отделит их друг от друга и не окружит каждую из них со всех сторон.
Но раз окружив частицы, огонь влечет их за собой то в одну, то в
другую сторону, пока они не приобретут собственного движения и не
унесутся вверх с дымом. Частицы же селитренного спирта, которые
уже находятся в движении и отделены друг от друга, от самого
незначительного жара раздвигаются во все стороны на большое
пространство, и, в то время как некоторые из них уносятся в дыме, другие проникают в поддерживающее огонь вещество, прежде чем
пламя успеет окружить их. Поэтому-то они скорее тушат огонь, чем
служат ему пищею.
О
бращусь теперь к экспериментам, которые, как мне кажется, подтверждают данное мною объяснение. Во-первых, я нашел, что
селитренные частицы, во время
398
398
горения уносящиеся в дыме, суть не что иное, как чистая селитра. Я
несколько раз расплавлял селитру до такой степени, что реторта
значительно накалялась; затем я зажигал селитру горящим углем и
собирал дым от нее в охлажденную стеклянную банку, пока она не
становилась от этого влажной. Потом я еще более
увлажнял бутылку собственным дыханием и выставлял ее
на холодный воздух для просушивания *. После этого в
некоторых местах сосуда начинали показываться
кристаллики селитры. Чтобы не сомневаться в том, что
эти кристаллики образовались из одних только летучих
частиц, и чтобы нельзя было предположить, что огонь
увлекал с собою нерасщепленные частицы селитры
(выражаясь в духе почтенного автора) и затем вместе
извергал и твердые и летучие частицы раньше, чем они
успевали разъединиться, — чтобы исследовать это, говорю я, я пропустил дым через трубу А (фиг. 1) длиною
около фута, как через печную трубу, для того чтобы более
тяжелые части пристали к этой трубе и чтобы я мог
собрать [в банке] одни лишь летучие части, проходившие
через более узкое отверстие В. При этом я брал очень
небольшое количество селитры, для того чтобы пламя
было слабее. И опыт удался так же, как и без трубы.
О
днако я не хотел остановиться на этом. Чтобы лучше обследовать это
дело, я взял большее количество селитры, расплавил ее и зажег
горящим углем. Потом, как и прежде, я приставил к реторте трубу А, а
над отверстием В, пока пылало пламя, я держал кусок плоского
стекла. Стекло покрылось некоторым веществом, которое, будучи
выставлено на воздух, стало влажным, откуда я заключил, что оно
состоит из одних твердых частиц. Хотя я ждал несколько дней, но я не
обнаружил на стекле ни одного кристаллика селитры и не мог
заметить никакого действия селитры. Но когда я полил вещество
селитренным спиртом, то селитра немедленно появилась. Из этого я, как мне кажется, имел право заключить: во-первых, что твердые
частицы селитры при ее расплавлении отделяются от летучих и если и
уносятся вверх пламенем, то только
__________________
* Когда я производил этот опыт, воздух был совершенно ясен.
399
399
отдельно от летучих частиц. Во-вторых, что твердые частицы, отделившиеся во время горения от летучих, не могут уже вновь
соединиться с ними. Отсюда же следует, в-третьих, что частицы, приставшие к стенкам банки и превратившиеся в кристаллики, были
не твердые, а только летучие.
В
торой эксперимент, доказывающий, что твердые части суть не что
иное, как шлаки селитры, состоял в следующем. Я нашел, что, чем
более селитра очищается от шлаков, тем она становится летучее и
способнее к кристаллизации, потому что, когда я клал кристаллы
очищенной или профильтрованной селитры в стеклянный бокал А
(фиг. 2) и подливал туда немного холодной воды, селитра отчасти
испарялась вместе с этой холодной водой и летучие
частицы прилипали к верхним краям бокала, образуя
кристаллики.
Т
ретий эксперимент, который, как мне кажется, указывает на то, что
частицы селитренного спирта, по мере того как они утрачивают свое
движение, получают способность воспламеняться, состоит в
следующем. Я налил несколько капель селитренного спирта на
влажную бумагу, а сверху насыпал песку, в который селитренный
спирт стал постепенно впитываться. Когда же песок всосал таким
образом весь или почти весь селитренный спирт, я старательно
высушил его надогнем на этой же самой бумаге. Потом, ссыпав песок, я положил бумагу на горящий уголь, причем она, едва
соприкоснувшись с ним, стала искриться так, как если бы она впитала
в себя самую селитру.
П
ри более подходящих обстоятельствах я присоединил бы к этому
эксперименту еще ряд других и тем, может быть, окончательно
разрешил бы вопрос. Но иного рода предметы настолько отвлекают
меня, что, с Вашего позволения, я отложу это до другого раза и
перейду к следующим замечаниям.
§
5. В том месте, где славнейший муж говорит мимоходом о форме
селитренных частиц, он обвиняет новейших писателей в том, что они
неверно изображали эту форму. Я не знаю — подразумевает ли он в
числе этих писателей и Декарта. Если да, то, вероятно, он обвиняет
его с чужих слов, потому что Декарт ничего не говорит о частицах, которые могут быть видимы глазами. Не думаю также, что-
400
400
бы славнейший муж допускал мысль, будто кристаллики селитры, если они оботрутся до того, что примут форму параллелепипеда или
иной какой-нибудь фигуры, перестанут вследствие этого быть
селитрой. Но, может быть, он имеет в виду тех химиков, которые
признают только то, что они могут видеть глазами и ощупать руками. §
9. Если бы этот эксперимент можно было вполне точно проделать, то
он служил бы прямым подтверждением того, что я хотел вывести из
моего первого, упомянутого выше, эксперимента.
§
13. Вплоть до § 18 славнейший муж пытается показать, что все
чувственные качества (qualitates tactiles) зависят только от движения, фигуры и прочих механических состояний. Но так как все эти
доказательства предлагаются славнейшим автором не в качестве
математических 19, то я не считаю нужным исследовать, вполне ли они
убедительны. Не знаю только, почему славнейший муж так хлопочет
вывести это из своего эксперимента, раз это уже более чем достаточно
доказано Бэконом Веруламским, а затем Декартом. Не вижу также, чтобы этот эксперимент [Бойля] давал нам более ясные показания, чем другие довольно обыденные эксперименты. Так, например, относительно теплоты: разве это не следует с такою же очевидностью
из того, что при трении друг о друга двух холодных кусков дерева
порождается огонь? Или из того, что облитая водой известь
нагревается? Что касается звука, то я не нахожу, чтобы в этом
эксперименте можно было усмотреть что-нибудь более
достопримечательное, чем в простом кипячении воды и во многом
другом. Относительно цвета я укажу (чтобы говорить только о том, что легко поддается проверке) только на наблюдаемое нами
изменение окраски зеленых растений, причем зелень переходит в
самые разнообразные цвета. Далее, тела, издающие дурной запах, становятся еще более зловонными, если они приходят в движение и
особенно если они несколько нагреваются. Наконец, сладкое вино
превращается в уксус и т.д. и т.п. Вот почему, пользуясь философской
свободой, я позволил бы себе признать все это излишним. Говорю это
из опасения, чтобы люди, менее расположенные к почтенному мужу, чем он того заслуживает, не стали превратно судить о нем *.
__________________
* В посланном мною письме я умышленно опустил это место 20.
401
401
§
24. О причине этого явления я уже говорил. Прибавлю только, что, как мною найдено путем эксперимента, в этих соляных капельках
плавают частицы твердой соли. Ибо, поднявшись кверху, они
прилипали к стеклянной пластинке, которую я держал наготове. Когда
же я нагрел пластинку для удаления приставших к ней летучих частей, то в некоторых местах стекла я заметил какое-то густое беловатое
вещество.
§
25. В этом параграфе славнейший мул; хочет, по-видимому, доказать, что щелочные частицы разгоняются по разным направлениям
толчками со стороны соляных частиц, тогда как последние
поднимаются на воздух собственным движением. При объяснении
этого явления я уже говорил, что частицы селитренного спирта
приобретают более оживленное движение вследствие того, что, попадая в более широкие поры, они неизбежно должны окружаться
там особым тончайшим веществом, которое увлекает их вверх
подобно огню, уносящему частицы дерева; щелочные же частицы
приводятся в движение теми из частиц селитренного спирта, которые