Мой мозг быстро работал, и я успел подумать о тысяче вещей. Но я не мог спустить курок.
— Ну что же? — нетерпеливо спросил он.
Я напрасно боролся с собой, стараясь заставить мой палец нажать собачку, и не мог выговорить ни слова.
— Почему вы не стреляете? — спросил он.
Я откашлялся, но говорить все-таки не мог.
— Горб, — медленно проговорил он, — вы не можете этого сделать. Не то чтобы вы боялись, но вы бессильны. Ваша условная мораль сильнее вас. Вы раб взглядов, общепринятых среди людей вашего круга. Их кодекс с детства вдолбили вам в голову, и, несмотря на всю вашу философию и на мои уроки, вы не можете заставить себя убить безоружного, не оказывающего сопротивления человека.
— Я знаю, — хрипло отозвался я.
— И вы знаете также, что мне убить безоружного — все равно что выкурить сигару, — продолжал он. — Вы знаете меня и мою цену в мире, по вашим понятиям. Вы называли меня змеей, тигром, акулой, чудовищем и Калибаном. И все-таки вы тряпичная кукла, эхо чужих слов. Вы не способны убить меня, как убили бы змею или акулу, и только потому, что у меня есть руки и ноги и тело, похожее на ваше. Ба! Я ожидал от вас большего, Горб!
Он вышел из люка и приблизился ко мне.
— Оставьте ружье. Я хочу задать вам несколько вопросов. Я еще не успел оглядеться. Что это за место? Как лежит «Призрак»? Почему вы промокли? Где Мод?.. Прощу прощения, мисс Брюстер… или я должен сказать «миссис ван Вейден»?
Я пятился от него, чуть не плача оттого, что не мог заставить себя пристрелить его, но все же не был настолько глуп, чтобы отложить ружье. В отчаянии я надеялся на какой-нибудь враждебный выпад с его стороны. Только если бы он попытался ударить меня или схватить за горло, я нашел бы в себе силы выстрелить.
— Это Остров Усилий, — ответил я на его вопрос.
— Никогда не слыхал о таком.
— Так, во всяком случае, называем его мы, — пояснил я.
— Мы? — переспросил он. — Кто это «мы»?
— Мисс Брюстер и я. А «Призрак», как вы сами можете видеть, лежит носом на берегу.
— Тут есть котики, — сказал он. — Они разбудили меня своим ревом, а то я все еще спал бы. Я еще ночью слышал их, и это было первым признаком близости подветренного берега. Это лежбище, какого я давно искал. Благодаря моему брату Смерть-Ларсену я нашел клад. Это настоящий монетный двор. Каковы широта и долгота острова?
— Не имею ни малейшего понятия, — ответил я. — Но вы сами должны иметь точные сведения. Что говорят ваши последние наблюдения?
Он загадочно улыбнулся, но не ответил.
— Где же команда? — спросил я. — Как это вы оказались один?
Я ожидал, что он снова промолчит, но, к моему удивлению, он охотно ответил.
— Брат нашел меня меньше чем через сорок восемь часов, хотя я и не сделал никакого промаха. Он абордировал шхуну ночью, когда на палубе был всего один вахтенный. Охотники изменили мне. Он предложил им лучшую плату. Я сам слышал. Он сделал это на моих глазах. Конечно, и команда перешла к нему. Этого можно было ожидать. Все они в один миг перескочили через борт, и я остался один на своей шхуне. На этот раз Смерть-Ларсен взял верх.
— Но как вы потеряли мачты? — спросил я.
— Пойдите и осмотрите снасти, — сказал он, указывая туда, где должна была находиться оснастка бизань-мачты.
— Перерезаны ножом! — воскликнул я.
— Не совсем, — усмехнулся он. — Это была чистая работа, присмотритесь внимательнее.
Я так и сделал. Талрепы были надрезаны так, что при сильном порыве ветра веревки должны были лопнуть.
— Это дело рук кока, — снова со смехом сказал Вольф Ларсен. — Я это знаю, хотя и не накрыл его. Он хотел посчитаться со мной.
— Молодец Мэгридж! — воскликнул я.
— Да, я подумал то же самое, когда все покинули меня. Только я не высказал этого вслух.
— Но что же вы сами делали в то время, когда это происходило? — спросил я.
— Делал, конечно, все, что мог и что при таких обстоятельствах можно было сделать.
Я снова начал рассматривать работу Томаса Мэгриджа.
— Я, пожалуй, присяду и погреюсь на солнышке, — услышал я слова Вольфа Ларсена.
В его голосе послышалась нотка физической слабости, и это было настолько странно, что я поспешно взглянул на него. Он нервно проводил рукой по лицу, как будто смахивая паутину. Я был озадачен. Все это было мало похоже на Вольфа Ларсена, которого я знал.
— Как ваши головные боли? — спросил я.
— Все еще мучают меня, — ответил он. — Кажется, и сейчас начинается приступ.
Он медленно опустился на палубу, потом повернулся на бок и опер голову на руку, свободной рукой защищая глаза от солнца. Я стоял и с недоумением глядел на него.
— Вот вам благоприятный случай, Горб, — сказал он.
— Я не понимаю вас, — солгал я.
— Ладно, — тихо, словно сквозь дремоту, произнес он. — Вот я перед вами, как вы этого хотели.
— Ничего подобного, — возразил я, — я хотел бы, чтобы вы были за несколько тысяч миль отсюда.
Он усмехнулся и больше не произнес ни слова. Он даже не пошевельнулся, когда я прошел мимо него и спустился в каюту. Открыв люк в полу, я медлил спускаться в темную кладовую. Что, если капитан притворяется? Не хватало попасться тут, как крыса в ловушку. Я осторожно поднялся по трапу и выглянул на палубу. Вольф Ларсен лежал в том же положении, в каком я оставил его. Я снова сошел вниз, но, прежде чем спуститься в кладовую, предварительно спустил туда крышку люка. По крайней мере, теперь ловушка осталась без крышки. Но все это было излишне. Я выбрался назад в кают-компанию с запасом мармелада, морских сухарей и мясных консервов. Я набрал столько, сколько мог унести, а потом закрыл за собой люк.
Достаточно было взглянуть на Вольфа Ларсена, чтобы убедиться, что он не пошевельнулся. Вдруг меня осенила блестящая мысль. Я прокрался в капитанскую каюту и завладел его револьверами. Другого оружия я не нашел, хотя тщательно обыскал и остальные каюты. На всякий случай я заглянул еще на кубрик и на бак и забрал из камбуза все ножи. Затем я вспомнил об огромном ноже, который Ларсен всегда носил при себе. Подойдя к нему, я заговорил с ним, сначала тихо, потом громче. Он не шелохнулся. Я нагнулся и вынул нож из его кармана. Теперь я вздохнул свободнее. У него не осталось оружия, чтобы напасть на меня на расстоянии, а я, вооруженный, всегда мог предупредить его попытку, если бы он вздумал схватить меня своими ужасными руками гориллы.
Наполнив частью моей добычи кофейник и сковороду и захватив из кают-компании немного фарфоровой посуды, я оставил Вольфа Ларсена лежащим на солнце и спустился на берег.
Мод еще спала. Я раздул костер — мы пока не успели соорудить зимней кухни — и лихорадочно принялся готовить завтрак. Когда все уже было почти готово, я услышал, что она встала. Я разлил кофе по чашкам, дверь открылась, и она вошла.
— Это нехорошо с вашей стороны, — приветствовала она меня, — вы посягаете на мои права. Мы ведь договорились, что стряпать буду я, и…
— Только один разочек, — умоляюще перебил я.
— Если вы обещаете, что это не повторится, — улыбнулась она. — И конечно, если вам не надоела моя стряпня.
К моему удовольствию, она ни разу не взглянула на берег, а я так удачно отвлекал ее внимание, что она машинально напилась кофе из фарфоровой чашки, после жареного картофеля, и намазала вареньем бисквит. Но это не могло продолжаться вечно. Вдруг на ее лице отразилось изумление. Она заметила, что ест с фарфоровой тарелки. Оглядев все вещи на столе, она перевела взгляд на меня, а потом медленно обернулась к морю.
— Гэмфри! — сказала она.
Прежний невыразимый ужас появился в ее глазах.
— Неужели… он? — пробормотала она.
Я кивнул головой.
Глава 33
Весь день мы ждали, что Вольф Ларсен сойдет на берег. Это были мучительно тревожные часы. Каждую минуту то один, то другой из нас поглядывал на «Призрак». Но Вольф Ларсен не являлся. Он даже не показывался на палубе.
— Вероятно, у него болит голова, — сказал я. — Когда я уходил, он лежал на палубе. Он может пролежать так и всю ночь. Надо бы пойти и взглянуть на него.
Мод умоляюще поглядела на меня.
— В этом нет ничего опасного, — успокоил я ее. — Я возьму с собой револьверы. Вы знаете, что я унес со шхуны все оружие.
— Но остались его руки, его страшные, чудовищно сильные руки! — возразила она, а затем вскричала: — О Гэмфри, как я боюсь его! Не ходите, пожалуйста, не ходите!
Она положила свою руку на мою, и сердце мое забилось. В этот миг мои чувства, наверное, отразились на моем лице. О, милая! Она была так женственна в своей мольбе!
— Я не буду рисковать, — сказал я, — и только погляжу через борт.
Она серьезно пожала мне руку и отпустила меня.
В том месте палубы, где я оставил Вольфа Ларсена, его не оказалось. Очевидно, он спустился к себе. В эту ночь мы с Мод дежурили по очереди, так как не знали, что вздумает предпринять Вольф Ларсен. Он был способен на все.
Мы прождали день, и еще день, а он все еще не подавал признаков жизни.
— Эти головные боли… эти припадки… — сказала Мод к вечеру четвертого дня. — Быть может, он серьезно болен или умер. Или умирает, — договорила она, не получив ответа.
— Это было бы лучше всего, — ответил я.
— Но подумайте, Гэмфри, как тяжело должно быть ему в его смертный час!
— Может быть, — буркнул я.
— Я никогда не простила бы себе этого. Мы должны что-то сделать.
— Может быть, — повторил я.
Я ждал, с улыбкою думая о ее женской душе, которая заставляет ее заступаться даже за Вольфа Ларсена.
— Вы должны подняться на борт, Гэмфри, и выяснить это. Если же вы хотите смеяться надо мной, то даю вам на это мое согласие и прощение.
Я послушно поднялся и пошел к берегу.
— Будьте осторожны! — крикнула она мне вслед.
Я помахал ей рукой с палубы, а потом прошел на корму и крикнул вниз, в кают-компанию. Вольф Ларсен ответил мне, и когда он начал подниматься по лестнице, я взвел курок револьвера. Во время разговора я держал его на виду, но Вольф Ларсен не обращал на это никакого внимания. Физически он казался таким же, каким я в последний раз видел его, но был мрачен и молчалив. Те несколько слов, которыми мы обменялись, собственно, нельзя даже назвать разговором. Я не спросил, почему он не сходил на берег, как и он не спрашивал, зачем я явился на борт. Он сказал лишь, что голова у него прошла, и я оставил его в покое.