— И ни одного неудачного среди них, ни одного!
Они осмотрели множество других чудесных племенных свиней, беркширских, дюрок-джерсейских и иных пород, пока не устали и не перешли к новорожденным ягнятам и овечкам. Паола заранее предупредила по телефону заведующих о том, что едут гости. Мистер Мэнсо оказался на месте, чтобы показать им громадного быка Короля Поло и весь его гарем, а также другие гаремы из семейств быков, лишь немногим уступавших Королю Поло и по великолепию, и по родословной. Паркмен, ведающий джерсейским скотом, выстроившись вместе со своими помощниками, выставил, как на парад, Сенсационного Селезня, Золотое Веселье, Оксфордского Кандидата, Склочного Мальчика, Королевского Фонтана, всех премированных основателей и потомков благородных родов, знаменитых своими первоклассными жирами, а также их подруг, тоже известных на рынках своими голубыми лентами и голубой кровью джерсейских матрон, — Гордость Ольги, Королеву Роз, Герти Мейлендскую.
Мистер Менденхолл с гордостью вывел целый табун мощных жеребцов во главе с самым великолепным из них Горным Духом и множество кобыл во главе с Принцессой Фозрингтон, известной своим серебристым ржанием. Он даже послал за старой Олден Бесси, матерью Принцессы, теперь выполнявшей только легкие работы.
К четырем часам Доналд Уэйр, равнодушный к предстоящим подвигам пловцов, вернулся в Большой дом в одном из автомобилей, а мистер Гэлхасс остался, чтобы как следует рассмотреть породистых лошадей с мистером Менденхоллом, остальные же подъехали к бассейну, где встретили уже поджидавшего их Дика, и дамы тотчас затребовали обещанную им новую песню.
— Что она новая, не скажешь, — уточнил Дик, и его серые глаза лукаво блеснули, — и она вовсе не моя! В Японии ее пели, когда меня еще на свете не было, я не сомневаюсь, что еще задолго до того, как Колумб открыл Америку. К тому же это дуэт — с состязанием и с фантами. Я вас научу. Вы садитесь сюда, вот так. Паола споет ее со мной, я ей покажу; а вы все садитесь кругом.
Паола, как была в костюме для верховой езды, села в центре круга лицом к мужу, а все общество расположилось вокруг. Следя за его движениями, в такт с ним, она сперва ударила себя ладонями по коленям, хлопнула ладонью о ладонь, потом обеими ладонями о его ладони, как играют с маленькими детьми. Тут же он спел и песню, очень коротенькую. Она ее тотчас подхватила и вторила ему, подражая восточной интонации. Мотив был типично восточный, монотонный, и сначала довольно медлительный, но с захватывающим ритмом, постепенно ускоряющимся и очень увлекательным.
Последний слог выкрикивался быстро, стремительно, октавой выше остальной песни. И в ту же секунду Паола и Дик быстро как бы выбрасывали друг другу навстречу руки, или раскрытыми, или сжатые в кулак. Игра заключалась в том, чтобы руки Паолы повторили в ту же секунду жест Дика. В первый раз она угадала, и руки обоих оказались сжатыми в кулак. Он снял шляпу и бросил ее на колени Льют.
— Мой фант! — пояснил он. — Давай еще, Паола.
Снова они запели и снова захлопали в ладоши:
Чонг-Кина, Чонг-Кина,
Чонг-Чонг, Кина-Кина,
Иокогама, Нагасаки,
Кобемаро-Хой!!!
На этот раз при восклицании «Хой» ее руки оказались сжатыми в кулак, у него они были раскрыты.
— Фант! Фант! — закричали барышни. Паола озабоченно осмотрела свой наряд, как бы спрашивая: «Что же мне дать?»
— Шпильку, — и черепаховая шпилька полетела на колени Льют за шляпой Дика.
— Да что же это! — воскликнула она, оставшись без единой шпильки, не угадав семь раз подряд, как Дик сложит руки. — Не понимаю, отчего я такая неловкая и недогадливая. Ты, Дик, слишком проворен, никогда я не могу перехитрить тебя.
Снова они запели песню, она проиграла и, к великому огорчению миссис Тюлли, громко окликнувшей ее по имени, отдала в виде фанта шпору и грозилась отдать и сапожки, если проиграет и другую шпору. Но тут ей повезло, Дику пришлось отдать ручные часы и обе шпоры; потом она, в свою очередь, проиграла свои часы на ремешке и вторую шпору.
Они снова затянули песню, несмотря на увещевания миссис Тюлли:
— Паола, брось! Дик, как тебе не стыдно!
Но Дик, издав торжествующее «Хой!», снова выиграл, и Паола, при общем хохоте, сняла с себя один из своих сапожек и бросила его в кучку вещей, все выраставшую на коленях Льют.
— Ничего, тетя Марта, — успокаивала Паола миссис Тюлли. — Мистера Уэйра нет, а он единственный, кого это могло шокировать. Ну, давай, Дик! Не можешь же ты все время выигрывать!
Припев, выполняемый ими сначала медленно, постепенно ускорялся, так что теперь они попросту быстро-быстро, почти проглатывая первые строчки, спешили к концу, и хлопанье ладоней производило впечатление неумолкавшей трещотки. От движения и возбуждения смеющееся лицо Паолы зарделось ровным ярким румянцем.
Ивэн Грэхем, в роли молчаливого зрителя, втайне негодовал и страдал. Он знал эту игру в «Джонг-Кина» в исполнении гейш в чайных Ниппона, и, несмотря на то что привык к простым нравам Большого дома Форрестов, его раздражало, что Паола участвует в такой игре. Ему в эту минуту и в голову не приходило, что будь на ее месте Льют, Эрнестина или Рита, он просто с любопытством выжидал бы, до чего дойдет азарт игроков. Только впоследствии он понял, что все это так коробило его и так глубоко затронуло только потому, что играла именно Паола и что, следовательно, она уже теперь занимала в его мыслях больше места, чем он думал. Он сознавал только одно: он начинает злиться и ему стоит труда воздерживаться и не высказывать возмущения вслух.
Тем временем к куче фантов прибавились еще папиросница и спичечница Дика и второй сапожок, пояс, брошка и обручальное кольцо Паолы. Лицо миссис Тюлли было полно стоической покорности, но она уже молчала.
Паола смеялась, и Грэхем слышал, как Эрнестина, смеясь, шепнула Берту:
— Я не представляю, что она может еще отдать.
— Вы же ее знаете, — услышал он ответ Берта, — если она разойдется, то не остановится, а разошлась она, по-видимому, не на шутку.
— Хой! — Дик и Паола одновременно крикнули, выбрасывая руки.
Грэхем видел, что она тщетно старается найти еще какой-нибудь фант.
— Ну давай, леди Годива, — приказал Дик. — Ты нам и пела, и плясала. Теперь придется расплачиваться.
«Что он, дурак? — подумал Грэхем. — И с такой женой!»
— Что же, — вздохнула Паола, перебирая пальцами пуговицы своего костюма, — надо так надо.
Кипя все большим негодованием, Грэхем отвернулся и больше не смотрел. Наступила пауза, и он понимал, догадывался, что все общество напряженно выжидает, что будет дальше. Вдруг Эрнестина взвизгнула от смеха, раздался дружный взрыв хохота, Берт крикнул:
— Это все было заранее подготовлено!
Грэхем быстро обернулся. Длинная блузка маленькой хозяйки спала с нее, и она осталась в купальном костюме. Было совершенно ясно, что она специально надела его.
— Ну, Льют, теперь твоя очередь, — предложил Дик.
Но Льют к игре не готовилась; она покраснела и увела дам одеваться в купальни.
Грэхем снова увидел, как Паола, легко добежав до площадки для ныряния в сорок футов высотой, нырнула ласточкой в бассейн; он слышал восхищенный возглас Берта и, все еще огорченный шуткой, так некстати его покоробившей, задумался над этой удивительной женщиной, «маленькой хозяйкой» Большого дома, и над тем, в чем ее очарование. Нырнув в бассейн и поплыв под водой, он широко раскрытыми глазами всматривался в отмели. Он вдруг осознал, что в сущности ничего о ней не знает. Она — жена Дика Форреста. Вот все, что ему известно. Кто ее родители, какое у нее прошлое, как и где она жила? Эрнестина говорила ему, что она и Льют — сводные сестры Паолы. Только этот единственный факт и был известен. Дно становилось все светлее, и он сообразил, что доплыл до конца бассейна. Увидев ноги Дика и Берта, очевидно, сплетенные в борьбе, Грэхем отвернулся, не выходя из воды, и проплыл назад несколько футов.
А вот еще эта миссис Тюлли, которую Паола называет «тетей Мартой»! Настоящая ли она ее тетка или она ее так просто зовет? Может быть, тетя Марта сестра матери Эрнестины и Льют? Он выплыл из воды, и от него тотчас потребовали участия в игре в кошки-мышки. В течение целого часа он не раз любовался ловкостью, легкостью и гибкостью Паолы, успешно выбегающей из круга. Наконец, все устали и, уже задыхаясь, побежали вдоль бассейна и выползли отдохнуть к миссис Тюлли.
Тут пошли новые развлечения; Паола начала убеждать миссис Тюлли в совершенно невероятных вещах.
— Послушайте, тетя Марта, не должны же вы отговаривать нас потому только, что сами плавать не научились. Я настоящий пловец, и вот я вас уверяю, что могу нырнуть в бассейн и остаться под водой целых десять минут.
— Глупости, дитя мое, — улыбнулась миссис Тюлли. — Когда твой отец был еще молод, гораздо моложе, чем ты сейчас, он мог оставаться под водой дольше всех, а я знаю отлично, что его рекорд был три минуты сорок секунд, и знаю я это потому, что сама держала часы в руках и отсчитывала минуты, когда он побил Гарри Селби.
— Что ж, и я знаю, что мой отец недурно плавал в свое время, — хвастнула Паола, — но теперь времена переменились. Будь он вот сейчас здесь, во всем своем молодом великолепии, я бы все равно его победила в подводном плавании. Я могу оставаться под водой десять минут. И останусь! Вы держите часы, тетя Марта, и следите за минутами. Да ведь это все равно, что…
— Застрелить рыбу в бочке, — закончил за нее Дик.
Паола поднялась на площадку.
— Начните считать, когда я буду в воздухе, — сказала она.
— Сделай мертвую петлю, — крикнул ей Дик.
Она кивнула, улыбнулась и стала в позу, будто стараясь как можно больше набрать в легкие воздуха. Грэхем смотрел на нее с восторгом. Сам он нырял отлично, но редко видел, чтобы непрофессионалка делала мертвую петлю. Ее мокрый костюм из голубого и зеленого шелка охватывал ее туго, отчетливо обрисовывая пропорционально сложенное тело. Она сделала глубокий вздох, как бы накачивая последний кубический дюйм воздуха, и, выпрямившись, вытянув ноги, твердо ступила на край трамплина. Доска подбросила ее вверх. Она свернулась в комочек, сделав в воздухе полный круг, сразу приняла классическую для ныряния позу и, чуть затронув поверхность воды, скрылась из глаз.