того, чтобы читающие этот трактат не имели нужды искать в других
сочинениях то, что составляет существо настоящего, я решил вновь
выяснить это здесь и обстоятельно доказать.
§
2. Каждая естественная вещь может быть представлена адекватно, независимо от того, существует ли она или нет. Поэтому как начало
существования естественных вещей, так и их пребывание (упорство
— perseverantia) в существовании не могут быть выведены из их
определения (definitio). Ибо их идеальная сущность остается той же
самой после начала существования, какой она была до начала.
Следовательно, как начало их существования, так и их пребывание в
существовании не могут следовать из их сущности, но для
продолжения существования они нуждаются в той же мощи, в какой
нуждались для его начала. Отсюда следует, что мощь естественных
вещей, благодаря которой они существуют, а следовательно, 290
290
и действуют, не может быть ничем другим, как самой вечной мощью
(могуществом — potentia) бога. Ведь если бы это была какая-нибудь
другая, сотворенная [мощь], то она не могла бы сохранить самое себя, а следовательно, и другие естественные вещи; но сама для пребывания
в существовании нуждалась бы в той же мощи, в какой нуждалась для
его начала.
§
3. Отсюда же, т.е. из того, что мощь естественных вещей, благодаря
которой они существуют и действуют, есть сама мощь бога, мы легко
поймем, что такое право природы. Ведь так как бог имеет право на
все, и право бога есть не что иное, как сама мощь бога, поскольку она
рассматривается, как абсолютно свободная, то отсюда следует, что
каждая естественная вещь имеет от природы столько права, сколько
имеет мощи для существования и действования; ибо мощь каждой
естественной вещи, благодаря которой она существует и действует, есть не что иное, как сама мощь бога, которая абсолютно свободна.
§
4. Итак, под правом природы я понимаю законы или правила, согласно которым все совершается, т.е. самую мощь природы. И
потому естественное право всей природы и, следовательно, каждого
индивидуума простирается столь далеко, сколь далеко простирается
их мощь. Значит, все то, что каждый человек совершает по законам
своей природы, он совершает по высшему праву природы и имеет в
отношении природы столько права, какой мощью обладает.
§
5. Если бы с человеческой природой дело обстояло таким образом, что люди жили бы по предписанию разума и не уклонялись бы в
сторону, то право природы, поскольку оно рассматривается как
свойственное человеческому роду, определялось бы одной мощью
разума. Но люди скорее следуют руководству слепого желания, чем
разума; и потому естественная мощь, или право людей, должно
определяться не разумом, но тем влечением (appetitus), которое
определяет их к действию и которым они стремятся сохранить себя. Я
признаю, конечно, что те желания, которые возникают не из разума, суть не столько деятельные состояния человека (actiones), сколько
страдательные (passiones). Но так как мы говорим здесь о совокупной
мощи природы, или праве, то с этой точки зрения мы не можем
признать никакой разницы между желаниями, возникающими из
разума,
291
291
и желаниями, возникающими из других причин; ибо как те, так и
другие суть действия природы и выражают ту естественную силу, которой человек стремится утвердиться (упорствовать — perseverare) в своем бытии. Ведь человек — мудр ли он или невежествен — есть
часть природы, и все то, чем каждый определяется к действию, должно быть отнесено к мощи природы, поскольку именно она может
быть определена природой того или другого человека. Ибо человек —
все равно, руководствуется ли он разумом или одним только
желанием, — действует исключительно лишь по законам и правилам
природы, т.е. (согласно § 4 наст. гл.) по естественному праву.
§
6. Большинство же убеждено в том, что невежды скорее нарушают
порядок природы, чем ему следуют, и что люди в природе являются
как бы государством в государстве. Ибо, по их мнению, дух не
создается какими-либо естественными причинами, но творится
непосредственно богом и настолько независим от остальных вещей, что имеет абсолютную власть самоопределения и надлежащего
пользования разумом. Но опыт с полной убедительностью учит нас
тому, что не более в нашей власти иметь здоровый дух, чем здоровое
тело. Затем так как каждая вещь стремится, насколько это зависит от
нее, сохранить свое бытие, то мы отнюдь не можем сомневаться в том, что, будь равно в нашей власти как жить по предписанию разума, так
и руководствоваться слепым желанием, все руководствовались бы
разумом и мудро устраивали бы свою жизнь. А это бывает весьма
редко, так как каждый влеком своею страстью (voluptas). Не
разрешают этой трудности и те теологи, которые утверждают, что
причиной этой немощности является порок человеческой природы, или грех, ведущий начало от грехопадения прародителя. Ведь если во
власти первого человека было как устоять, так и пасть и если при
полном обладании своим духом он был неиспорчен по природе, то кто
мог добиться того, чтобы он, знающий и разумный, все же пал? «Он
был обманут дьяволом», — отвечают на это. Но кто же был
обманувший самого дьявола? Кто, спрашиваю я, сделал его самого, совершеннейшее из всех разумных созданий, столь безумным, что он
захотел стать выше бога? Разве не стремился он, существо со
здоровым духом, сохранить, насколько то зависело от него, себя
самого и свое бытие? Затем, кто мог добиться, чтобы первый
292
292
человек, располагавший своим духом и являвшийся господином своей
воли, был обольщен и позволил лишить себя обладания своим духом?
Ибо если бы в его власти было надлежаще пользоваться разумом, то
он не мог бы быть обманут; ведь он необходимо должен был
стремиться сохранить, насколько это зависело от него, свое бытие и
свой здравый дух. Но предполагается, что это было в его власти; следовательно, он необходимо должен был сохранить свой здравый
дух и не мог быть обманут. Но его история свидетельствует об
обратном. И потому следует признать, что надлежащее пользование
разумом не было во власти первого человека, но что он, как и мы, был
подвержен аффектам.
§
7. А что человек, как и прочие индивидуумы, стремится, поскольку
это зависит от него, сохранить свое бытие, — этого отрицать никто не
может. Ибо если здесь может быть представлено какое-нибудь
различие, то оно должно проистекать из того, что человек обладает
свободной волей. Но, чем более свободным мы будем представлять
себе человека, тем более будем мы вынуждены допустить, что он
необходимо должен сохранять себя и владеть своим духом (душой —
mens), — с этим охотно согласится всякий, не смешивающий свободы
со случайностью. Ибо свобода есть добродетель, или совершенство.
Поэтому все, что обличает немощность (impotentia) человека, не
может относиться к его свободе. Вследствие этого человек менее
всего может быть назван свободным на том основании, что он может
не существовать или не пользоваться разумом, но лишь поскольку он
властен существовать и действовать согласно законам человеческой
природы. Поэтому, чем более свободным будем мы представлять себе
человека, тем менее сможем мы сказать, что он может не пользоваться
своим разумом или предпочитать зло добру; и потому бог, который
абсолютно свободно существует, мыслит и действует, мыслит и
действует также необходимо, а именно по необходимости своей
природы. Ибо несомненно, что бог действует с тою же
необходимостью, с какой существует. Поэтому как существует он по
необходимости своей природы, так и действует по необходимости
своей природы, т.е. действует абсолютно свободно.
§
8. Итак, мы заключаем, что не во власти каждого человека всегда
пользоваться своим разумом и быть на самой вершине человеческой
свободы; и однако же каждый
293
293
стремится, поскольку это зависит от него, сохранить свое бытие, и
чего бы каждый — все равно мудрец ли он или невежда — ни
добивался и ни делал, он добивается и делает по высшему праву
природы (ибо каждый человек имеет столько права, сколько мощи).
Отсюда следует, что право, или строй природы, под которым все люди
рождаются и большею частью живут, не запрещает ничего, кроме
того, чего никто не хочет и никто не может: ни распрей, ни ненависти, ни гнева, ни хитростей, и ни одно влечение не идет вразрез с ним. И
не удивительно. Ведь природа подчинена не законам человеческого
разума, которые имеют в виду лишь сохранение и истинную пользу
людей, но бесконечному числу других, сообразующихся с вечным
порядком всей природы (человек есть ее частица), одной