После того как «Позор солнца» был забракован многими журналами, Мартин последовал отвергнутому им сначала совету Бриссендена и решил предложить его книгоиздательству. Сначала последовало несколько отказов, но потом «Синглтри, Дарнлей и Ко» приняли эту вещь и обещали напечатать ее полностью. Когда Мартин попросил аванс в счет авторского гонорара, издательство ответило ему, что обычно этого не делают, так как подобные книги редко окупаются; издатели сомневались в успехе книги и не рассчитывали продать более тысячи экземпляров. Мартин подсчитал, сколько он заработает при таких условиях. При розничной продаже по одному доллару за экземпляр и авторском гонораре в пятнадцать процентов книга принесет ему сто пятьдесят долларов. Он решил, что если бы снова принялся за писание, то ограничился бы теперь беллетристикой. За «Приключение», которое было в четыре раза короче «Позора солнца», «Миллениум» заплатил ему вдвое больше. В общем, заметка, которую он давным-давно прочитал в газете, оказалась в конце концов правдой. Первоклассные журналы действительно платили сразу и платили хорошо. «Миллениум» заплатил ему не по два, а по четыре цента за слово. Кроме того, они брали хорошие вещи — ведь приобрели же они его произведения. При этой мысли Мартин усмехнулся.
Он написал «Синглтри, Дарнлею и Ко», предлагая им продать свои авторские права на «Позор солнца» за сто долларов, но издательство не решилось пойти на риск. В этот момент Мартин не нуждался в деньгах: еще некоторые из его позднейших рассказов были приняты и он получил за них гонорар. Он даже открыл текущий счет в банке, и по уплате всех долгов оказался обладателем нескольких сот долларов. Рассказ «Запоздалый», после того как его отвергли в нескольких журналах, наконец был принят издательством «Мередит-Лоуэл и Ко». Мартин вспомнил про пять долларов, которые ему дала Гертруда, и про свое обещание вернуть ей эту сумму во сто крат. Он написал в издательство и попросил аванс в пятьсот долларов в счет авторского гонорара. К его удивлению, с обратной почтой пришел на эту сумму чек, сопровождаемый контрактом. Мартин разменял его на золотые монеты, по пять долларов каждая, и позвонил Гертруде, что желает ее видеть.
Она пришла к нему запыхавшись, так она торопилась. Предчувствуя беду, она сунула в свою сумочку те несколько долларов, которые у нее были; она была уверена, что с ее братом случилась какая-то беда. Рыдая, она бросилась ему на шею, протягивая ему сумочку.
— Я бы и сам к тебе пришел, — сказал Мартин, — но не хотел нарваться на скандал с мистером Хиггинботамом, а без этого дело бы не обошлось.
— Он через некоторое время успокоится, — стала уверять Гертруда, в то же время недоумевая, что такое стряслось с Мартином. — Ты бы лучше сначала поступил на место, устроился. Бернард любит, когда люди живут честным трудом. Эти статьи в газетах вывели его из себя. Я прежде никогда не видела его таким злым.
— Нет, я места искать не собираюсь, — сказал Мартин, улыбаясь. — Можешь ему это сказать от меня. Мне место не нужно, и вот тебе доказательство.
Он высыпал ей на колени все сто блестящих звонких монет.
— Помнишь золотой в пять долларов, который ты дала мне, когда мне нечем было заплатить за трамвай? Так вот он, с девяносто девятью братьями разного возраста, но одинаковой величины.
Гертруда пришла к своему брату, уже испуганная, теперь же она была в ужасе. Опасения ее превратились в уверенность. Она не то что заподозрила неладное, она была убеждена в этом. С ужасом посмотрела она на Мартина, и все ее грузное тело задрожало от прикосновения к золоту, которое, казалось, жгло ее.
— Это все твое, — со смехом сказал Мартин.
Гертруда расплакалась и застонала:
— Мой бедный, бедный мальчик.
Он был в недоумении. Но, догадавшись о причине ее волнения, он вручил ей письмо «Мередит-Лоуэл и Ко», которое получил вместе с чеком. Запинаясь и несколько раз останавливаясь, чтобы вытереть слезы, она прочитала его и, закончив, спросила:
— Значит, ты честным путем получил эти деньги?
— Более честным, чем если бы выиграл их в лотерее. Я заработал их.
Она еще раз внимательно прочла письмо. Постепенно она начинала верить Мартину; долго пришлось объяснять ей, какого рода условие он заключил, чтобы сразу получить такую сумму, но понять, что деньги ее и что они ему вовсе не нужны, этого она еще долго не могла.
— Я положу их в банк на твое имя, — наконец сказала она.
— Ничего подобного ты не сделаешь. Они твои, и ты можешь с ними сделать все, что захочешь; а если ты не возьмешь их, то я отдам их Марии. Она найдет им употребление. Но я посоветовал бы тебе нанять прислугу и хорошенько отдохнуть.
— Я все расскажу Бернарду, — объявила она, уходя.
Мартин поморщился, но потом рассмеялся.
— Да, расскажи, — сказал он. — Может быть, после этого он опять позовет меня обедать!
— Да, конечно… позовет! — уверенно воскликнула она, обнимая и целуя брата.
Глава 42
Через некоторое время Мартин остро ощутил одиночество. Он был здоров, полон сил, а заняться ему было нечем. С прекращением работы и занятий наукой после смерти Бриссендена и разрыва с Рут в жизни образовалась пустота. Приятно проводить время в кафе, курить египетские папиросы — этого ему было мало; его это не удовлетворяло. Правда, его манил Тихий океан, но у него было чувство, что он не доделал на родине всего, что следовало. Две его книги ожидали выхода в свет; да и еще у него оставались готовые книги, которые можно было издать. Он мог заработать на них много денег, и лучше было подождать и поехать в Океанию с целым мешком золота. Он знал одну бухточку и долину на Маркизских островах, которые он мог бы купить всего за тысячу чилийских долларов. Долина простиралась от берегов подковообразной, почти замкнутой бухточки до окутанных облаками вершин гор и занимала приблизительно десять тысяч акров земли. Там росли тропические фрукты, водились дикие куры, дикие свиньи и иногда появлялись стада диких коров; в горах водилось множество диких коз, на которых нападали стаи диких собак. Вся эта местность была дикая. Там не было ни одного человеческого существа, и он мог купить все, вместе с бухточкой, за тысячу чилийских долларов.
Бухта, насколько он ее помнил, была чудесная, она была достаточно глубока, чтобы любое, даже самое большое судно могло войти в нее, и настолько безопасна, что лоция Тихого океана рекомендовала ее как лучшее место для починки кораблей на протяжении нескольких сотен миль. Он купит шхуну — судно с медной обшивкой, похожее на одну из тех яхт, которые мчатся, словно птицы, и станет торговать копрой и жемчугом. Он сделает из долины и бухты свою главную резиденцию. Там он построит патриархальную хижину из соломы, как Тами, и наполнит и дом, и всю долину, и свою шхуну чернокожими слугами. Он будет принимать там губернатора Тайохаэ, капитанов плавающих по Тихому океану торговых судов и весь тамошний сброд. У него будет открытый дом, и он будет принимать гостей, словно какой-нибудь принц. И он забудет все книги, которые прочитал, и весь свет, оказавшийся лишь разрушенной иллюзией.
Но, чтобы все это осуществилось, надо было подождать тут в Калифорнии, пока мешок не наполнится деньгами. Они уже начали плыть ему в руки. Стоит только одной из его книг произвести сенсацию — и откроется возможность продать всю груду рукописей. Он мог бы составить из своих рассказов и поэм несколько сборников и таким образом обеспечить себе долину, бухту и шхуну. Писать он больше не будет — это он решил твердо. Но пока, в ожидании появления в печати книг, нужно что-нибудь делать, чтобы выйти, наконец, из того состояния апатии, в котором он пребывал.
Однажды, в воскресенье утром, он прочел, что в этот день состоится пикник союза каменщиков в парке Шелл-Моунд, и отправился туда. В прежние годы он слишком часто бывал на пикниках рабочих, чтобы не забыть, что они собой представляют. Теперь, войдя в парк, он вновь испытал прежнее ощущение. В сущности, эти рабочие были его собратьями. Он родился среди них, жил среди них и, хотя на время и ушел от них, ему было приятно вернуться к ним.
— Да ведь это Март! — услыхал он чей-то голос и почувствовал чью-то дружескую руку на своем плече. — Где ты пропадал? Плавал, что ли? Пойдем, выпьем вместе.
Мартин очутился среди старых приятелей; кое-где в этой толпе замечались бреши, а кое-где мелькали новые лица. На пикник собрались не одни каменщики. Приятели Мартина, как и в старину, бывали на всех воскресных пикниках, чтобы потанцевать, подраться и повеселиться. Мартин выпил с ними и вновь почувствовал себя человеком. Какой он был дурак, что ушел от них, думал он; он не сомневался, что был бы счастливее, если бы остался с ними и не занялся бы книгами и не сошелся с людьми, считавшими себя выше его. Однако дешевое пиво уже не казалось ему таким вкусным, как раньше. Он решил, что это Бриссенден избаловал его и вместе с тем подумал, не слишком ли он развращен книгами, чтобы не воспринимать друзей своей юности. Он решил, что этого не может быть, и направился к павильону, где танцевала молодежь. Он встретил там водопроводчика Джимми. С Джимми была высокая белокурая девушка, которая сразу переметнулась к Мартину.
— Совсем, как раньше! — воскликнул Джимми, обращаясь к кучке товарищей, которые весело смеялись, глядя на Мартина, кружившегося в вихре вальса с блондинкой. — Э, я не сержусь, я очень рад опять повидать его! Посмотрите, как он танцует! Как здорово! Понятно, что всякой девушке лестно с ним поплясать!
Мартин честно привел блондинку обратно к Джимми, и все трое вместе с полдюжиной других приятелей стали наблюдать за кружившимися парами, смеясь и перебрасываясь шутками. Все были рады вновь видеть Мартина. Ему казалось, что произведения его еще не появлялись в свет! В их глазах он был просто яркой личностью. Они любили его ради него самого. Он чувствовал себя, как принц, возвратившийся из изгнания, и его одинокое сердце расцветало в веселой, жизнерадостной атмосфере, в которую он окунулся. Это был сумасшедший день, и Мартин был в ударе. Кроме того, у него водились деньги, и он сорил ими, как прежде, когда возвращался из плавания.