сохранялись во внутреннем святилище, у народа было не меньшее
почтение. Поэтому народного ропота и предрассудков здесь
нисколько не должно было бояться, ведь никто не смел высказать
суждений о божественных вещах, но они должны были, нисколько не
советуясь с разумом, повиноваться всему, что им приказывалось на
основании авторитета божественного ответа, полученного в храме, или закона, установленного богом.
Д
умаю, что этим я хотя кратко, однако довольно ясно изложил высшую
суть этого государства. Остается теперь исследовать причины, почему
евреи столько раз отпадали от закона, почему столько раз их
порабощали и почему, наконец, государство могло быть совершенно
уничтожено. Впрочем, здесь, пожалуй, кто-нибудь скажет, что это
случилось из-за упорства народного; но это есть ребячество, ибо
почему же эта нация была упорнее остальных? По природе?
Последняя ведь создает не нации, но индивидуумов, которые
разделяются на нации, конечно, только вследствие различия в языке, законах и усвоенных нравах; и только последние два фактора, т.е.
законы и нравы,
234
234
приводят к тому, что каждая нация имеет особенный характер, особенное положение и, наконец, особенные предрассудки. Итак, если
допустить, что евреи более остальных смертных были упорны, то
последнее нужно было бы поставить в вину законам или усвоенным
нравам. И, конечно, верно то, что если бы бог хотел, чтобы их
государство было более долговечным, то он иначе установил бы права
и законы и научил бы другому способу управления народом; поэтому, что еще мы можем сказать, кроме того, что они прогневили своего
бога не только, как говорит Иеремия в гл. 32, ст. 31, с основания
города, но уже с установления законов. Об этом и Иезекииль в гл. 20, ст. 25, свидетельствует, говоря: «И я дал им учреждения не добрые и
права, с которыми они не могли бы жить, и я осквернил их в их
собственных приношениях, допускал всякое разверзание ложесн (т.е.
первородное), чтобы разорить их, дабы они знали, что я — Иегова».
Чтобы правильно понять эти слова и причину разрушения
государства, должно заметить, что первоначально намеревались
передать все священное служение первородным, а не левитам (см.
Числ., гл. 8, ст. 17), но, после того как все, кроме левитов, поклонились тельцу, первенцы были отвергнуты и осквернены и
левиты были избраны на их место (Второзак., гл. 10, ст. 8). Эта
перемена, чем больше и больше я о ней размышляю, заставляет меня
сослаться на слова Тацита, что в то время у бога была забота не об их
безопасности, но об отмщении им. И я не могу достаточно надивиться
тому, что в душе небожителя было столько гнева, что он самые
законы, имеющие всегда целью только честь, благо и безопасность
всего народа, дал с намерением отомстить за себя и наказать народ, так что законы оказались не законами, т.е. благом для народа, но
скорее наказаниями и мучениями. Ведь все приношения, которые
обязательно было давать левитам и жрецам, а равно и то, что за
первенцев должно было платить выкуп и отдавать левитам деньги за
голову, и, наконец;, то, что только левитам дозволялось вступать в
святилище, — все это постоянно доказывало евреям их нечистоту и
отверженность. С другой стороны, и левитов было чем постоянно
попрекать. Ибо несомненно, что среди стольких тысяч встречалось
много наглых лжебогословов; отсюда у народа появилась склонность
наблюдать за поступками левитов, которые, без сомнения, 235
235
были люди, и, как водится, обвинять всех из-за преступления одного, а отсюда постоянный ропот, потом нежелание кормить людей
праздных и ненавистных и не соединенных узами крови с ними, особенно если съестные припасы были дороги. Итак, что
удивительного, если в мирное время, когда явные чудеса
прекратились и не было людей с выдающимся авторитетом, возбужденный и алчный дух народа начал слабеть и, наконец, отпал
от культа хотя божественного, однако для него бесславного и
подозрительного, и пожелал нового, и что удивительного в том, что
вожди, которые ради удержания верховного права господства только
за собой всегда ищут способа привязать к себе народ и отвратить его
от первосвященника, дозволяли народу все и вводили новые культы?
Если бы государство было устроено согласно первоначальному плану, то у всех колен было бы одинаковое право, все пользовались бы
одинаковым почетом и все находились бы в полной безопасности; в
самом деле, кто захотел бы нарушать священное право своих
единокровных, чего другого желали бы более, нежели из религиозного
благочестия кормить своих единоплеменников, братьев и родных, учиться у них толкованию законов и, наконец, от них ожидать
божественных ответов? И потом все колена, таким образом, были бы
гораздо теснее связаны взаимно, если бы у всех было одинаковое
право распоряжаться святыней; более того, нечего было бы бояться, если бы самое избрание левитов имело другую причину, нежели гнев
и мщение. По, как мы сказали, они прогневили своего бога, который
их, повторяя опять слова Иезекииля, «осквернил в их собственных
приношениях, допуская всякое разверзание ложесн, чтобы разорить
их». Это подтверждается, кроме того, самой историей. Как только
народ стал пользоваться в пустыне покоем, многие, и притом люди не
из черни, стали тяготиться этим избранием, а отсюда возникло
представление, что Моисей ничего не устанавливает по
божественному приказу, но все устанавливает но своему произволу, потому что он избрал именно свое колено из всех и право
первосвященства отдал навеки своему брату; поэтому они, возбудив
волнение, приходят к нему с криками, что все одинаково святы и что
он вопреки праву превознесен над всеми. И он никаким способом не
мог успокоить их, но все они были истреблены совершившимся в
знамение
236
236
веры чудом; отсюда произошло новое и всеобщее восстание всего
народа, верившего, что мятежники были истреблены не судьей-богом, но хитростью Моисея; народ, изнемогши, наконец, после великого
поражения, или моровой язвы, успокоился, но так, что все желали
лучше умереть, нежели жить; поэтому в то время можно говорить
скорее о прекращении восстания, нежели о начале согласия. Так
свидетельствует об этом Писание во Второзаконии, гл. 31, ст. 21, где
бог, предсказав Моисею, что народ после его смерти отпадет от
божественного культа, говорит ему следующее: «Ведь знаю я твою
мятежность и твое упорство. Если, пока я с вами жил, вы были
мятежниками против бога, то гораздо более вы будете ими после моей
смерти». И действительно, как известно, так и случилось. Отсюда
большие перемены и большая распущенность во всем, роскошь и
леность, вследствие чего все стало приходить в худшее состояние, пока они, часто порабощаемые, совершенно не нарушили
божественного права и не захотели смертного царя, так чтобы
царским жилищем в государстве был не храм, но дворец и чтобы
далее все колена пребывали согражданами не в отношении к
божественному праву и первосвященству, но в отношении к царям. Но
отсюда появился огромный материал для новых восстаний, из-за
которых, наконец, и воспоследовало разрушение всего государства.
Ибо может ли что иное быть для царей невыносимее того, чем
царствовать из милости другого лица и терпеть государство в
государстве? Первые цари, избранные из частных лиц, были довольны
степенью достоинства, до которой они возвысились; но, после того
как сыновья по праву наследства овладели царством, они начали
мало-помалу все изменять с целью удержать только за собой все право
власти, которой они в значительной мере были лишены, пока право
законодательства зависело но от них, но от первосвященника, хранившего законы в святилище и истолковывавшего их народу; стало быть, цари подобно подданным были связаны законами и не
могли по праву отменять их или давать новые с равным авторитетом; затем, право левитов запрещало царям наравне с подданными, как
профанам, управлять святыней, и, наконец, вся прочность их власти
зависела только от воли одного человека, который казался пророком; примеры этому они видели; именно: видели, с какой свободой Самуил
приказывал все Саулу
237
237
и как легко за один проступок он мог передать право на царство
Давиду; потому-то у них и было государство в государстве и
царствовали они из милости другого лица. Следовательно, для