должна была бы рассматриваться как целое, а не как часть. Но так как
в действительности существуют многие другие причины, от которых
до известной степени зависит сама природа крови и которые в свою
очередь находятся в известной зависимости от крови, то отсюда и
происходит, что в частицах крови возникают другие движения и
другие изменения, которые вытекают не из одного только взаимного
отношения между ее частями, но вместе с тем и из взаимоотношения, существующего между движением всей крови и внешними
причинами. И в этом аспекте (hac ratione, hoc modo) кровь имеет
характер (ratio) части, а не целого. О целом и части довольно.
Т
еперь, так как все тела природы могут и должны мыслиться таким же
образом, каким мы здесь мыслили кровь, — ведь все тела окружены
какими-нибудь другими телами, и все они друг другом определяются
к существованию и действованию тем или иным строго определенным
образом, причем во всей их совокупности, т.е. во
513
515
всей вселенной, всегда сохраняется одно и то же соотношение между
движением и покоем, — то отсюда следует, что каждое тело, поскольку оно претерпевает определенные модификации, составляет
часть всей вселенной, согласуется со своим целым и находится в
теснейшем сцеплении с остальными частями. А так как природа
вселенной не является ограниченной подобно природе крови, но
абсолютно бесконечна, то изменения ее частей, могущие вытечь
(consequi) из этой бесконечной мощи (роtentia), должны быть
бесконечными 169.
Д
алее, в отношении к субстанции я считаю, что каждая отдельная часть
[ее] находится в [еще] более тесном единении (unio) со своим целым
[т.е. с субстанцией]. Ибо так как природе субстанции (как я пытался
доказать это раньше, еще когда я жил в Рейнсбурге) принадлежит
быть бесконечной, то отсюда следует, что каждая отдельная часть
целой телесной субстанции необходимо принадлежит к целой
субстанции и без остальной субстанции [т.е. без всех остальных
частей этой телесной субстанции] не может ни существовать, ни быть
мыслимой 170.
Вот по какой причине я считаю человеческое тело частью
вселенной 171. Что касается человеческой души (mens), то и ее я тоже
считаю частью вселенной 172. Ибо я признаю, что в природе
существует также и бесконечная способность (potentia) мышления
(cogitandi), которая, поскольку она бесконечна, содержит в себе
объективно (объектно — objective) 173 всю природу и отдельные мысли
(cogitationes) которой развертываются таким же образом, как и сама
природа, являющаяся ее идеатом 174.
Д
алее я полагаю, что человеческая душа (mens) является той же самой
способностью (potentia) мышления, но не поскольку она бесконечна и
постигает всю природу, а поскольку она конечна, а именно поскольку
она постигает (перципирует) только человеческое тело. И на этом
основании я считаю, что человеческая душа есть часть некоторого
бесконечного интеллекта (ума, разума).
О
днако было бы слишком длинным делом подробно излагать и
доказывать здесь все это и то, что с этим связано. Да я и не думаю, чтобы Вы в настоящее время ожидали от меня этого. Я сомневаюсь
даже, правильно ли я понял Вашу мысль и на то ли, о чем Вы
спрашиваете, отвечаю. Желательно было бы узнать об этом от Вас
самих.
514
516
В
ы пишете далее, что я намекнул на ложность почти всех законов
Декарта относительно движения. Насколько я помню, я передавал это
лишь как мнение Гюйгенса; сам же я назвал ложным шестой закон
Декарта 175, сказавши вместе с тем, что относительно этого закона
заблуждается, по моему мнению, так же и Гюйгенс. По этому поводу я
просил Вас описать мне эксперимент, который был предпринят
согласно этой гипотезе в вашем Королевском обществе. Но так как Вы
мне ничего на это не отвечаете, то я предполагаю, что Вам этого не
разрешают.
Г
юйгенс всецело занялся полировкой оптических стекол; он изобрел
довольно хороший станок (на котором он может вытачивать также и
металлические формы, служащие для шлифования стекол). Чего он
этим достиг — я еще не знаю, да, по правде сказать, и не особенно
жажду знать. Ибо на основе личного опыта убедился, что на
сферических формах стекла руками шлифуются лучше, чем какой бы
то ни было машиною 176. Об успехах его маятников и о времени его
переселения во Францию я еще не могу Вам сказать ничего
определенного 177.
Е
пископ Мюнстерский, после того как он необдуманно вторгся в
Фрисландию (подобно тому, как в басне Эзопа козел залез в
колодезь), не добился никаких успехов. Более того, если только не
подоспеет зима, ему не удастся уйти из Фрисландии иначе, как с
большими потерями. Не подлежит сомнению, что он решил начать эту
авантюру по совету какого-нибудь предателя 178. Впрочем, все эти дела
слишком уже стары, чтобы сообщать их в качестве новостей. В
течение последних двух недель не произошло ничего такого, о чем
стоило бы писать Вам. На мир с Англией нет, по-видимому, никакой
надежды. Правда, недавно распространились слухи о мире на основе
догадок, вызванных отправкой во Францию голландского посла, а
также ввиду того, что оверейссельцам 179, которые всеми силами
стараются утвердить [штатгальтером] принца Оранского 180 (и это, как
многие думают, более с той целью, чтобы причинить затруднения
голландцам 181, чем чтобы принести пользу самим себе), взбрела в
голову мысль отправить упомянутого принца в Англию в качестве
посредника. Однако в действительности дело обстоит совершенно
иначе. Голландцы 181 в настоящее время даже во сне не думают о мире.
Разве только дело обернется таким образом, что они купят его за
деньги. О на-
515
517
мерении шведов 182 ничего определенного до сих пор не известно; одни полагают, что они стремятся к Майнцу, другие — что к
Голландии. Но все это одни только предположения.
П
исьмо это я написал еще на прошлой неделе, но не мог отослать его, так как ветреная погода не позволяла мне отправиться в Гаагу. Таковы
неудобства деревенской жизни. Редко-редко удается получить письмо
своевременно; иногда проходит неделя-другая прежде, чем
дождешься его, разве только выручит какая-нибудь особая оказия. Да
и для своевременной отсылки нередко встречаются препятствия. Итак, Вы видите, что если я ответил Вам не с должной поспешностью, то
отнюдь не потому, что я забыл Вас. Однако время заставляет меня
закончить это письмо; об остальном — в другой раз. Теперь же мне
остается только просить Вас передать мои приветствия господину
Бойлю и не забывать сердечно преданного Вам
Б. де Спинозу.
Ворбург, 20 ноября 1665 г.
Я
хотел бы знать, в силу каких соображений все астрономы полагают, что было две кометы: на основании ли их движения, или же только
для того, чтобы сохранить кеплерианскую гипотезу? 183 Будьте
здоровы.
ПИСЬМО 33 184
Славнейшему мужу Б. д. С.
от Генриха Ольденбурга.
ОТВЕТ НА ПРЕДЫДУЩЕЕ
П
ревосходнейший муж, глубокоуважаемый друг!
В
аши философские рассуждения о согласовании частей природы с
целым и о связи их между собой очень понравились мне. Однако я не
вполне постигаю, каким образом можем мы отказать природе в
порядке и симметрии, как это Вы, по-видимому, делаете, тем более
что — по Вашему же собственному мнению — все тела природы
516
518
окружены какими-нибудь другими телами и определенным
постоянным образом детерминируются друг другом как к
существованию, так и к действованию, причем во всей их
совокупности отношение между движением и покоем остается
неизменным: мне кажется, что это как раз и составляет формальное
основание истинного порядка. Может быть, впрочем, я в этом случае
не вполне понимаю Вас, как не понял того, что Вы писали раньше о
законах Декарта. Не возьмете ли Вы на себя труд разъяснить мне, в
чем именно Вы признаете ошибочными мнения Декарта и Гюйгенса
относительно законов движения? Вы доставите мне большое
удовольствие, если окажете эту услугу, за которую я всеми силами
постараюсь так или иначе отблагодарить Вас.
Я
не присутствовал при опытах г. Гюйгенса, предпринятых им здесь, в
Лондоне 185, для подтверждения его гипотезы. Знаю только, что, между прочим, он подвешивал в виде маятника шар весом в один
фунт, шар этот, падая вниз с высоты 40°, сталкивался с другим шаром, таким же образом подвешенным, но вдвое меньшим по весу. При этом
несложный алгебраический расчет позволил Гюйгенсу предсказать
эффект, и случившееся оправдало это предсказание самым точным
образом. Один