благочестивы, а по отношению к другому нечестивы, так как о них
должны судить только на
189
189
основании дел. Следовательно, к всеобщей вере (fides catholica) относятся только те догматы, которые безусловно постулируются
повиновением богу и без знания которых повиновение решительно
невозможно; об остальных же каждый должен думать так, как он
найдет для себя лучшим, чтобы укрепиться в любви к справедливости, потому что каждый себя самого лучше знает. И, таким образом, я
думаю, не остается никакого повода для споров в церкви.
Т
еперь я не побоюсь перечислить догматы всеобщей веры (fides universalis), или основные цели всего Писания. Все они (как весьма
очевидно следует из того, что мы в этих двух главах показали) должны сводиться к следующему, именно: что есть верховное
существо (Ens supremum), которое любит справедливость и любовь и
которому все обязаны повиноваться, чтобы быть спасенными, и
почитать его, чтить справедливость и любовь к ближнему; а отсюда
легко определяются и все догматы, которых, стало быть, кроме
следующих, никаких нет, именно: 1) что существует бог, т.е.
верховное существо, в высшей степени справедливое и милостивое, или образец истинной жизни; ведь кто не знает или не верит, что он
существует, тот не может ему повиноваться и признавать его судьей; 2) что он един (unicum); никто ведь не может сомневаться, что это
также безусловно требуется для величайшего благоговения, удивления и любви к богу, ибо благоговение, удивление и любовь
происходят только из превосходства одного над остальными; 3) что он
всюду присутствует или что все для него открыто; если бы думали, что вещи от него скрыты, или не знали бы, что он все видит, то
сомневались бы в равномерности его справедливости, с которой он
всем управляет, или не знали бы о ней; 4) что он имеет верховное
право и господство над всем и все делает не по принуждению права, но по абсолютному благоизволению и особой милости; ему ведь все
обязаны безусловно повиноваться, сам же он — никому; что
почитание бога и повиновение ему состоит только в справедливости и
благости, или любви к ближнему; что только все те спасены, кто
повинуется богу, ведя этот образ жизни; остальные же, живущие под
господством чувственных наслаждений, суть погибшие; если бы люди
не верили твердо в это, то не было бы никакого основания, почему
они предпочитают подчиняться богу более, нежели
190
190
чувственным наслаждениям; 7) наконец, что бог прощает грехи
кающимся. Ведь нет никого, кто бы не грешил. Таким образом, если
это не признавать, то все отчаялись бы в своем спасении и не было бы
у них никакого основания верить, что бог милосерд; но кто твердо
верит в это, именно: что бог по милосердию и благодати, с какими он
всем управляет, прощает грехи людей, и кто по этой причине более
воспламеняется любовью к богу, тот действительно знает Христа по
духу, и Христос есть в нем. И никто не может не видеть, что все это
весьма необходимо знать для того, чтобы [все] люди без всякого
исключения могли повиноваться богу по предписанию закона, выше
объясненного; ибо с устранением каких-нибудь из этих догматов
прекращается и повиновение. Но что такое бог, или тот образец
истинной жизни, есть ли он огонь, дух, свет, мысль и пр., — это по
отношению к вере ничто, равно как и то, на каком основании он есть
образец истинной жизни — потому ли именно, что он имеет дух
справедливый и милосердный, или потому, что все вещи существуют
и действуют через него, а следовательно, и мы через него понимаем и
через него видим то, что истинно, справедливо и хорошо. Что бы ни
утверждали об этом отдельные люди, — все равно. Потом, нисколько
не имеет значения по отношению к вере, если кто думает, что бог
вездесущ по сущности или по мощи; что он управляет вещами
свободно или по необходимости природы; что он предписывает
законы как правитель или учит им как вечным истинам; что человек
повинуется богу вследствие свободы воли или вследствие
необходимости божественного решения и что, наконец, награда
добрым и наказание злым естественна или сверхъестественна. Как
каждый разумеет эти и им подобные вопросы, нисколько, говорю, не
важно в отношении веры, лишь бы только он ничего не заключал из
них с той целью, чтобы дать себе большую свободу грешить или
чтобы сделаться менее послушным богу. Более того, всякий, как мы
уже выше говорили, обязан приспосабливать эти догматы веры к
своему пониманию и толковать их себе таким образом, каким он легче
может, по-видимому, принять их без какой-либо нерешительности, не
нарушая гармонии души, следовательно, так, чтобы он повиновался
богу при полной душевной гармонии. Ибо, как мы уже упоминали, подобно тому как некогда вера была открыта и записана сообразно с
пониманием и
191
191
мнениями пророков и народа того времени, так и теперь каждый
обязан приспосабливать ее к своим мнениям, чтобы таким образом
принять ее без всякого сопротивления со стороны души и без всякого
колебания. Мы ведь показали, что вера требует не столько истины, сколько благочестия, и только в смысле повиновения она бывает
благочестивой и спасительной и, следовательно, всякий человек
бывает верующим только в отношении к повиновению. Поэтому не
тот, кто обнаруживает самые лучшие рассуждения, показывает
непременно и самую лучшую веру, но тот, кто показывает самые
лучшие дела справедливости и любви. Предоставляю всем судить, как
спасительно и как необходимо это учение в государстве для того, чтобы люди жили мирно и согласно, и как много и насколько
серьезных, скажу я, поводов к возмущениям и преступлениям оно
заранее предупреждает. И здесь, прежде чем продолжать дальше, должно заметить, что мы на основании сейчас показанного легко
можем ответить на возражения, приведенные нами в гл. 1, когда мы
вели речь о боге, говорящем к израильтянам с Синайской горы. Ибо, хотя тот голос, который слышали израильтяне, не мог дать тем людям
никакой философской или математической достоверности
относительно существования бога, однако он был достаточен для того, чтобы вызвать в них удивление к богу сообразно с тем, как они
раньше его знали, и побудить к повиновению. Это и было целью того
явления. Ибо бог хотел не ознакомить израильтян с абсолютными
атрибутами своей сущности (он ведь не открыл в то время никаких
атрибутов), но сокрушить их непокорный дух и привлечь к
повиновению; поэтому он пришел к ним не с доводами, но при звуке
труб, с громом и молниями (см. Исход, гл. 20, ст. 20).
Теперь остается показать, наконец, что между верой, или
богословием, и философией нет никакой связи или никакого родства; этого теперь никто не может не увидеть, кто узнал и цель, и основания
этих двух сил, различающихся, конечно, во всех смыслах. Ведь цель
философии есть только истина, вера же, как мы обстоятельно
показали, — только повиновение и благочестие. Затем, основания
философии суть общие понятия, и сама она должна заимствоваться
только из природы; основания же веры суть история и язык, а
заимствовать ее должно только из Писания и откровения, как мы
показали в 7-й главе.
192
192
Итак, вера предоставляет каждому полнейшую свободу
философствования, так что он может думать о каких угодно вещах
все, что он хочет, не впадая в преступление, и она только тех осуждает
как еретиков и отщепенцев, которые научают мнениям с целью
вызвать непокорность, ненависть, споры и гнев, и, наоборот, только
тех считает за верующих, которые по силам своего разума и
способностей склоняют к справедливости и любви. Наконец, так как
то, что мы здесь показали, есть самое главное, к чему я стремлюсь в
этом трактате, то, прежде чем идти дальше, я хочу убедительнейше
просить читателя, чтобы он внимательнее прочитал эти две главы и
обдумал их еще и еще раз, и пусть он убедится, что мы писали не с
тем намерением, чтобы ввести новшества, но чтобы исправить
искажения, которые мы надеемся некогда увидеть, наконец, исправленными.
ГЛАВА XV
НИ БОГОСЛОВИЕ РАЗУМУ, НИ РАЗУМ (RATIO) БОГОСЛОВИЮ
НЕ СЛУЖИТ; ПОКАЗЫВАЕТСЯ И ОСНОВАНИЕ, КОТОРОЕ
УБЕЖДАЕТ НАС В АВТОРИТЕТЕ СВЯЩЕННОГО ПИСАНИЯ
Т
е, кто не умеет отделять философию от богословия, спорят о том, должно ли Писание служить разуму или, наоборот, разум — Писанию, т.е. должен ли приспособляться смысл Писания к разуму или же разум
— к Писанию; и последнее защищается скептиками, отрицающими
достоверность разума, первое же — догматиками. Но уже из
сказанного видно, что как те, так и другие целиком заблуждаются, ибо, какому бы из двух мнений мы ни последовали, мы неминуемо