образом, ибо и те и другие проистекают из предначертания божья.
Если таково единственное мерило совершенства, то грехи наши
действительно могут быть названы таковыми только в условном
смысле слова; в реальности же не существует никаких грехов, никаких злодеяний, потому что все содержит в себе такую сущность, какая дана самим богом, и какова бы эта сущность ни была, она во
всяком случае заключает в себе известное совершенство. Признаюсь, что я не в силах с достаточной ясностью уразуметь всего этого, 488
490
а потому Вы должны простить мне, если я спрошу Вас: неужели
убийство точно так же нравится богу, как дело милосердия? Неужели
совершать кражу — с точки зрения божьей — так же хорошо, как
соблюдать честность? Если это не так, то на каких основаниях? Если
же это так, то какие мотивы могут побудить меня к совершению того, что Вы называете добродетелью, предпочтительно перед другими
поступками? В чем состоит закон, возбраняющий одно в отличие от
другого? Если Вы скажете, что — это закон самой добродетели, то я
должен признаться, что не нашел у Вас никакого правила, которым
можно было бы руководствоваться на пути добродетели и которое
научало бы нас распознавать добродетель. Ведь все существующее
находится в неразрывной зависимости от воли бога, а, следовательно, один поступок столь же добродетелен, как и всякий другой. А потому
я не понимаю Ваших слов относительно того, что мы должны
действовать из любви к добродетели, так как я не в состоянии
уразуметь, что такое с Вашей точки зрения добродетель и закон
добродетели. Правда, Вы говорите, что Вы избегаете злодеяний и
пороков, так как они противоречат особенностям Вашей натуры и так
как они отвратили бы Вас от божественного познания и любви.
Однако во всем, Вами написанном, я не нахожу ни единого правила и
ни единого доказательства относительно этого. Поэтому, простите
меня, если я скажу, что из Ваших воззрений, по-видимому, следует
нечто совершенно противоположное. Вы отвращаетесь от того, что я
называю пороком, не потому, что это заключает в себе порок, а
потому, что это противно особенностям Вашей натуры. Вы
отказываетесь от порока, точно так же, как мы отказываемся есть
пищу, которая противна нашей натуре. Но, конечно, человек, избегающий зла только из природного отвращения к нему, не может
особенно похвастаться своей добродетелью!
З
десь опять-таки возникает следующий вопрос: если мы представим
себе такую душу, с особенностями которой не противоречат, а вполне
согласуются всякие злодеяния и чувственные вожделения, то
существует ли какое-нибудь основание, которое могло бы побудить
эту душу к совершению добродетельных поступков и удержать ее от
злых? Как может кто-либо воздержаться от своих чувственных
вожделений, если они принадлежат в данное
489
491
время к его сущности и если он фактически получил их от бога и не
может отказаться от них?
Д
алее, во всем, Вами изложенном, я не усматриваю ни одного пункта, из которого вытекало бы, что действия, обозначаемые мною именем
злодеяний, должны были бы отвлекать Вас от познания бога и любви
к нему. Ведь во всяком случае Вы делаете только то, чего пожелал
бог, и Вы не можете сделать ничего большего, так как в данное время
в силу божественной воли и божественного могущества ничто иное не
входит в состав Вашей сущности. Каким же образом поступок, настолько предопределенный и зависимый, мог бы заставить Вас
уклониться от божественной любви? Уклониться — значит запутаться
и утратить зависимость [от бога], а это, согласно Вашим положениям, невозможно. Ибо делаем ли мы то или другое, проявляем ли больше
или меньше совершенства, мы получили это в данное время как свою
сущность, непосредственно от самого бога. Каким же образом в таком
случае можем мы заблуждаться? Или, быть может, я не понимаю, что
надо разуметь под заблуждением? Однако, как я уже сказал, в этом
именно пункте должна скрываться причина либо Вашего, либо моего
заблуждения.
Я
хотел бы еще многое сказать Вам и о многом спросить. Во-первых: одинаково ли зависят от бога мыслящие и безжизненные субстанции?
Ведь хотя существа мыслящие содержат в себе больше сущности, чем
безжизненные, но не нуждаются ли одинаково и те и другие в боге и
божьем предначертании для поддержания своего движения вообще и
того или другого движения в частности? А, следовательно, раз и те и
другие зависят от бога, то не находятся ли они в совершенно
одинаковой зависимости от него? Во-вторых: если Вы не допускаете
свободы души, признаваемой г. Декартом, то в чем же состоит
различие между зависимостью мыслящих субстанций и субстанций, лишенных души? Если ни те, ни другие не имеют никакой свободы
воли, то в каком виде представляете Вы себе их зависимость от бога?
Каким образом душа зависит от бога? В-третьих: если душ? наша не
одарена свободой, то не есть ли всякое действие наше — действие
самого бога, а наша воля — воля самого бога?
Я мог бы спросить Вас еще о многом другом, но не решаюсь
просить у Вас столь много. В первую очередь
490
492
я жду Вашего ответа на то, чтó изложено мной на предыдущих
страницах, в надежде, что это даст мне возможность несколько лучше
понять Ваши воззрения. А затем, быть может, мне удастся когда-
нибудь более обстоятельно лично побеседовать с Вами об этом
предмете. Ибо, получивши Ваш ответ, я через несколько недель
должен буду отправиться в Лейден, и тогда, если только это будет
Вам приятно, я буду иметь честь приветствовать Вас лично по дороге
в Лейден.
Н
адеясь на это, шлю Вам сердечный привет и остаюсь преданным Вам
и готовым к услугам
Виллемом ван Блейенбергом.
Дордрехт, 19 февраля 1665 г.
Если Вы будете писать мне не через кого-нибудь другого, то
пишите, пожалуйста, на имя Виллема ван Блейенберга, хлебного
маклера, у большой церкви.
Вследствие слишком большой спешки я забыл включить в мое
письмо еще один вопрос: не можем ли мы нашей
предусмотрительностью предотвращать такие события, которые, не
будь этого, должны были бы приключиться с нами?
ПИСЬМО 23 119
Ученейшему и Высокопочтенному мужу
Виллему ван Блейенбергу
от Б. д. С.
ОТВЕТ НА ПРЕДЫДУЩЕЕ
М
ой господин и друг!
З
а последнюю неделю я получил от Вас два письма, из которых второе, от 9 марта, имело целью только уведомить меня о посылке первого, написанного 19 февраля и пересланного мне [сюда] из Схидама. В
этом первом письме Вы жалуетесь на то, что я сказал, что «никакое
доказательство не может иметь для Вас значения» и т.д., — как будто
бы я говорил это по отношению к моим
491
493
собственным рассуждениям в претензии на то, что Вы тотчас же не
удовлетворились ими. Между тем я был весьма далек от чего-либо
подобного и имел в виду только Ваши собственные слова: «Если
после долгих изысканий оказалось бы, что мое естественное познание
либо противоречит слову божью, либо не вполне согласуется с ним, и
т.д., то слово божье имеет такой авторитет в моих глазах, что я, скорее, заподозрю сложившиеся во мне понятия, как бы ясны...» и т.д.
Так что я только вкратце повторил Ваши собственные слова, и потому
я не думаю, что я этим подал хотя бы малейший повод для обиды, тем
более, что я привел это в качестве основания, выявляющего глубину
нашего разногласия.
Д
алее, так как Вы в конце Вашего второго письма 120 сказали, что
единственное Ваше желание заключается в том, чтобы твердо
пребывать в своей вере и надежде, и что все остальное, в чем люди
убеждают друг друга касательно естественного разума, для Вас
безразлично, то я и подумал (и продолжаю думать), что мои письма не
смогут принести никакой пользы и что потому было бы
целесообразнее не прерывать моих занятий (которые в противном
случае мне пришлось бы оставить на продолжительное время) ради
того, что не может дать никакой пользы. И это не противоречит моему
первому письму, ибо тогда я смотрел на Вас как на чистого философа, который (как это допускают многие, считающие себя христианами) признает пробным камнем истины не теологию, а только
естественный разум. Но Вы высказались в ином смысле и тем самым
показали мне, что фундамент, на котором я намеревался воздвигнуть
нашу дружбу, еще далеко не заложен, как я предполагал это прежде. Н
аконец, что касается остального, то это обыкновенно так уже
случается при спорах, без того, чтобы из-за этого выходить за пределы
учтивости. Вот почему я оставил незамеченными подобного рода
места в Вашем втором письме и поступлю точно так же и с Вашим
последним письмом. Это — относительно Вашего неудовольствия, чтобы показать, что я не подал к нему никакого повода, а еще менее к