от врагов, и чтобы те, кто правит им, боялись первых менее, чем
последних. Свидетель — непобедимейшее для врагов Римское
государство, столько раз побежденное своими гражданами и
подавленное всяческими бедствиями, особенно в междоусобную
войну Веспасиаиа с Вителлием78; смотри об этом Тацита, в начале IV
кн. «Историй», где он рисует весьма печальный вид Рима. Александр
(как говорит Курций в конце VIII кн.) ценил добрый отзыв о себе
врага меньше, чем отзыв гражданина, так как он думал, что его
величие может быть разрушено его подданными, и пр. И, боясь за
свою судьбу, он просит друзей о следующем: «Вы только сохраните
меня невредимым от домашнего коварства и козней придворных, —
опасностям войны и сражений я бестрепетно
219
219
подвергнусь. Филипп89 в строю был в большей безопасности, нежели в
театре; от руки врагов он часто спасался, руки своих избежать не мог.
И если вы припомните кончину других царей, то насчитаете
загубленных своими подданными больше, нежели неприятелями» (см.
Курция, кн. IX, § 6). Итак, по этой причине цари, которые в былое
время узурпировали власть, старались в интересах именно своей
безопасности внушить, что они ведут свой род от бессмертных богов.
Очевидно, они думали, что если бы только подданные и вообще все не
смотрели на них как на равных себе, но сочли бы их за богов, то они
охотно позволили бы им управлять собой и легко предались бы им.
Так, Август убедил римлян, что он ведет свое происхождение от Энея, которого считали сыном Венеры, богом: «Он пожелал, чтобы его
почитали храмами и изображением в виде божества через фламииов и
жрецов» (Тацит, «Летоп.», кн. 1[10]. Александр захотел, чтобы ему
поклонялись как сыну Юпитера80, правда, он это, кажется, сделал с
умыслом, а не из гордости, как указывает его ответ на упрек Ермолая.
«Было почти достойно смеха, — сказал он, — то, что Ермолай
требовал от меня, чтобы я отверг Юпитера, оракул которого меня
призывает. Разве в моей власти то, что боги вещают? Он (Юпитер) преподнес мне имя сына; принятие (заметьте хорошо) не
противоречило делам, которые мы совершаем. О, если бы и индусы
верили, что я бог. Молва ведь помогает войнам, и часто то, что
считалось ложным, заступало место истины» (Курций, VIII кн., § 8).
Этими немногими словами он убеждает простаков в явной выдумке и
В то же время намекает на причину обмана. Это сделал также и Клеон
в своей речи, в которой старался убедить македонян согласиться с
царем; рассказывая с удивлением о славе Александра и перечисляя его
заслуги и придав обману вид истины, он переходит затем к
разъяснению выгоды этого взгляда: «Персы, конечно, не только
благочестиво, но и разумно почитают царей своих в число богов; ведь
величество есть оплот благосостояния», и, наконец, заключает, что
«сам он при входе царя в пиршественную залу повергнется ниц. Это
же и остальные должны делать и в особенности одаренные
мудростью» (см. в той же книге VIII, § 5). Но македоняне были более
разумны; и люди, за исключением разве совершенных варваров, не
позволяют так явно обманы-
220
220
вать и превращать себя из подданных в бесполезных для себя рабов.
Но другие легче сумели убедить [себя], что величество священно и
заступает на земле место бога, что оно устанавливается богом, а не по
выбору и соглашению людей и что оно сохраняется и защищается
особым промыслом и божественной помощью. И подобным образом
монархи для ограждения своего господства выдумывали и другое. Все
это я пропущу и, чтобы перейти к тому, к чему я хочу [перейти], отмечу и разберу, как я сказал, только то, чему некогда божественное
откровение научило с этой целью Моисея.
М
ы сказали уже выше, в 5-й главе, что, после того как евреи вышли из
Египта, они больше не были обязаны никаким правом другой
народности, но они получили возможность по желанию установить
новые права и занять земли, какие они хотели. Ибо, после того как они
были освобождены от невыносимого гнета египтян и не были отданы
кому-либо из смертных по какому-либо договору, они вновь
приобрели свое естественное право на все, что они могли, и каждый
снова мог решить, хочет ли он удержать его или же поступиться им и
перенести его на другого. Итак, находясь в этом естественном
состоянии, они по совету Моисея, к которому все имели величайшее
доверие, решили не переносить своего права ни на кого из смертных, но только на бога; и, не медля, все, словно в один голос, обещали
безусловно повиноваться богу во всех его приказаниях и не
признавать другого права, кроме того, которое он сам утвердил бы как
право в пророческом откровении. И это обещание или перенесение
права на бога было сделано таким же образом, как это мы выше
уразумели о происходящем в обыкновенном обществе, когда люди
решают поступиться своим естественным правом. Они ведь в точно
выраженном обязательстве (см. Исход, гл. 24, ст. 7) и клятве в силу
своего естественного права свободно, а не но принуждению силы и от
страха пред угрозами отказались от своего естественного права и
перенесли его на бога. Потом, чтобы договор имел силу и был прочен
и не было подозрения в обмане, бог ни о чем не договаривался с ними, пока они не испытали его удивительной мощи, которая только и
сохранила их и которая только и могла сохранить в будущем (см.
Исход, гл. 19, ст. 4, 5). Ибо но тому самому, что они верили, будто они
могут быть сохранены только мощью бога, они
221
221
и перенесли на бога всю свою естественную мощь самозащиты, которая по их первоначальным представлениям, может быть, исходит
из них самих, а следовательно, и все свое право. Следовательно, государством евреев правил только бог, и оно одно, стало быть, в силу
обязательства по праву было названо царством божьим, а бог тоже по
праву назван царем евреев; следовательно, и враги этого государства
— враги бога, и граждане, которые желали бы им завладеть, виновны
в оскорблении божественного величества, и, наконец, права
государства — нрава и приказания бога. Посему в этом государстве
гражданское право и религия, которая, как мы показали, состояла
только из повиновения богу, были одно и то же. Другими словами, догматы религии были не поучениями, но правами и приказаниями, благочестие считалось справедливостью, нечестие — преступлением
и несправедливостью. Тот, кто отпадал от религии, переставал быть
гражданином и по одному этому считался врагом, а кто умирал за
религию, тот рассматривался как умерший за отечество; и вообще
между гражданским правом и религией решительно никакого
различия не было. И по этой причине это государство могло
называться теократией, так как граждане его подчинялись только
праву, открытому богом. Но, впрочем, все это существовало более в
представлении, нежели в действительности, ибо на деле евреи, безусловно, сохранили право власти, как будет видно из того, о чем я
сейчас должен сказать, именно: из способа, которым это государство
управлялось и который я решил объяснить здесь.
Т
ак как евреи ни на кого другого не переносили своего нрава, .но все, как в демократии, отказались от своего права и единогласно заявили:
«Все, что бог скажет (без всякого явного посредника), сделаем», то
отсюда следует, что они все но этому обязательству остались вполне
равными и право советоваться с богом, принимать и толковать законы
у всех было одинаковое и абсолютно все одинаково заведовали всем
управлением государства. Они, следовательно, по этой причине на
первый раз все одинаково приступили к богу, чтобы выслушать то, что он хотел повелеть; но при этом первом посещении они до того
были поражены страхом и с таким испугом слушали говорящего бога, что думали, будто наступает их последний час. И вот, исполненные
страха, они снова обращаются к Мои-
222
222
сею: «Вот мы слышали бога, говорящего в огне, и нет у нас основания
желать умереть; конечно, этот великий огонь нас пожрет; если опять
нам придется услыхать голос бога, то мы, наверное, умрем. Итак, ты
ступай и слушай все приказания бога нашего, и ты (а не бог) нам
будешь говорить. Всему, что бог тебе скажет, мы будем повиноваться
и выполним ото». Этим они ясно уничтожили первый договор, и свое
право советоваться с богом и толковать его повеления они безусловно
перенесли на Моисея; ведь здесь они не обещали, как прежде, повиноваться всему, что бог скажет им самим, но тому, что бог скажет
Моисею (см. Второзак., гл. 5, после Десятисл., и гл. 18, ст. 15, 16).
Моисей, следовательно, остался один носителем и толкователем
божественных законов, а, следовательно, также и верховным судьей, которого никто не мог судить и который один у евреев заступал место
бога, т.е. имел высшее величество, так как он один имел право