Но Рут опять-таки оценила его взгляды путем сравнения с внешними обстоятельствами, в соответствии со своей верой в общепризнанное. Кто он такой, чтобы считать себя правым, а весь остальной культурный мир заблуждающимся? Его слова и мысли не производили на нее никакого впечатления. Она слишком твердо верила в общепризнанное, чтобы сочувствовать каким бы то ни было революционным идеям. Она получила музыкальное образование и с детства наслаждалась оперой, так же, как и все люди ее круга. По какому же праву этот человек, Мартин Иден, вынырнувший еще совсем недавно из мира оборвышей, выросший на песнях рабочего класса, высказывает теперь столь смелые суждения о мировой музыке? Это раздражало ее, и, идя рядом с ним, она испытывала какое-то неясное чувство, словно ее оскорбили. В лучшем случае, его взгляды представлялись ей капризом, неостроумной и неуместной шуткой. Но когда, подойдя к подъезду дома, он обнял ее и нежно поцеловал на прощание, она забыла все, кроме своей любви к нему. Позднее, лежа без сна в постели, она в сотый раз задавала себе вопрос, как это случилось, что она полюбила такого странного человека и любит его наперекор всей своей семье?
А на следующий день Мартин Иден отложил в сторону свою работу «для заработка» и под свежим впечатлением написал статью «Философия иллюзий». Наклеив марку, он отправил рукопись путешествовать, но и ей суждено было вернуться к нему обратно и еще много раз в течение следующих месяцев пускаться в далекие странствия.
Глава 25
Мария Сильва была бедна и хорошо знала, что такое бедность. Для Рут же бедность означала отсутствие жизненных удобств. Больше она ничего о ней не знала. Она знала, что Мартин беден, но связывала его положение с отроческими годами Авраама Линкольна, мистера Бэтлера и других людей, достигших впоследствии успеха. Признавая, что бедность неприятна, она все же придерживалась успокоительного взгляда, свойственного людям ее круга, что бедность может оказать благоприятное влияние, что она подстегивает и заставляет стремиться к успеху всех тех, кто не совсем лишен способностей и еще не опустился окончательно. Поэтому она не слишком огорчилась, узнав, что Мартин так обеднел, что вынужден был заложить свои часы и пальто. Она даже усмотрела в этом хорошую сторону, рассчитывая, что рано или поздно это заставит его бросить свое писательство.
Рут никогда не догадывалась по лицу Мартина, как он голодает, хотя он сильно похудел и щеки его ввалились. Эта перемена даже нравилась ей, ибо придавала ему некоторую утонченность и отняла у него избыточный вес и ту животную силу, которая в одно время и привлекала и отталкивала ее. Иногда она замечала странный блеск в его глазах и восхищалась этим, потому что возлюбленный казался ей теперь больше похожим на поэта и ученого. Но Мария Сильва читала другое на впалых щеках и в горящих глазах Мартина и изо дня в день отмечала перемены в его внешности, объяснявшиеся приливом или отливом его капиталов. Она видела, как он вышел из дому в пальто и вернулся без него, хотя день был сырой и холодный. Вскоре после этого она заметила, что щеки его немного пополнели и исчез голодный блеск из глаз. Точно так же она отметила исчезновение велосипеда и часов, и каждый раз после этого силы его снова расцветали.
Мария видела, как он работает, и судила о напряженности его работы по количеству керосина, которое он сжигал по ночам. Она знала, что он работает больше ее, хотя его работа была другого рода. И она с удивлением замечала, что чем меньше он ест, тем усерднее работает. При случае, как бы невзначай, она посылала ему кусок свежеиспеченного хлеба, неловко прикрывая этот поступок шуткой, что ее хлеб наверно лучше, чем тот, который он сам может испечь себе. Иногда она посылала к нему кого-нибудь из своих ребятишек с большой миской горячего супа, терзаясь в то же время сомнением, имеет ли она право отнимать этот суп у своих отпрысков. Мартин не оставался неблагодарным. Он знал жизнь бедняков и понимал, что если на свете существует милосердие, то оно проявляется именно здесь.
Однажды, накормив свое потомство тем, что оставалось в доме, Мария истратила свои последние пятнадцать центов на галлон дешевого вина и пригласила Мартина, когда тот пришел в кухню за водой, присесть и выпить с нею. Он выпил за ее здоровье, а она за его, затем она выпила снова за успех его начинаний, а он пожелал ей, чтобы Джемс Грант, наконец, явился и заплатил ей за стирку. Джемс Грант был плотник, работавший поденно. Он неаккуратно платил по счетам и был должен Марии три доллара.
Кислое молодое вино, которое Мария и Мартин выпили на пустой желудок, быстро ударило им в голову. Несмотря на всю разницу, существовавшую между ними, они были одиноки в своей нищете, и, хотя об этой нищете никогда не говорилось, она была как бы связующим звеном между ними. Мария с удивлением узнала, что Мартин бывал на Азорских островах, где она жила до одиннадцати лет. Но еще больше ее изумило то, что он был и на Гавайских островах, куда она переселилась с Азорских вместе со своими родными. Когда же он рассказал ей, что был на Мауйи, маленьком острове, где она вышла замуж, изумлению Марии не было пределов. На Кагулуи, где она в первый раз встретилась со своим мужем, он, Мартин, был два раза. Да, она помнит пароходы с грузом сахара, и он бывал на них — да, да, мир очень мал. А Вайлуку? И там он был! Знавал ли он старшего надсмотрщика плантации? Да, он даже раза два выпил с ним.
Они обменивались воспоминаниями и топили свой голод в скверном кислом вине. Мартину будущее не казалось таким мрачным. Его ждал успех. Теперь он был на пути к нему. Вглядываясь в изборожденное морщинами лицо усталой женщины, сидевшей перед ним, он вспомнил ее супы и ломти свежего хлеба и почувствовал горячий прилив благодарности, желания отплатить сторицей за ее добро.
— Мария, — воскликнул он вдруг, — что бы вы хотели иметь?
Она посмотрела на него в полном недоумении.
— Чего бы вам хотелось сейчас, вот сию минуту, если бы это было возможно?
— Сапог на всех рэбята — семь пар сапог.
— Вы получите их, — объявил он, и она с серьезным видом кивнула головой. — Но я спрашиваю вас о чем-нибудь большом, самом главном желании.
В глазах ее появилась добродушная усмешка. Он вздумал пошутить с ней — с Марией, за последнее время это так редко приходило кому-нибудь в голову.
— Подумайте хорошенько, — сказал он, когда она открыла рот, чтобы ответить ему.
— Ладно, — ответила она, — я подумаю. Я бы хотела иметь эта дом, чтобы он была моим собственным и мне не платила семь доллара на месяц.
— Вы получите его, — пообещал он, но спустя короткое время опять спросил: — Ну а какое у вас еще самое большое желание? Представьте себе, что я бог и говорю вам, что вы получите все, что захотите. Теперь пожелайте чего-нибудь, я слушаю.
Мария торжественно рассматривала его с минуту.
— А вы не бояцца? — предостерегающе спросила она.
— Нет-нет, — засмеялся он. — Не боюсь. Говорите же.
— Это очень большой вещь, — снова предупредила она.
— Ладно, выкладывайте.
— Хорошо… — Она с трудом, по-детски, перевела дыхание, собираясь словами выразить величайшее желание, какое когда-либо зарождалось в ней. — Я хочется молочная ферма, — хорошая молочная ферма. Много корова, много земля, много трава. И чтобы близко Сан-Лиана, там живет мой сестра. Я продавала молоко в Окленд и наживала кучу денег. Джо и Ник не гонят коров, они ходят в школу. Может, они будут хороший механик и работают на железной дороге. Да, я хотела молочная ферма.
Она остановилась и посмотрела на Мартина заблестевшими глазами…
— Вы получите ее, — быстро ответил он.
Она кивнула и, деликатно дотронувшись губами до стакана с вином, выпила за здоровье своего великодушного благодетеля, хотя прекрасно понимала, что никогда не получит обещанного подарка. У него было доброе сердце, и она в душе оценила его порыв и была так же благодарна за него, как если бы получила самый подарок.
— Да, Мария, — продолжал он. — Нику и Джо не придется пасти коров. Все ваши ребята будут ходить в школу и будут носить круглый год башмаки. Это будет первоклассная молочная ферма — все как полагается. При ней будет дом для жилья, конюшня для лошадей и, конечно, хлев для коров. Будут и цыплята, и свиньи, и овощи, и фруктовые деревья, словом все, а коров будет достаточно, чтобы держать одного или даже двух работников. Тогда вам ничего не нужно будет делать самой, только присматривать за детьми. Потом, если вам встретится подходящий человек, вы сможете выйти за него замуж и отдыхать, пока он будет управлять фермой.
После таких щедрых подарков из своих будущих богатств Мартин снес в заклад свой единственный приличный костюм. Это был уже совсем отчаянный шаг, потому что он лишал его возможности встречаться с Рут. У него не было другого приличного костюма и, хотя он мог теперь снова пойти к булочнику и мяснику, а при случае даже к сестре, нечего было и думать о том, чтобы войти в таком жалком виде в дом Морзов.
Он продолжал работать, чувствуя себя несчастным и близким к отчаянию. Ему начинало казаться, что и второе сражение проиграно, что ему придется искать работу. Поступив так, он доставил бы удовольствие всем — лавочнику, сестре, Рут и даже Марии, которой он задолжал за месяц. Он уже два месяца не платил за пишущую машинку, и агентство требовало, чтобы он внес плату или вернул ее. В отчаянии, уже готовый сдаться и заключить перемирие с судьбой, пока не явится возможность начать борьбу заново, он решил сдать экзамен на право поступления в почтовое ведомство. К своему удивлению, он сдал экзамен лучше всех. Место было обеспечено, хотя никто не знал, когда откроется вакансия.
И вот как раз в это время полнейшего упадка издательская машина, так гладко работавшая до сих пор, вдруг сдала. Соскользнуло ли какое-нибудь колесико или винтик плохо смазали, но только почтальон принес ему однажды утром маленький тонкий конверт. Мартин взглянул на левый верхний угол и прочел название и адрес «Трансконтинентального Ежемесячника». Сердце его сильно забилось, и он почувствовал внезапную слабость и странную дрожь в коленях. Шатаясь, он доплелся до кровати и опустился на нее, все еще держа в руках нераспечатанный конверт. В этот момент он вдруг понял, как люди внезапно умирают, получив неожиданное радостное известие.