наказаниям? Как распутать этот узел — сказать чрезвычайно трудно.
Я весьма желал бы узнать и уразуметь, каким образом Вы могли бы
помочь разрешению этого затруднения.
Д
алее, высказанные Вами взгляды по поводу указанных мною трех
пунктов поднимают следующие вопросы. Во-первых, в каком смысле
чудеса и невежество берутся Вами в качестве синонимов и
равнозначащих понятий, как это Вы, по-видимому, полагаете, судя по
Вашему последнему письму? Ведь восстание Лазаря из мертвых и
воскресение Иисуса Христа кажутся нам превосходящими все силы
сотворенной природы и принадлежащими только к божественному
могуществу; однако то обстоятельство, что это по необходимости
превосходит пределы нашего конечного разумения, ограниченного
определенными рамками, не обличает никакого достойного порицания
невежества. Неужели Вы не находите, что сотворенный дух (mens) и
человеческое знание должны признавать за несотворенным духом и за
верховным существом такое знание и такое могущество, которые
могут понять и исполнить то, причину и происхождение чего мы, слабые люди, не можем ни уразуметь, ни объяснить. Все мы люди, и
ничто человеческое не должно считаться чуждым нам.
З
атем, так как Вы сознаетесь, что Вы не понимаете, каким образом бог
мог принять человеческую природу, то позвольте спросить Вас: как
же Вы понимаете те места нашего Евангелия и Послания к евреям, из
которых первое утверждает: «слово стало плотью», а второе: «сын
божий принял не ангельскую природу, но семя Авраамово»? И я
считаю, что содержание всего Евангелия говорит о том, что
единородный сын божий, логос, который был богом и у бога, явил
себя в человеческой природе и своими страданиями и смертью
уплатил за нас, грешников, выкуп — цену искупления. Я очень хотел
бы узнать от Вас, что следует сказать обо всем этом, чтобы не
поколебать истинности Евангелия и христианской религии, к которой, как мне кажется, Вы относитесь благожелательно.
Я
предполагал написать Вам больше, но меня останавливает приход
друзей, которым я не могу отказать в исполнении долга вежливости.
Но и того, что я успел
632
637
написать в этом письме, будет достаточно, и, быть может, это даже
вызовет у Вас скуку, когда Вы рассмотрите это как философ.
И
так, будьте здоровы и верьте, что я остаюсь всегдашним почитателем
Вашей учености и Вашей науки.
Лондон, 16 декабря 1675 г.
ПИСЬМО 75 369
Благороднейшему и ученейшему
мужу Генриху Ольденбургу
от Б. д. С.
ОТВЕТ НА ПРЕДЫДУЩЕЕ
Б
лагороднейший господин!
Т
еперь, наконец, я вижу, каковы те учения, от опубликования которых
Вы меня предостерегали. Но так как именно эти учения составляют
главнейшую основу всего того, что содержится в том трактате, который я намеревался издать 370, то я хочу объяснить здесь вкратце, в
каком смысле я признаю фатальную необходимость всех вещей и
действий.
Д
ело в том, что я никоим образом не подчиняю бога року (fatum), но я
считаю, что все с неизбежной необходимостью следует из природы
бога — таким же образом, как все считают, что из природы самого
бога следует то, что бог мыслит (intelligere) самого себя. Ведь никто
не отрицает того, что это с необходимостью следует из божественной
природы и никто однако же не думает, что бог мыслит самого себя, принуждаемый к этому каким-то роком: он мыслит самого себя
совершенно свободно, хотя и необходимо.
З
атем, эта неизбежная необходимость всех вещей не устраняет ни
божественных, ни человеческих законов. Ибо нравственные
предписания — получают ли они форму закона от самого бога или нет
— остаются тем не менее божественными и благодетельными. И
получаем ли мы благо, вытекающее из добродетели и любви к богу, от
самого бога, как от судьи, или же оно проистекает из необходимости
божественной природы, оно не будет оттого ни более, ни менее
желательным. Точно также
633
638
те бедствия, которые проистекают из дурных поступков и аффектов, не могут внушать нам меньшего опасения только потому, что они
проистекают из них с необходимостью. Вообще, действуем ли мы по
необходимости или случайным образом (contingenter), мы во всяком
случае руководствуемся в своих действиях надеждой или
опасением 371.
Д
алее, люди, неизвиняемы перед лицом бога только по той причине, что они находятся во власти самого бога, подобно тому как глина
находится во власти горшечника, который из одной и той же массы
делает различные сосуды — одни для почетного, другие для низкого
употребления 372. Если Вы хоть сколько-нибудь обратите внимание на
это немногое, то я не сомневаюсь, что на все те аргументы, которые
обыкновенно выдвигаются против этого мнения, Вы легко могли бы
ответить, как это уже многие испытали со мною.
Ч
удеса и невежество (ignorantia) я взял как равнозначащие понятия
потому, что те, которые пытаются обосновать существование бога и
религию на чудесах, хотят доказать одну темную вещь посредством
другой, которая еще более темна и которую они меньше всего знают, и таким образом они вводят новый род доказательства, а именно: приведение не к невозможному (как говорится), а к незнанию
(ignorantia). Впрочем, мое мнение о чудесах я в достаточной, если не
ошибаюсь 373, мере изложил в «Богословско-политическом трактате».
Здесь я прибавлю только следующее: если Вы обратите внимание на
то, что Христос явился не сенату и не Пилату и не кому-нибудь из
неверующих, но только святым 374; далее, что у бога нет ни правой, ни
левой стороны и что он не находится ни в каком определенном месте, но по своей сущности вездесущ; что материя везде одна и та же; что
бог не открывает (проявляет — manifestat) себя вне мира в том
воображаемом пространстве, которое выдумано некоторыми людьми; и наконец, что структура человеческого тела сдерживается в
надлежащих границах одним только давлением воздуха, то Вы легко
увидите, что это явление Христа вполне аналогично тому явлению
бога Аврааму, когда Авраам увидел трех людей, которых он
пригласил закусить с собой 373.
Н
о Вы скажете: «Все апостолы безусловно верили в то, что Христос
воскрес из мертвых и действительно
634
639
вознесся на небо». Я не отрицаю этого. Ведь и Авраам тоже верил, что
бог вкушал у него пищу, и все израильтяне верили, что бог спустился
с неба на гору Синай, окруженный пламенем, и непосредственно
говорил с ними. Но все это и многое другое в том же роде — лишь
видения и откровения, приноровленные к пониманию и мнениям тех
людей, которым бог хотел открыть свою мысль (mens) посредством
этих видений. Поэтому я заключаю, что воскресение Христа из
мертвых было в действительности духовным и было открыто одним
лишь верующим сообразно с их пониманием, а именно: что Христос
удостоился вечности и воскрес из мертвых (причем «мертвых» я здесь
понимаю в том смысле, в каком Христос сказал: «предоставьте
мертвым погребать своих мертвецов» 376), давши своей жизнью и
смертью пример необычайной святости, и что он постольку
поднимает из мертвых своих учеников, поскольку они следуют этому
примеру его жизни и смерти. Было бы нетрудно и все евангельское
учение объяснить соответственно этой гипотезе. Более того, только
исходя из этой гипотезы, можно уяснить себе 15-ю главу 1-го
Послания к коринфянам и понять аргументы Павла, которые, если
следовать общепринятой гипотезе, оказываются слабыми и легко
опровержимыми. Не говорю уже о том, что все то, что у евреев
толковалось в телесном смысле (carnaliter), было истолковано
христианами в духовном смысле (spiritualiter).
Слабость человеческую я признаю вместе с Вами. Но позвольте
мне в свою очередь спросить Вас: обладаем ли мы, слабые люди, познанием природы в такой степени, чтобы определить, до каких
именно пределов простирается ее сила и мощь и что превосходит ее
силу? Так как никто без дерзости не может возомнить о себе этого, то, следовательно, вполне позволительно безо всякого хвастовства
объяснять чудеса, насколько это возможно, естественными
причинами, а о том, чего мы не можем объяснить и вместе с тем не
можем доказать, что это нелепость, — об этом лучше будет задержать
свое суждение и базировать религию, как я сказал, только на мудрости
ее учения.
Н
аконец, Вы считаете, что некоторые места Евангелия Иоанна и
Послания к евреям противоречат высказанным мною воззрениям. Но
дело в том, что Вы прикладываете
635
640
мерку европейских оборотов речи к фразам восточных языков. Иоанн
же, хотя он писал свое евангелие по-гречески, но в совершенно
еврейском стиле. Как бы то ни было, но неужели — когда в Писании