Избранные произведения. Том II — страница 129 из 189

должны извинить меня, если я опять утруждаю Вас вопросами

относительно тех пунктов в Ваших воззрениях, которых я не понял

ясно или

496

498


которых я не сумел удержать [в памяти] достаточно хорошо. Я желал

бы найти случай отплатить Вам за Ваши труды какою-нибудь

услугой.

И

так, во-первых: каким образом, читая Ваши «Основы» и

«Метафизические мысли», я могу отличить то, что там утверждается в

соответствии с воззрениями Декарта, от того, что там утверждается в

соответствии с Вашими собственными воззрениями?

В

о-вторых: существует ли заблуждение в собственном смысле этого

слова, и в чем оно состоит?

В

-третьих: в каком смысле Вы говорите, что воля несвободна?

В

-четвертых: в каком смысле Вы, устами Л. Мейера, говорите в

Предисловии, что «Наш автор хотя и признает, что в мире существует

мыслящая субстанция, однако оспаривает, что она образует сущность

человеческой души. Он скорее придерживается того взгляда, что как

протяжение не ограничено никакими пределами, так и мышление не

имеет никаких границ. Поэтому как человеческое тело не

представляет безусловного протяжения, но ограничено определенным

образом но законам протяженной природы движением и покоем, так, заключает он, и дух, или душа человека, не является мышлением

безусловным, а известным образом ограниченным идеями по законам

мыслящей природы. Существование мысли становится необходимым, как только человеческое тело начинает существовать»125. Из этих слов, как мне кажется, следует, что подобно тому как человеческое тело

состоит из тысячи маленьких тел, так и душа человеческая состоит из

тысячи отдельных мыслей. И как человеческое тело, умирая, разлагается на тысячи составлявших его тел, так и душа наша, когда

она покидает тело, распадается на множество отдельных мыслей, ее

составляющих. Отсюда, по-видимому, следует, что подобно тому как

отдельные части разложившегося тела уже не представляют никакого

единства, так что посторонние тела проникают между ними, — так и

по разложении души составлявшие ее бесчисленные мысли ничем

более не связываются между собою, но остаются разъединенными. И

подобно тому как распавшиеся части человеческого тела, не

переставая быть телами, уже но представляют собою человеческого

тела, точно так же и наша мыслящая субстанция (substantia cogitans) после смерти распадается таким

497

499


образом, что хотя отдельные мысли или мыслящие субстанции и

остаются от нее, но их сущность уже не является той сущностью, которую они имели, когда они назывались человеческой душой.

Поэтому мне продолжает казаться, что, согласно Вашим воззрениям, мыслящая субстанция человека изменяется и распадается подобно

телесным субстанциям, причем некоторые из душ — как Вы

утверждали, например, о душах нечестивых (если только меня не

обманывает память), — даже совершенно погибают, не оставляя после

себя ни единой мысли. И подобно тому как Декарт, согласно

замечанию Л. Мейера, только предполагает, что душа есть абсолютно

мыслящая субстанция, точно так же мне кажется, что и Вы с Мейером

оперируете в данном случае по большей части только

предположениями, вследствие чего я и не понимаю ясно Ваших

воззрений по этому вопросу.

М

ой пятый вопрос состоит в следующем. Как в личной беседе с Вами, так и в последнем Вашем письме от 13 марта Вы утверждали, что из

ясного познания бога и самих себя проистекает постоянное

стремление к тому, чтобы каждый продолжал владеть своим. Однако

Вам остается еще объяснить, каким образом познание самих себя и

бога производит это постоянное стремление к тому, чтобы каждый

обладал тем, что ему принадлежит, т.е. каким образом познание бога

побуждает или обязывает нас любить добродетель и избегать тех

поступков, которые мы называем дурными, и, далее (так как, по-

Вашему, убийство и кража содержат в себе нечто положительное, точно так же, как и раздача милостыни), откуда получается, что

совершение убийства не заключает в себе столько, совершенства, блаженства и счастья, как раздача милостыни? Вы скажете, быть

может, как в последнем Вашем письме, от 13 марта, что вопрос этот

относится к Вашей «Этике» и там Вами разбирается. Но так как без

уяснения этого вопроса, а также и предыдущих вопросов я не могу

ясно понять Ваших воззрений и не в состоянии выбраться из

нелепостей, которых я не могу разрешить, то я дружески прошу Вас

ответить мне более подробно на мои вопросы и в особенности

сообщить мне некоторые главные определения, постулаты и аксиомы, на которых основывается Ваша «Этика» и от которых зависит

разрешение моего вопроса. Быть может, Вас отпугнет затрата времени

и труда. Однако я просил

498

500


бы Вас еще раз удовлетворить мою просьбу, ибо, не разрешив моего

последнего вопроса, я никогда не смогу правильно понять Ваших

воззрений. Я очень бы хотел, чтобы мне удалось вознаградить Ваш

труд какой-нибудь услугой. Я не осмеливаюсь ограничивать Вас

одной или двумя неделями, но я очень просил бы Вас ответить мне до

Вашего отъезда в Амстердам. Исполнив это, Вы в высшей степени

меня обяжете. Я же со своей стороны не промину доказать Вам, что я

остаюсь, господин мой, готовым к услугам и преданным Вам

Виллемом ван Блейенбергом.

Дордрехт, 27 марта 1665 г.

ПИСЬМО 25 126

славнейшему мужу Б. д. С.

от Генриха Ольденбурга

С

лавнейший муж, дорогой мой друг!

Я

был очень обрадован, узнав из последнего письма господина

Серрариуса, что вы живы и здоровы и не забыли Вашего Ольденбурга.

Но вместе с тем я весьма сетовал на судьбу (если мне будет дозволено

так выразиться) за то, что в течение стольких месяцев она лишила

меня возможности поддерживать те в высшей степени приятные для

меня сношения, которые установились между нами. Виной этому

была бездна дел и разных домашних неприятностей, ибо моя

безграничная преданность и верная дружба к Вам навсегда останутся

прочными и неизменными. Мы с господином Бойлем нередко

беседуем о Вас, о Вашей учености и Ваших глубоких исследованиях.

Нам очень хотелось бы, чтобы плоды Вашего ума вышли в свет и

сделались доступными ученым, и мы твердо надеемся на то, что Вы

пойдете навстречу нашим ожиданиям в этом отношении.

Ч

то касается трактата господина Бойля о селитре и о твердости и

текучести, то его нет надобности печатать в вашей стране, так как он

уже вышел здесь в латинском переводе, и только внешние

обстоятельства препятствуют

499

501


отправке экземпляров этой книги к вам [в Голландию]. Поэтому

прошу Вас позаботиться о том, чтобы подобное же издание не было

предпринято кем-нибудь из ваших типографов. Тот же Бойль

выпустил в свет на английском и латинском языках замечательный

трактат о цветах и экспериментальную историю о холоде, термометрах и т.д., содержащую много нового и весьма ценного 127. Но

эта злополучная война 128 препятствует отправке этих книг в вашу

страну. Кроме того, вышел еще замечательный трактат о шестидесяти

микроскопических наблюдениях 129, в котором многие вопросы

обсуждаются весьма смело, но философски (однако в соответствии с

механическими принципами). Надеюсь, что наши книгопродавцы

найдут пути для доставки в вашу страну всех этих книг. Я же жажду

получить из Ваших рук то, над чем Вы работали в последнее время

или еще и теперь работаете. Остаюсь глубоко преданный Вам и

любящий Вас

Генрих Ольденбург.

Лондон, апреля 28 дня 1665 г.

ПИСЬМО 26 130

Благороднейшему и ученейшему

мужу Генриху Ольденбургу

от Б. д. С.

ОТВЕТ НА ПРЕДЫДУЩЕЕ

Д

орогой друг!

Н

есколько дней тому назад я получил через одного приятеля Ваше

письмо от 28 апреля, переданное ему одним амстердамским

книгопродавцем, которому оно было, без сомнения, доставлено от

господина Серрариуса. Я был в высшей степени обрадован, узнав, наконец, от Вас лично, что Вы здоровы и сохраняете ко мне прежнее

расположение. Что касается меня, то я не пропускал ни одного

удобного случая, чтобы не осведомиться о Вас и о Вашем здоровье у

господина Серрариуса и у Христиана Гюйгенса, который сообщил

мне, что он тоже знает Вас. От того же Гюйгенса я, между прочим, узнал, что

500

502


ученейший Бойль жив и здоров и издал по-английски замечательный

трактат о цветах, который он [Гюйгенс] одолжил бы мне, если бы я

был знаком с английским языком. Поэтому я весьма рад узнать от Вас, что трактат этот вместе с другим его трактатом о холоде и

термометрах (о котором я еще не слышал) переведен на латинский

язык и, таким образом, поступил в общественное пользование. Книга