относительно толкования Писания в 7-й гл. этого трактата, то никакой
трудности для нас здесь не будет. Ибо, хотя то, что содержится в
Библии, большей частью превосходит наше понимание, однако мы
можем уверенно рассуждать об этом, лишь только не допуская
никаких других принципов, кроме тех, которые заимствуются из
самого Писания. Точно таким же образом и апостолы из вещей, которые они видели и о которых слышали и которые, наконец, они
узнавали вследствие откровения, могли заключать и выводить о
многом и могли учить тому людей, если им угодно было. Затем, хотя
религия, в том виде, в каком она проповедовалась апостолами, т.е. в
виде простого рассказа об истории Христа, не подлежит ведению
разума, однако суть ее, состоящую главным образом из нравственных
правил, а также и всего учения Христа * каждый может легко усвоить
при помощи естественного света. Наконец, для того чтобы религию, которую прежде подтверждали знамениями, приспособлять к
обычному пониманию людей, так чтобы каждый легко принимал ее
сердцем, апостолы не нуждались в сверхъестественном свете; не
нуждались они в нем также
__________________
* См. примеч. XXVII.
167
167
и для того, чтобы назидать людей. Цель Послания в этом и
заключается, именно: в научении и назидании людей тем путем, который каждый из апостолов считал самым лучшим для утверждения
их в религии. И здесь должно заметить то, что мы говорили немного
раньше, именно: что апостолы не только получили силу для
проповедования истории Христа как пророки, т.е. подтверждая его
знамениями, но, кроме того, и власть учить и назидать тем путем, какой каждый считал самым лучшим. На этот двойной дар Павел во II Послании к Тимофею, гл. 1, ст. 11, ясно указывает в следующих
словах: «В котором я поставлен проповедником, и апостолом, и
учителем язычников». И в I Послании к нему же, гл. 2, ст. 7:
«Которого я поставлен проповедником и апостолом (истину говорю, Христом, не лгу), учителем язычников, знающим веру (NB) и истину».
Этим, говорю, он ясно указывает призвание того и другого, т.е.
апостольства и учительства. А о власти назидать кого и когда он ни
захотел бы Павел в Посл. к Филимону, ст. 8, говорит следующим
образом: «Хотя большую во Христе свободу имею приказывать тебе
то, что следует, однако», и пр. Здесь должно заметить, что если то, что
нужно было приказать Филимону, Павел получил от бога как пророк и
как пророк должен был приказать, тогда ему совершенно нельзя было
бы менять приказание на просьбу. Поэтому необходимо должно
понимать, что он говорит о свободе назидания, которой он обладает
как учитель, а не как пророк.
О
днако, если мы не хотим прибегать к помощи разума, который точно
учит, что тот, кто имеет власть учить, имеет -также власть выбирать
способ, какой он хочет, то из сказанного еще недостаточно ясно
следует, что апостолы могли избирать способ обучения, какой
каждому представлялся самым лучшим, но следует только, что они по
обязанности апостольства были не только пророками, но и учителями.
Но лучше будет доказать все дело только на основании Писания; из
него ведь ясно видно, что каждый из апостолов избирал отдельный
способ, именно: из следующих слов Павла в Послании к римлянам, гл. 15, ст. 20: «Тщательно стараясь проповедовать не там, где было
возвещено имя Христа, дабы не созидать на чужом основании».
Конечно, если у всех был один и тот же способ обучения и все
созидали христианскую
168
168
религию на одном и том же основании, то Павел никоим образом не
мог называть основания другого апостола чужими, потому что они у
него были те же самые. Но коль скоро он называет их чужими, то
необходимо должно заключить, что каждый возводил религию на
разном основании, и с апостолами в их учительской деятельности
случилось то же, что бывает и с прочими учителями, имеющими свой, особый метод обучения: они всегда сильнее желают учить тех, которые совершенно необразованны и которые языкам или наукам, даже математическим, в истине которых никто не сомневается, ни у
кого другого не начинали учиться. Затем, если мы пробежим с
некоторым вниманием самые Послания, то увидим, что апостолы в
самой религии, конечно, согласны, в основаниях же ее весьма
расходятся. Ибо Павел, желая утвердить людей в религии и показать
им, что спасение зависит только от милости бога, учил, что никто не
может величаться делами, но только верой и что никто делами не
оправдывается (см. Посл. к римл., гл. 3, ст. 27, 28), и далее он
приводит все знаменитое учение о предопределении. Иаков же в
своем Послании, наоборот, учит, что человек оправдывается делами, а
не верою только (см. его Посл., гл. 2, ст. 24), и, опустив все те
рассуждения Павла, излагает все учение религии очень кратко.
Наконец, несомненно, оттого, что апостолы создавали религию на
разных основаниях, произошли многие споры и ереси, которые уже со
времен апостольских непрестанно терзали церковь и, конечно, будут
вечно терзать, пока, наконец, религия когда-нибудь не отделится от
философских умозрений и не сведется к очень немногим и самым
простым догматам, каким Христос научил своих учеников; для
апостолов это было невозможно, потому что евангелие не известно
было людям. И потому, чтобы новизна его учения не слишком
поражала их слух, они приспосабливали его, насколько это было
можно, к духу людей своего времени (см. I Посл. к коринф., гл. 9, ст. 19, 20 и пр.) и строили учение на основаниях, самых известных и
принятых в тогдашнее время; а потому никто из апостолов не
философствовал больше Павла, который был призван для
проповедования язычникам. Остальные же, проповедовавшие иудеям, т.е. людям, презиравшим философию, тоже подлаживались к их
характеру (см. об этом Посл. к гадат., гл. 2, ст. 11 и пр.) и учили рели-
169
169
гии, лишенной философских умозрений. Счастлив же поистине был
бы теперь наш век, если бы мы видели ее [философию] свободною и
от всякого суеверия.
ГЛАВА XII
ОБ ИСТИННОМ ПОДЛИННИКЕ БОЖЕСТВЕННОГО ЗАКОНА)
НА КАКОМ ОСНОВАНИИ ПИСАНИЕ НАЗЫВАЕТСЯ
СВЯЩЕННЫМ И НА КАКОМ ОСНОВАНИИ — СЛОВОМ
БОЖЬИМ; НАКОНЕЦ, ПОКАЗЫВАЕТСЯ, ЧТО ОНО,
ПОСКОЛЬКУ СОДЕРЖИТ СЛОВО БОЖЬЕ,
ДОШЛО ДО НАС НЕПОВРЕЖДЕННЫМ
Т
е, кто принимает Библию такой, какова она есть, за письмо божье, ниспосланное людям с неба, без сомнения, возопиют, что я совершил
грех против святого духа, именно: утверждая, что это слово божье
содержит ошибки, пропуски, подделки и не согласно само с собою и
что мы имеем только отрывки из него и, наконец, что подлинник
договора божьего, заключенного с иудеями, погиб. Но если бы они
захотели обсудить самый предмет, то, я не сомневаюсь, они тотчас
перестали бы вопить. Ибо как сам разум, так и высказывания
пророков и апостолов ясно гласят, что вечное слово и договор бога и
истинная религия (Religio vera) божественно начертаны в сердцах
людей, т.е. в человеческой душе, и что она есть истинный подлинник
божий, который бог скрепил своей печатью, т.е. идеей о себе, как
отображением своей божественности. Письменно, в виде закона, религия была передана первым иудеям потому именно, что они в то
время считались как бы детьми. Но впоследствии Моисей (Второзак., гл. 30, ст. 6) и Иеремия (гл. 31, ст. 33) предсказывают им, что настанет
время, когда бог напишет свой закон в их сердцах. Потому только
иудеям и в особенности саддукеям подобало когда-то ратовать за
закон, написанный на скрижалях, но отнюдь не тем, у кого он написан
в душе. Итак, кто пожелает вникнуть в это, тот не найдет в
вышесказанном ничего, что противоречило бы слову божьему, или
истинной религии, и вере или что могло бы их ослабить, но, наоборот, найдет, что мы ее подкрепляем, как мы и показали в конце десятой
главы. И если бы это было не так, то я порешил бы совсем умолчать
170
170
об этом, даже охотно допустил бы во избежание всяких затруднений, что в Писании скрыты глубочайшие тайны; но так как отсюда
возникло невыносимое суеверие и иные весьма пагубные неудобства, о которых я говорил во вступлении к седьмой главе, то я считаю, что
их не должно оставлять без внимания, в особенности потому, что
религия не нуждается ни в каких суеверных прикрасах, но, напротив, она лишается своего блеска, когда украшается подобными
выдумками. Но, скажут, хотя божественный закон и написан в
сердцах, тем не менее Писание есть слово божье, и потому сказать о
Писании, что оно отрывочно и искажено, столь же непозволительно, как и о слове божьем. Я же, напротив, опасаюсь, не слишком ли они