— На бумаге опыт дает великолепные результаты, но остается возможность случайности, да и ошибки, свойственные человеческой природе, не исключены. В них-то, по-моему, и кроется опасность, в этом-то и сомнения — в самой человеческой природе; но убедиться нельзя иначе, как проверив дело на практике.
— Дику уже приходилось рисковать, — заметила Паола.
— Но пять тысяч акров! И все оборудование, и весь оборотный капитал для двухсот пятидесяти фермеров, да еще по тысяче долларов каждому! — с ужасом воскликнул полковник Стоддард. — Представьте себе, что ваш опыт окажется неудачным, — еще несколько таких неудач — и придется обращаться к вашим рудникам.
— Это рудникам не помешает, — отшутился Дик.
Полковник Стоддард взглянул на него с недоумением.
— Именно так, — повторил Дик, — ведь рудники затоплены; вам известно положение в Мексике.
На утро второго дня, когда должен был вернуться Грэхем, Дик собрался выехать верхом до одиннадцати, чтобы не переживать еще раз испытанной накануне боли, когда Паола не вошла к нему в комнату, а окликнула только издали. В коридоре он встретил О-Ха с целым снопом свежей сирени. Он явно шел по направлению к башне, но Дик пожелал удостовериться.
— Куда вы несете цветы, О-Ха? — спросил он.
— В комнату мистера Грэхема, он сегодня возвращается.
«Кто же об этом подумал? — старался угадать Дик. — О-Ха? О-Пой? Или Паола?». Он припомнил, что Грэхем несколько раз говорил при нем, что ему нравится их сирень. Он пошел дальше по направлению к башне. В открытые окна из комнаты Грэхема доносился голос Паолы, весело что-то напевавшей. Дик быстро прикусил нижнюю губу и продолжал свой путь.
«В этой комнате перебывало много знаменитых и даже выдающихся мужчин и женщин, но никогда, — подумал Дик, — она собственноручно не украшала ее цветами. Этим обыкновенно занимался либо сам О-Пой, большой мастер этого дела, или по его поручению это делали им же обученные слуги».
Его нагнал Бонбрайт и вручил ему несколько телеграмм, из них одну от Грэхема. Дик перечел два раза, хотя смысл ее был вполне ясен: его возвращение откладывалось.
Против обыкновения, Дик не стал ждать второго удара гонга к завтраку. Он прошел в столовую, как только раздался первый удар, чтобы выпить коктейль, приготовленный О-Поем, он чувствовал, что ему нужно подбодрить себя после эпизода с сиренью. Но Паола его опередила. Он застал ее, так редко пьющую и никогда не пьющую в одиночестве, с пустым бокалом коктейля, который она как раз ставила на поднос.
«Значит, ей тоже понадобилось подбодрить себя к завтраку», — заключил он, кивнув О-Пою и подняв указательный палец.
— Поймал на месте преступления, — весело пригрозил он Паоле: — Попиваете себе втайне, сударыня, это признак очень серьезный. Не думал я, когда стоял с тобой перед алтарем, что моя жена окажется алкоголичкой!
Не успела она ответить, как в комнату вошел молодой человек, которого Дик приветствовал, предложив и ему выпить коктейль. Дик старался убедить себя, что Паола вовсе не чувствует облегчения от прибытия нежданного гостя. Но никогда раньше он не видел, чтобы она была так любезна с этим Уинтерсом, как сейчас, хотя встречалась с ним часто. Во всяком случае, за завтраком их будет трое.
Уинтерс, окончивший сельскохозяйственный колледж и состоявший сотрудником «Тихоокеанской сельской прессы», постоянно пользовался покровительством Дика; сегодня он приехал к нему за справками для статьи о видах рыб в Калифорнии; Дик тут же подумал, что проведет день с ним вместе.
— У меня от Ивэна телеграмма, — сказал он Паоле, — приедет не раньше чем послезавтра в четыре часа.
— После всех моих трудов! — воскликнула она. — Теперь вся сирень завянет!
Дика словно обдало теплой волной. Вот это говорит его честная, откровенная, прямодушная Паола. Что бы ни случилось, чем бы игра ни кончилась, она поведет ее без мелких хитростей. Такой она была всегда — душа ее слишком прозрачна, обманывать она не сумеет.
Но все ж он хорошо сыграл свою роль, бросив на нее довольно рассеянный, вопрошающий взгляд.
— В комнату Грэхема, — пояснила она, — я велела снести целый сноп сирени и сама расставила ее; ты же знаешь, он так любит сирень.
К концу завтрака она так и не упомянула, что должна приехать миссис Уэйд, и Дик окончательно убедился, что она не приедет вовсе, потому что Паола спросила как бы случайно:
— А ты никого не ждешь?
Он покачал головой и спросил в свою очередь:
— А ты сегодня что-нибудь собираешься организовать?
— Ровно ничего. А теперь, пожалуй, и на тебя уже нельзя рассчитывать, раз ты должен дать мистеру Уинтерсу все эти справки.
— Да нет же, можно, — заверил ее Дик. — Я его поручу мистеру Хэнли, у него вся форель на счету вплоть до последней вылупившейся икринки, а окуней он всех зовет по имени. Вот что я тебе скажу, — он остановился как бы в раздумье, и вдруг лицо его осветилось: — Мне хочется передохнуть. Возьмем-ка винтовки и постреляем белок. Я на днях заметил, что их что-то много развелось на холмах над Малым Лугом.
Он не мог не заметить, что в ее глазах быстро вспыхнула тревожная тень и тотчас исчезла, а она захлопала в ладоши и сказала своим обычным голосом:
— Но только для меня ружья не бери…
— Конечно нет, если тебе не хочется, — промолвил он мягко.
— Нет, ехать я хочу, но стрелять нет охоты. Я возьму с собой книгу Ле Галльена, она только что вышла, между делом почитаю тебе вслух. Помнишь, когда мы в последний раз охотились на белок, я тебе читала его же книгу.
Глава 25
Паола на Лани и Дик на Фурии ехали настолько близко друг к другу, насколько это допускал необузданный нрав последней. Разговаривать Фурия позволяла только урывками. Прижав свои небольшие уши, оскалив зубы, она старалась ускользнуть из-под стесняющей ее узды и избежать шпор и то и дело норовила как-нибудь укусить или ногу Паолы, или стройный бок Лани; и при каждой неудаче белки ее глаз мгновенно розовели и снова бледнели. Она ни на минуту не переставала беспокойно встряхивать головой, пыталась взвиться на дыбы, быстро пригибала голову к коленям, плясала на месте, шла боком или кружилась.
— Последний год! Больше не буду с ней возиться. Она неукротима. Я уже два года мучусь с ней, а толку никакого. Знает она меня отлично, знает мои привычки, знает, что я ее хозяин, что ей приходится уступать и покоряться, но всего этого ей мало. Она все же питает упорную надежду, что когда-нибудь она меня поймает, и из страха пропустить этот прекрасный момент ни минуты не теряет даром.
— А когда-нибудь она, действительно, может тебя застать врасплох, — сказала Паола.
— Потому-то я от нее и отказываюсь. Не в том дело, что она меня утомляет, но рано или поздно, если только существует закон вероятности, она неизбежно добьется своего. Пусть в ее пользу один из миллиона шансов, но только Богу известно, когда выскочит этот самый роковой шанс.
— Удивительный ты человек, Багряное Облако, — улыбнулась Паола.
— Почему?
— Ты мыслишь статистикой, процентами, средними числами и исключениями. Хотела бы я знать, под какую именно формулу ты подвел меня, когда мы встретились?
— Ну тогда-то я о формулах не думал, — засмеялся он в ответ. — Тут уж все данные пасовали. Я не знал такой статистики, которую можно было бы применить к тебе. Я просто откровенно признался, что напал на удивительнейшее двуногое существо женского пола, что я хочу иметь это существо, хочу так, как в жизни ничего никогда не хотел.
— Ты и добился своего, — продолжала за него Паола. — Но с тех пор, Багряное Облако, позднее, наверное, ты немало построил на мне статистики?
— Да, немало, — признался он. — Но надеюсь, что до последнего итога никогда не дойду.
Его оборвало на полуслове характерное ржание Горного Духа, и показался ковбой верхом на жеребце; Дик с минуту любовался красотой крупной свободной рыси великолепного коня.
— Надо удирать, — предупредил он Паолу, заметив, что Горный Дух, завидев их, перешел на галоп.
Они оба сразу пришпорили своих кобыл и понеслись; за ними раздавались успокаивающие окрики ковбоя, стук тяжелых копыт и дикое властное ржание, на которое мгновенно откликнулась Фурия, а тотчас за нею и Лань. Стало понятно, что настроение Горного Духа бурное. Они свернули на проселочную дорогу и, только проскакав с полсотни шагов, остановились и переждали пока опасность минует.
— Пока что, собственно говоря, от него никто никогда серьезно не пострадал, — заметила Паола, когда они снова выехали на дорогу.
— Если не считать того случая, когда он наступил конюху на ногу. Помнишь, бедняга пролежал тогда в постели целый месяц, — усмехнулся Дик, выравнивая ход снова заплясавшей Фурии и тут же поймав на себе какой-то загадочный взгляд Паолы.
В этом взгляде он прочел и вопрос, и любовь, и страх — да, почти что страх или, по крайней мере, смущение; опасение, что-то похожее на растерянность, а главное — была какая-то пытливость, что-то выспрашивающее, до чего-то доискивающееся. Не совсем случайно, решил он, было ее замечание по поводу того, что он мыслит статистикой.
Он сделал вид, что ничего не заметил, и, достав блокнот, тут же внес заметку о неисправном стоке воды, мимо которого они проезжали.
— Пропустили момент, — заметил он. — Следовало бы ремонтировать уже месяц тому назад.
— А как обстоит дело с невадскими мустангами? — спросила Паола.
Она вспомнила, как в тот сезон, когда на пастбищах Невады травы взошли плохо, Дику пришло в голову, что уж если придется дать мустангам умереть с голоду, то лучше рискнуть переправить их на дальние, более суровые и дикие пастбища к западу.
— Пора их объезжать, — ответил он. — И я собираюсь на будущей неделе устроить целое пиршество по этому поводу, по старому обычаю. Что ты на это скажешь? Зажарим свинью и сделаем все, что следует, и пригласим всех соседей.
— А потом ты же сам и не появишься, — возразила Паола.
— Я на день освобожусь. Согласна?