оцениваю, исходя из качества самого поступка, а не из способности
того лица, которое совершает этот поступок, и награда, которая
следует за поступком, вытекает из него столь же необходимо, как из
природы треугольника следует, что сумма трех углов его должна быть
равна двум прямым. Это будет понятно всякому, кто обратит
внимание на то, что наше величайшее блаженство состоит в любви к
богу и что любовь эта с необходимостью проистекает из познания
бога, которое нам столь решительно рекомендуется. А это может быть
легко доказано в общем виде, если только вникнуть в природу
божественного повеления (decretum), как я это объяснил в моем
«Приложении». Однако признаюсь, что люди, смешивающие
божественную природу с человеческой, весьма мало способны к
уразумению этого.
Н
а этом я собирался было закончить мое письмо, чтобы не утруждать
Вас предметами, которые (как это ясно из весьма благочестивого
прибавления, прикрепленного к концу Вашего письма) 109 служат
только для шутки и смеха, но не приносят никакой пользы. Но, чтобы
не оставить без всякого ответа Вашу просьбу, я перейду к
разъяснению выражений «отрицание» и «лишение», а также вкратце
приведу то, что необходимо для более ясного понимания моего
предыдущего письма.
И
так, прежде всего скажу, что «лишение» (privatio) не есть акт лишения
(privandi actus), но всего лишь
477
479
простое неимение [или отсутствие чего-нибудь] (carentia), неимение, которое само по себе есть ничто: ведь это только рассудочное понятие
(ens rationis) или модус мышления, который мы образуем, когда
сравниваем вещи друг с другом. Так, например, мы говорим, что
слепой лишен зрения, ибо мы легко можем представить себе его
зрячим, потому ли, что сравниваем его с другими людьми, которые
обладают зрением, или потому, что сравниваем его теперешнее
состояние с прошедшим, когда он действительно видел. И вот, рассматривая этого человека таким способом, т.е. сравнивая его
природу с природой других или с его собственной прежней природой, мы и утверждаем, что зрение принадлежит к его природе, и потому
говорим, что он его «лишен». Но если принять в соображение веление
(decretum) бога и его природу, то мы увидим, что утверждать об этом
человеке, что у него «отнято» зрение, можно не с большим
основанием, чем если бы вы утверждали это о камне, ибо в этом
случае приписывать зрение этому человеку было бы не меньшим
противоречием, чем приписывать зрение камню. Ведь человеку этому
свойственно и присуще только то, что уделено ему божественным
разумом и волей. Вот почему бог столь же мало является причиной
отсутствия зрения у этого человека, как и причиной отсутствия зрения
у камня: это отсутствие зрения есть только отрицание (negatio).
Подобным же образом, когда мы рассматриваем природу человека, который подпал под власть чувственного влечения, и сравниваем его
теперешнее стремление с тем стремлением, которое имеется у
праведников, или с тем, которое было у него самого в другое время,
— то мы утверждаем, что человек этот «лишен» лучшего стремления, так как предполагаем, что ему надлежало бы иметь стремление к
добродетели. Но если бы мы приняли в соображение природу
божественного веления (decretum) и божественного разума, то мы не
могли бы сказать этого, ибо с этой точки зрения в данное время
лучшие стремления принадлежат природе этого человека не более, чем природе дьявола или камня. Таким образом, с этой точки зрения
лучшее стремление не есть «лишение», но отрицание. Итак, лишение
заключается в том, что относительно какой-нибудь вещи отрицается
нечто такое, что, по нашему мнению, принадлежит к ее природе; отрицание же состоит в том, что относительно какой-нибудь вещи
нечто отрицается на том основании,
478
480
что это не принадлежит к ее природе. Отсюда ясно, почему
стремление Адама к земным вещам было злом только с точки зрения
нашего разума, но не с точки зрения разума божественного. Ибо хотя
бог и знал как прежнее, так и настоящее состояние Адама, он
вследствие этого не считал, что Адам «лишен» своего прежнего
состояния, т.е. бог не думал, что прежнее состояние принадлежит к
природе Адама: ведь если бы бог так и думал, он мыслил бы нечто
вопреки своей воле, т.е. вопреки своему собственному уму.
Е
сли бы Вы как следует поняли все это и вместе с тем обратили бы
внимание на то, что я не признаю той свободы, которую Декарт
приписывает душе (о чем от моего имени свидетельствует в
Предисловии Л. Мейер), то Вы не нашли бы в моих словах ни
малейшего противоречия. Однако я вижу, что я поступил бы гораздо
благоразумнее, если бы в первом моем письме ответил Вам словами
Декарта и сказал бы, что мы не можем знать, каким образом наша
свобода и все, с нею связанное, согласуется с предвидением и
свободой бога (как я это сделал в различных местах «Приложения»)110, так что мы не находим никакого противоречия между божественным
творчеством и нашей свободой, так как мы не в состоянии постигнуть, каким образом бог сотворил вещи и (что одно и то же) каким образом
он их поддерживает и сохраняет. Но я полагал, что Вы читали
Предисловие, и думал, что, не дав Вам чистосердечного ответа, я
согрешил бы против дружбы, которую я Вам искренне предложил.
Впрочем, это не столь важно.
О
днако так как я вижу, что Вы до сих пор еще недостаточно поняли
мысль Декарта, то я попрошу Вас обратить внимание на следующие
два пункта:
В
о-первых, ни я, ни Декарт никогда не говорили, что принадлежностью
нашей природы является удерживание нашей воли в границах нашего
разума. Сказано было только, что бог дал нам ограниченный разум и
неограниченную волю, однако так, что мы не знаем, ради какой цели
он нас создал. Далее, что эта неограниченная или совершенная воля не
только делает нас более совершенными, но что она (как я покажу Вам
ниже) весьма необходима нам.
В
о-вторых, свобода наша заключается не в случайности и не в
безразличии (indifferentia), но в способе
479
481
нашего утверждения или отрицания чего-нибудь, так что, чем с
меньшим безразличием мы что-нибудь утверждаем или отрицаем, тем
более мы свободны. Так, например, раз мы познали природу бога, то
утверждение существования бога следует из нашей природы с такой
же необходимостью, с какой из природы треугольника следует, что
сумма трех углов его равна двум прямым; и тем не менее мы никогда
не бываем более свободны, чем когда мы утверждаем что-нибудь
подобным образом. А так как эта необходимость есть не что иное, как
предначертание (decretum) бога (как это ясно показано мною в моем
«Приложении») 111, то отсюда можно до некоторой степени уразуметь, каким образом мы можем поступать свободно и быть причиной чего-
нибудь, несмотря на то, что все это мы делаем по необходимости и
согласно божественному предначертанию (decretum). Мы можем, говорю я, до некоторой степени понять это в том случае, когда мы
утверждаем что-нибудь ясно и отчетливо нами перцепируемое
(воспринимаемое). Когда же мы утверждаем что-нибудь такое, что не
постигается нами ясно и отчетливо, т.е. когда мы допускаем, чтобы
воля наша переступила через границы нашего разума, то в этом случае
мы уже не можем так, как в первом случае, усмотреть упомянутую
выше необходимость и предначертание бога, но усматриваем [в
такого рода действии] только нашу свободу, которую воля всегда
заключает в себе (только с этой точки зрения дела наши и называются
хорошими или дурными). И если мы в этом случае пытаемся
примирить нашу свободу с божественным предначертанием и с
непрерывным божественным творчеством, то мы смешиваем то, что
постигается нами ясно и отчетливо, с тем, что не является объектом
нашей перцепции (восприятия), и потому попытка эта тщетна.
Следовательно, для нас достаточно знать, что мы свободны, что это
возможно, несмотря на божественное предначертание, и что мы
являемся причиной зла, так как ни один поступок не может быть
назван дурным иначе, как по отношению к нашей свободе. Вот что я
хотел сказать относительно Декарта, чтобы показать, что его
формулировки с этой стороны не страдают никаким противоречием. О
бращаясь теперь к тому, что касается меня, укажу прежде всего в двух
словах на ту пользу, которая проистекает из моего образа мыслей.
Польза эта состоит
480
482
главным образом в том, что наш разум (интеллект) предоставляет богу
без всякого суеверия как душу, так и тело. Я не отрицаю, что и
молитвы могут быть нам весьма полезны: ибо мой интеллект слишком