Генрих Ольденбург.
Лондон, апреля 3 дня 1603 г.
422
424
ПИСЬМО 12 48
Ученейшему и высокоопытному
мужу Людовику Мейеру, доктору философии и медицины
от Б. д. С.
О природе бесконечного 49
Л
юбезнейший друг!
Я
получил оба Ваши письма: одно от 11 января (1663 г.), переданное
мне другом NN 50, другое — от 26 марта, пересланное каким-то
неизвестным другом из Лейдена. И то, и другое доставило мне
величайшее удовольствие; особенно приятно было мне узнать, что у
Вас все благополучно и что Вы часто вспоминаете обо мне. Затем
примите мою глубочайшую благодарность за Вашу благосклонность и
за то уважение, которое Вы мне постоянно выказываете. Прошу Вас
верить, что я не менее предан Вам, что я и постараюсь доказать по
мере моих слабых сил при первой же возможности. Чтобы положить
этому начало, попытаюсь ответить на те вопросы, которые Вы
предлагаете мне в Ваших письмах. Вы просите, чтобы я поделился с
Вами результатами моих размышлений о бесконечном. Исполню это
весьма охотно.
В
опрос о бесконечном всегда считался всеми в высшей степени
затруднительным и даже неразрешимым. Происходило это оттого, что
не делали различия между тем, что бесконечно по самой своей
природе или в силу самого своего определения, и между тем, что не
имеет никаких границ не в силу своей сущности, а в силу своей
причины. Далее, не делалось различия и между тем, что бесконечно, потому что не имеет никаких границ, и тем, части чего не могут быть
выражены никаким числом, хотя мы и имеем здесь некоторый
максимум и некоторый минимум [между которыми заключены все
части]. Наконец, не проводилось различия и между тем, что можно
постигать только интеллектом (intelligere), но не воображением, и тем, что может быть также представляемо и в воображении (imaginari).
Если бы все это было принято во внимание, говорю я, то вопрос этот
не представлял бы такой бездны трудностей,
423
425
всем было бы ясно, какого рода бесконечное не может быть разделено
на части или не может иметь никаких частей, и какого рода
бесконечное, напротив, допускает это без всякого противоречия.
Далее, выяснилось бы и то, о каком бесконечном можно без всякого
противоречия утверждать, что оно больше другого бесконечного, и
какое бесконечное не может так мыслиться. Все это будет ясно из
нижеследующего.
О
днако прежде всего скажу несколько слов о следующих четырех
понятиях: о субстанции, модусе, вечности и длительности (duratio).
Относительно субстанции я должен заметить следующее: во-первых, что существование принадлежит к самой ее сущности, т.е. что из
одной только ее сущности и определения следует, что она существует.
Если мне не изменяет память, я уже доказывал Вам это устно, без
помощи других положений. Во-вторых, как это следует из
предыдущего, не может быть нескольких субстанций одной и той же
природы, но лишь одна. В-третьих, наконец, всякая субстанция не
может мыслиться иначе, как бесконечною. Состояния (affectiones) же
субстанции я называю модусами, определение которых, поскольку
оно не есть само определение субстанции, не может заключать в себе
существования. Поэтому хотя они и существуют, но мы можем
мыслить их и несуществующими, откуда, далее, следует, что если мы
примем в соображение только сущность модусов, а не порядок всей
природы в целом (ordo totius Naturae) 51, то из того, что они сейчас
существуют, мы не можем заключать о том, будут ли они
существовать или не существовать в будущем и существовали они
или нет в прошедшем. Из всего этого явствует, что существование
субстанции мыслится нами как нечто принципиально иное, чем
существование модусов. Отсюда происходит различие между
вечностью и длительностью. Ибо посредством длительности мы
можем выражать только существование модусов; существование же
субстанции — посредством вечности, т.е. бесконечного наслаждения
существованием, или бытием (per aeternitatem, hoc est infinitam existendi sive, invita latinitate, essendi fruitionem) 52.
И
з всего этого явствует, что, когда мы обращаем внимание (как это
очень часто бывает) только на сущность модусов, а не на весь порядок
природы, мы можем по произволу определять их существование и
длительность, мыс-
424
426
лить эту длительность то большей, то меньшей и делить ее на части, и
все это без того, чтобы тем самым разрушить имеющееся у нас
понятие модусов. Вечность же и субстанция (так как их можно
мыслить не иначе, как бесконечными) не допускают по отношению к
себе ничего подобного без того, чтобы мы вместе с тем не разрушили
их понятие. Поэтому просто болтают (чтобы не сказать: сумасбродствуют) те, которые полагают, что протяженная субстанция
составлена из частей или тел, реально отделенных друг от друга. Ибо
это все равно, как если бы кто-нибудь старался простым соединением
и нагромождением многих кругов составить квадрат или треугольник
или еще что-нибудь, всей своей сущностью отличное от круга.
Поэтому само собой рушится сплетение аргументов, которыми
философы обыкновенно пытаются доказать конечность протяженной
субстанции, ибо все эти аргументы предполагают телесную
субстанцию составленной из частей. Подобным же образом и другие, после того как они уверили себя, будто линия составлена из точек, могли изобрести много аргументов с целью показать, что линия не
может быть делима до бесконечности 53.
Б
ыть может, однако, Вы спросите: почему же тогда мы от природы так
склонны делить протяженную субстанцию? Отвечу Вам на это, что
количество мыслится двумя способами, а именно: абстрактно или
поверхностно, так, как мы с помощью чувств имеем его в
воображении (imaginatio), или как субстанция, что возможно только
посредством одного разума (intellectus). Поэтому если мы
рассматриваем количество так, как оно есть в воображении, — что
бывает весьма часто и более легко, — то оно кажется делимым, конечным, составленным из частей и множественным. Если же мы
рассмотрим количество так, как оно есть в разуме, перцепируя
(воспринимая) этот предмет так, как он есть в себе, — что дается
весьма трудно, — то, как я (если память мне не изменяет) 54 доказывал
Вам раньше, оно окажется бесконечным, неделимым и единственным. З
атем из того, что мы можем произвольно определять длительность и
количество (в том случае, когда количество мы мыслим
абстрагированным от субстанции, а длительность отделяем от того
способа, каким она проистекает от вечных вещей), происходят время
и мера (mensura) — время для определения длительности, а мера для
опреде-
425
427
ления количества таким способом, чтобы, насколько ото возможно, облегчить нам образное представление (imaginatio) длительности и
количества. Далее, отделяя состояния субстанции от самой
субстанции и подразделяя их для облегчения образного представления
на классы, мы получаем число (numerus), которое и служит нам для
определения этих состояний.
И
з всего этого с ясностью видно, что время, мера и число суть не что
иное, как модусы мышления (cogitandi), или, лучше сказать, воображения (imaginandi). Поэтому не удивительно, что все
пытавшиеся понять ход природы (progressus naturae) при помощи
подобного рода понятий (да к тому же плохо понятых) до того
запутывались, что в конце концов не могли никак выпутаться без того, чтобы не разломать всего и не прибегнуть к абсурдным и
абсурднейшим допущениям. Ибо так как существует много такого, что никоим образом не может быть постигнуто воображением, но
постигается одним только разумом (интеллектом) (каковы
субстанции, вечность и др.), то если кто-нибудь пытается трактовать
такого рода предметы с помощью упомянутых выше понятий
(которые являются только вспомогательными средствами
воображения), то он достигает ничуть не большего, чем если бы он
старался о том, чтобы сумасбродствовать своим воображением. Даже
модусы субстанции никогда не будут правильно поняты, если мы
будем смешивать их с подобного рода рассудочными понятиями
(сущностями — entia rationis) или вспомогательными средствами
воображения. Ибо этим мы отделили бы их от субстанции и от того
способа, каким они проистекают из вечности, а без этого они не могут
быть правильно поняты.
Д
ля того, чтобы еще яснее видеть это, возьмите следующий пример, а
именно: если кто-нибудь мыслит длительность абстрактно и, смешивая ее с временем, начнет делить ее на части, то он никогда не
поймет, каким образом может пройти, например, час. Ибо для того, чтобы прошел час, необходимо будет, чтобы сначала прошла