сомнения, также Послание к евреям были написаны, согласно общему
мнению, по-еврейски; однако они не сохранились. Относительно же
книги Иова не решено, на каком языке она была написана. Абен-Езра
в своих комментариях утверждает, что она с другого языка была
переведена на еврейский и что в этом лежит причина ее темноты. Я
ничего не говорю об апокрифических книгах, так как они обладают
весьма неодинаковой достоверностью. Таковы все трудности этого
метода толковать Писание на основании его истории, какую мы
можем иметь, о которых я взялся рассказать; и их я считаю столь
большими, что не затрудняюсь утверждать, что во многих местах мы
истинного смысла Писания или не знаем или гадаем о нем без
уверенности. Но, с другой стороны, приходится заметить опять и то, что все эти трудности могут препятствовать нашему постижению
мысли пророков только относительно непонятных вещей и только
воображаемых, но не относительно вещей, которые мы можем и
разумом постичь и о которых легко образовать ясное понятие *; ведь
вещи, которые по своей природе легко воспринимаются, никогда не
могут быть выражены столь темно, чтобы их нелегко было понять, согласно известной пословице: «разумному сказанного достаточно» 46.
Эвклид, писавший только о вещах, очень простых и весьма понятных, легко понятен каждому на любом языке; чтобы постигнуть его мысль
и быть уверенным в ее истинном смысле, нам не нужно ведь обладать
безукоризненным знанием языка, на котором он писал, но достаточно
только весьма обыкновенного и почти детского знания; не нужно
знать жизни, занятия, характера автора, ни кому, на каком языке и
когда он писал, ни судьбы книги, ни различных ее чтений, ни каким
образом, по чьему, наконец, решению она была принята. И что здесь
сказано об Эвклиде, то должно сказать про всех, писавших о вещах, понятных по своей природе; и потому заключаем, что мысль Писания
относительно нравственных правил мы легко можем постичь из
доступной нам его истории и быть уверенными в истинности его
смысла. Ведь правила истинного благочестия выражаются словами, самыми употребительными, так как они довольно обыкновенны и
достаточно просты и легки для разумения; и так как истинное
спасение и
__________________
* См. примеч. VIII.
119
119
блаженство состоят в истинном душевном спокойствии и мы истинно
успокаиваемся только на том, что весьма ясно понимаем, то отсюда
очевиднейшим образом следует, что мы можем верно постигнуть
мысль Писания относительно вещей спасительных и необходимых для
блаженства; поэтому пет основания, почему бы мы так заботились об
остальном; ведь остальное скорее любопытно, нежели полезно, так
как мы большей частью не можем обнять его ни разумом, ни
рассудком.
Э
тим, полагаю, я показал истинный метод толкования Писания и
достаточно объяснил свою мысль о нем. Кроме того, я не сомневаюсь, что теперь каждый видит, что этот метод не нуждается ни в каком
свете, кроме самого естественного. Ведь природа и сила этого света
состоят главным образом в том, что он вещи темные выводит и
заключает о них на основании законных следствий из известных или
как бы известных данных. И иного наш метод не требует; и хотя мы
допускаем, что он не достаточен для достоверного расследования
всего, что встречается в Библии, однако это происходит не от его
недостатка, но от того, что о дороге, которую он объявляет истинной и
прямой, никогда не заботились и она людьми не проторена, а потому с
течением времени она сделалась очень трудной и почти
непроходимой, как, полагаю, весьма ясно становится из самых
трудностей, приведенных мною.
О
стается теперь разобрать мнение лиц, не согласных с нами. Первое, что здесь приходится разобрать, — это мнение тех, которые
утверждают, будто естественный свет не имеет силы для толкования
Писания, но что для этого больше всего требуется
сверхъестественный свет; а что .это за свет, кроме естественного, объяснить предоставляю им самим. Я по крайней мере ничего другого
не могу предположить, кроме того, что они пожелали в еще более
темных выражениях признаться, что относительно истинного смысла
Писания они большей частью сомневаются; ведь, вникнув в их
объяснения, мы найдем, что последние ничего сверхъестественного не
содержат, что они даже суть только чистые догадки. Пусть их
сопоставят, если угодно, с объяснениями тех, которые откровенно
признаются, что они никакого света, кроме естественного, не имеют, и
их найдут совершенно схожими, т.е. человеческими, придуманными
после долгих размышлений и с трудом. Что же касается утверждения, будто естествен-
120
120
ный свет для этого недостаточен, то его ложность ясна как уже из
нашего доказательства, что трудность толкования Писания произошла
отнюдь не вследствие недостатка сил естественного света, но только
вследствие беспечности (чтобы не сказать злостности) людей, которые
пренебрегли историей Писания, между тем как они могли ее
начертать, так и из того, что этот сверхъестественный свет есть
божественный дар, доступный только верным (как, если не ошибаюсь, все признают). Но пророки и апостолы проповедовали обыкновенно
не только верным, но больше всего неверным и нечестивым людям, которые, стало быть, были способны понимать мысль пророков и
апостолов. Иначе казалось бы, что пророки и апостолы проповедовали
ребятам и бессловесным младенцам, а не мужам, одаренным разумом; и Моисей напрасно предписал бы законы, если бы их могли понимать
только верные, которые ни в каком законе не нуждаются. Поэтому, кто требует сверхъестественного света для разумения мысли пророков
и апостолов, тот, по-видимому, поистине нуждается в естественном
свете. Итак, я очень далек от мысли, что такие люди имеют
сверхъестественный, божественный дар.
С
овершенно иное мнение было у Маймонида: он ведь думал, что
каждое место Писания допускает различные, даже противоположные, смыслы и что мы не уверены относительно истинного смысла какого-
либо места, если не знаем, что то место, смотря по его толкованию
нами, не содержит ничего, что не согласуется с разумом или что ему
противоречит; ведь если бы из буквального его смысла обнаружилось, что оно противоречит разуму, то, по его мнению, это место, сколь ни
кажется смысл ясным, должно, однако, толковаться иначе. И это он
весьма ясно указывает в гл. 25, части 2-й, книги «Море Небухим»; он
говорит: «Знай, что мы не ради текстов, встречающихся в Писании о
творении мира, избегаем говорить, что мир вечен, ибо количество
текстов, говорящих о сотворении мира, не больше тех, которые учат, что бог телесен. И пути к объяснению находящихся в Писании мест о
творении мира нам не закрыты, а также и не затруднены, но мы могли
бы объяснить их подобно тому, как мы это сделали при устранении
телесности от бога: и, может быть, сделать это было бы много легче, и
мы могли бы объяснить их и обосновать вечность мира более ловко, нежели когда
121
121
объяснили Писание с целью устранить телесность благословенного
бога. Но не делать этого и не верить этому (т.е. что мир вечен) меня
побуждают две причины. Первая: так как благодаря ясному
доказательству очевидно, что бог бестелесен, то и необходимо
объяснить все те места, буквальный смысл которых противоречит
этому доказательству, ибо бесспорно, что они тогда необходимо
имеют объяснение (другое, кроме буквального). Но вечность мира
никаким доказательством не показывается, стало быть, не нужно
насиловать Писание и объяснять его в угоду призрачному мнению; ведь под влиянием другого соображения мы могли бы склониться к
противоположному мнению. Вторая причина: так как вера в
бестелесность бога не противоречит основаниям закона и пр., а вера в
вечность мира, как о ней думалось Аристотелю, разрушает закон в его
основании», и пр. Это слова Маймонида. Из них ясно следует то, что
мы сейчас сказали; ведь если бы ему было очевидно из разума, что
мир вечен, он не поколебался бы извратить и объяснить Писание так, что, наконец, казалось бы, что оно учит тому же самому. Он даже
тотчас уверился бы, что Писание, как бы оно везде открыто ни
протестовало, хотело, однако, учить этой вечности мира; стало быть, он до тех пор не мог бы увериться в истинном смысле Писания, как
бы он ни был ясен, пока у него могло быть сомнение в истинности
самого существа предмета или пока оно оставалось бы неясным для
него. Ибо, пока истина вещи не ясна, до тех пор мы не знаем, согласуется ли вещь с разумом или же противоречит ему, и, следовательно, до тех нор также мы не знаем, истинен ли буквальный
смысл или ложен. Конечно, если бы эта мысль была истинна, я, безусловно, допустил бы, что мы для толкования Писания нуждаемся, кроме естественного света, еще и в другом. Ибо почти все, что