справедливость была в полном пренебрежении и близкое падение
которого он видел. Но мы видим, что Иеремия при первом
разрушении города, т.е. в подобное же время, учил (см. «Плач», гл. 3, буквы «тет» и «иод» 42) тому же самому, чему учит здесь Христос при
предстоящем разрушении города. Поэтому, так как пророки учили
этому только во время угнетения и это нигде не провозглашалось как
закон и, наоборот, Моисей (писавший не во время угнетения, а
старавшийся — заметьте это — об устройстве хорошего государства) хотя также осудил мщение и ненависть к ближнему, однако приказал
платить око за око, то отсюда весьма ясно следует, из самых только
основ Писания, что это правило Христа и Иеремии о перенесении
обиды и уступке во всем нечестивцам имеет место только в странах, где справедливость пренебрегается, и во времена угнетения, а не в
хорошем государстве. Напротив того, в хорошем государстве, где
справедливость охраняется, каждый
111
111
обязан, если он хочет показать себя справедливым, заявлять об обидах
перед судьей (см. Левит, гл. 5, ст. 1) не ради мести (см. Левит, гл. 19, ст. 17, 18), но из побуждения к защите справедливости и законов
отечества и чтобы дурным людям невыгодно было быть дурными. Все
это вполне согласуется и с естественным разумом. Подобным образом
я мог бы привести много других примеров, но думаю, что и этого
достаточно для разъяснения моей мысли и полезности этого метода, о
чем я теперь только и забочусь. Но до сих пор мы учили исследовать
только те мысли Писания, которые касаются обычаев жизни и
которые поэтому легче можно исследовать, ибо о них действительно
никогда никакого разногласия не было между библейскими
писателями. Остальное же, что встречается в Писании и что
составляет предмет одного умозрения, не так легко можно уследить: путь ведь к этому более узок; ибо так как относительно
умозрительных вещей, (как уже мы показали) пророки между собой
не соглашались и рассказы их больше всего приноравливались к
предрассудкам каждой эпохи, то нам нельзя мыслей одного пророка
ни выводить, ни объяснять из более ясных текстов другого, [сделать
это можно] разве только [в том случае, когда] видно самым ясным
образом, что они лелеяли одну и ту же мысль.
И
так, каким образом в подобных случаях должна извлекаться из
истории Писания мысль пророков? Это я изложу уже вкратце.
Именно: относительно этого нужно начинать тоже с самого общего, отыскивая, конечно, прежде всего из наиболее ясных мыслей
Писания, что есть пророчество или откровение и в чем главным
образом оно состоит; потом — что есть чудо, а затем далее — самые
обыкновенные вещи; отсюда должно перейти к мнениям каждого
пророка; а от них, наконец, переходить к смыслу каждого откровения, или пророчества, истории и чуда. Какую же осторожность должно
соблюдать, чтобы при этом не смешать мысль пророков и историков с
мыслью святого духа и с истиной вещи, мы показали выше на многих
примерах, поэтому я не нахожу нужным говорить об этом подробнее.
Однако по отношению к смыслу откровений должно заметить, что
этот метод учит исследовать только то, что пророки в самом деле
видели или слышали, а не то, что они хотели обозначить или
представить известными иероглифами; об этом ведь мы можем гадать, 112
112
а не выводить с уверенностью из основ Писания. Итак, мы показали
способ толкования Писания и вместе с тем доказали, что он есть
единственный и вернейший путь для нахождения его истинного
смысла. Я признаю, конечно, что о нем более знают те люди (если
таковые есть), у которых хранится известное предание о нем или
истинное объяснение, полученное от самих пророков, как заявляют
фарисеи, или у которых есть первосвященник, не могущий ошибаться
относительно толкования Писания, чем хвалятся римские католики.
Но так как ни в этом предании, ни в авторитете первосвященника мы
не можем быть уверены, то ничего достоверного и не можем
основывать на этом; последний ведь отрицали древнейшие из
христиан, а предание — древнейшие секты иудеев 43; и если, наконец, мы обратим внимание на хронологию (не говоря уже о другом), которую фарисеи приняли от своих раввинов и при помощи которой
они возводят это предание от Моисея, то мы найдем, что она
ошибочная, как я показываю в другом месте. Поэтому такое предание
должно быть для нас весьма подозрительным; и хотя мы при нашем
методе принуждены предполагать некоторое предание иудеев как
неиспорченное, именно: значение слов еврейского языка, который мы
от них получили, однако относительно того предания мы
сомневаемся, а относительно этого нисколько, ибо изменение
значения какого-либо слова никогда и никому не могло быть выгодно, а изменение смысла какой-нибудь речи, конечно, нередко могло быть
полезно. Даже и сделать это весьма трудно, ибо если бы кто
попытался изменить значение какого-нибудь слова, то он был бы
принужден в то же время истолковать всех авторов, писавших на том
языке и пользовавшихся тем словом в общепринятом его значении, сообразно характеру или складу ума каждого, либо, при всей
осторожности, исказить их. Затем, язык сохраняет и народ (толпа —
vulgus) вместе с учеными, смысл же речей и книги сохраняются
только учеными; и потому мы легко можем понять, что ученые могли
изменить или исказить смысл речи какой-нибудь весьма редкой книги, бывшей в их власти, но не значение слов; прибавьте, что если бы кто
захотел изменить значение какого-нибудь слова, к которому он
привык, на другое, то он не мог бы впоследствии без затруднения
соблюдать его при разговоре и писании. Таким образом, исходя из
113
113
этих и других оснований, мы легко убеждаемся, что никому не могло
прийти на ум портить какой-нибудь язык; но мысль какого-нибудь
писателя, конечно, портили часто, изменяя его речи или толкуя их не
надлежащим образом. Так как, стало быть, этот наш метод
(основывающийся на том, чтобы познание Писания черпалось только
из него) — единственно верный, то там, где он окажется не
пригодным для достижения полного познания Писания, придется
оставить всякую надежду [на такое познание]. Здесь теперь следует
сказать, в чем же состоит его трудность или чего от него нужно
желать для того, чтобы он мог вести нас к полному и верному
познанию священных книг. Большая трудность, во-первых, происходит при этом методе оттого, что он требует полного знания
еврейского языка. Но откуда его теперь получить? Об основаниях и
теориях этого языка древние почитатели еврейского языка ничего не
оставили потомству; мы по крайней мере от них решительно ничего
не имеем: ни словаря какого-либо, ни грамматики, ни риторики; еврейская же нация утратила все, что ее украшало, и всю славу (и это
не удивительно после стольких поражений и преследований, которые
она претерпела) и удержала только кое-какие немногие фрагменты
языка и немногих книг; ведь с течением беспощадного времени
утратились почти все имена плодов, птиц, рыб и весьма многое
другое. Потом значение многих существительных и глаголов, встречающихся в Библии, или совершенно неизвестно или спорно.
Помимо всего этого, нам в особенности не достает фразеологии этого
языка; ведь его выражения и обороты речи, свойственные еврейской
нации, алчное время почти все изгладило из памяти людей. Таким
образом, мы не всегда будем * в состоянии но желанию найти все
смыслы каждой речи, которые она может допускать на основании
практики языка; и много встретится речей, которые хотя и выражены
самыми известными словами, однако смысл их будет весьма темен и
совершенно непонятен. К этому, т.е. что мы не можем иметь
совершенной истории еврейского языка, присоединяется самый состав
и природа этого языка; из нее возникает столько двусмыслиц, что
невозможно найти такой метод *, который научил бы верно
отыскивать истинный смысл всех речей Писания. Ибо,
__________________
* См. примеч. VII.
114
114
кроме причин двусмыслицы, общих всем языкам, существуют в этом
языке некоторые другие, от которых происходит весьма много
двусмыслиц; указать их здесь я считаю небесполезным.
Во-первых, двусмыслица и темнота речей в Библии возникают
часто оттого, что буквы одного и того же органа берутся одни вместо
других. Именно: евреи разделяют все буквы алфавита на пять классов, соответственно пяти органам рта, которые служат для произношения
(именно: губы, язык, зубы, нёбо и гортань). Например, «алеф», «хет»,
«айн» и «го» называются гортанными и без всякого различия — по
крайней мере известного нам — берутся одна вместо другой: «эл», что