) в первом

случае вполне согласуется с приро-

1

35


дой вещи и потому обладает большей сущностью. Чтобы лучше

понять это, надо заметить, что понимание (хотя это слово звучит

иначе) есть простое или чистое страдание, т.е. наша душа изменяется

так, что приобретает другие модусы мышления, которых раньше не

имела. Если теперь кто-либо приобретает такие формы или модусы

мышления, потому что весь объект действовал в нем, то ясно, что он

получит совсем иное чувство формы или свойства объекта, чем

другой, который не имел столько причин [для познания] и таким

образом побуждался иным, более легким действием к утверждению

или отрицанию, так как узнал этот объект путем меньшего числа или

менее важных восприятий его. Отсюда видно совершенство того, кто

обладает истиной, в противоположность тому, кто не обладает ею.

Так как один изменяется легко, а другой нелегко, то отсюда следует, что один имеет больше постоянства и сущности, чем другой.

Подобно этому, так как модусы мышления, совпадающие с вещью, имеют больше причин, то они имеют в себе и больше постоянства и

сущности. А так как они вполне согласуются с вещью, то

невозможно, чтобы они получали когда-либо иное воздействие от

вещи или могли испытать какие-либо изменения, так как мы уже

выше видели, что сущность вещи неизменна. Все это не имеет места

во лжи. Сказанное здесь представляет собой достаточный ответ на

предыдущий вопрос.

ГЛАВА XVI

О ВОЛЕ

З

ная, в чем состоит добро и зло, истина и ложь и в чем заключается

счастье совершенного человека, можно уже перейти к исследованию

себя самих и рассмотреть, достигаем ли мы такого счастья

добровольно или принудительно.

Д

ля этого надо исследовать, в чем состоит воля у тех, кто допускает

ее, и чем она отличается от желания. Желание, сказали мы, есть

наклонность души к чему-либо, что она считает благом, так что

отсюда следует, что прежде, чем наши желания направятся на нечто

внешнее, в нас

1

36


является решение, что это нечто хорошее; утверждение это, или, говоря общее, мощь утверждать и отрицать, называется волей *.

Т

аким образом, дело сводится к тому, является ли у нас это

утверждение добровольно или принудительно, т.е. утверждаем ли мы

что-либо о вещи или отрицаем без принуждения со стороны какой-

либо внешней причины. Но мы уже доказали, что вещь, которая не

объясняется сама собой и чье существование не принадлежит к ее

сущности, необходимо должна иметь внешнюю причину и что

причина, которая должна нечто произвести, должна произвести это

необходимо. Отсюда затем должно следовать, что желать ** в

особенности то или другое,

__________________

*

Таким образом, воля в смысле утверждения или решения отличается от

истинной веры тем, что она распространяется также на то, что в

действительности нехорошо, именно потому, что убеждение не таково, чтобы

ясно обнаружить, что иначе не может быть, как это имеет место и должно быть в

истинной вере, ибо из нее возникает только хорошее желание.

Н

о она отличается также от мнения тем, что она иногда может быть безошибочной

и надежной, что не имеет места во мнении, которое состоит в том, что она

предполагает и считает вероятным.

П

оэтому ее можно было бы назвать верой, ввиду того что она может также идти

надежно, и мнением, ввиду того что она подвержена заблуждению.

*

* Достоверно, что особенная воля должна иметь внешнюю причину, которая

вызывает ее; ибо, так как существование не принадлежит к ее сущности, она

необходимо должна возникать благодаря существованию чего-либо другого.

Е

сли скажут, что идея причины, производящей особенную волю, не есть идея, а

сама воля в человеке, а рассудок есть причина, без которой воля ничего не

может, так что воля и рассудок считаются неограниченными не как мысленные

сущности, а как реальные существа, то, по моему мнению, при внимательном

рассмотрении они все же представляют собой общие понятия, и я не могу

приписать им ничего реального. Но даже в этом случае надо признать, что

воление есть модификация воли, а идея — модификация рассудка; следовательно, рассудок и воля суть различные и реально разнородные

субстанции. Ибо видоизменяется субстанция, а не самый модус. Если же скажут, что душа управляет этими двумя субстанциями, тогда окажется третья

субстанция. Но это делает все эти вещи столь запутанными, что невозможно

иметь о них ясное и отчетливое понятие. Ибо если идея находится не в воле, а в

рассудке, то по правилу, что модус одной субстанции не может переходить в

другую, в воле не может возникнуть любви, так как противоречиво желать

чего-либо, о чем способность желания не имеет идеи.

Е

сли скажут, что благодаря связи воли с рассудком она усматривает то же, что

познает рассудок, и поэтому так же любит, то

1

37


утверждать или отрицать то или другое особенное о вещи — это, говорю я, также должно зависеть от внешней причины согласно

данному нами определению причины, которое заключается в том, что она не может быть свободна.

В

озможно, что это не удовлетворит многих, которые больше

привыкли занимать свой рассудок entia rationis (мысленными

сущностями), чем отдельными вещами, существующими в

действительности в природе, и потому рассматривают ens rationis (мысленную сущность) не как таковую, но как ens reale (реальное

существо). Ибо так как человек имеет то одну, то другую волю, то он

делает из нее в своей душе всеобщий модус, который он называет

волей, точно так, как он образует идею человека из [представлений]

того и другого человека. А так как он недостаточно различает

действительные существа от мысленных сущностей, то получается, что он рассматривает мысленные сущности как вещи, действительно

су-

__________________

можно возразить: так как усматривайте — то же понятие, а именно неясная идея, то оно также модус познания. Но из предыдущего следует, что этого не может

быть в воле, если бы даже существовала такая связь души и тела. Допустим, что

душа связана с толом, по обычному учению философов, однако тело никогда не

чувствует, а душа не имеет протяжения. Ибо тогда химера, в которой мы

объединим две субстанции, сможет быть единой, что ложно.