подданных создается уважение и страх к государству и при
устранении которых исчезает и уважение, и страх, а с ними вместе и
государство. Поэтому государство, чтобы быть своеправным, обязано
сохранять причины уважения и страха; в противном случае, оно
перестает быть государством. Ибо для тех или для того, в чьих руках
верховная власть, столь же невозможно бегать пьяным или нагим по
улицам с развратницами, ломать шута, открыто нарушать и презирать
им же самим изданные законы и в то же время сохранять подобающее
ему величие, как невозможно одновременно быть и не быть. Далее, убийство и грабеж подданных, похищение девушек и тому подобные
поступки превращают страх в негодование и, следовательно, гражданское состояние — в состояние враждебности.
§
5. Итак, мы видим, в каком смысле мы можем сказать, что
государство связано законами и может совершить преступление. Но
если мы под законом будем понимать право гражданское, которое
может быть защищено средствами самого гражданского права, а под
преступлением то, что воспрещается самим гражданским правом, т.е.
если мы возьмем эти слова в их подлинном смысле, то мы" никоим
образом не сможем сказать, что государство подчинено
309
309
законам или может совершить преступление. Ибо правила и причины
страха и уважения, которые государство обязано хранить ради самого
себя, относятся не к праву гражданскому, а к праву естественному, ибо они могут (согласно пред. §) быть защищаемы не по праву
гражданскому, но по праву войны; и государство связано ими на том
же основании, на каком человек в естественном состоянии, чтобы
быть своеправным или не быть себе врагом, обязан остерегаться
смерти от собственной руки; каковая осторожность его, конечно, не
повиновение, а свобода человеческой природы. Гражданское же право
зависит лишь от решения государства, а оно но обязано ни считаться с
кем-либо, кроме себя, т.е. своей свободы, ни признавать что-либо за
добро или зло, кроме того, что оно само определяет для себя как
таковое. И потому оно не только имеет право самозащиты, издания и
толкования законов, но и их отмены и прощения каждого виновного в
силу полноты своей власти.
§
6. Несомненно, что договоры или законы, которыми народ перенес
свое право на один совет (Consilium) или человека, должны быть
нарушены, когда нарушение их требуется общим благом. Но решить
вопрос о том, требует ли общее благо их нарушения или же нет, не
может по праву никакое частное лицо, но лишь тот, в чьих руках
верховная власть (согласно § 3 этой гл.); следовательно, по
гражданскому праву только тот, в чьих руках верховная власть, остается толкователем этих законов. К этому еще нужно прибавить, что ни одно частное лицо не может по праву защищать их, и потому
на самом деле они не обязательны для того, кто обладает верховной
властью. Но если их природа такова, что они не могут быть нарушены
без ослабления сил государства, т.е. без того чтобы общий страх
большинства граждан не превратился в негодование, то их
нарушением разрушается государство и прекращается договор, защищаемый поэтому не по гражданскому праву, а по праву войны. И
потому тот, кто обладает верховной властью, обязан хранить условия
этого договора только но той же причине, по какой человек в
естественном состоянии, чтобы не быть себе врагом, обязан
остерегаться смерти от собственной руки, как мы сказали в
предыдущем §.
310
310
ГЛАВА V
О НАИЛУЧШЕМ СОСТОЯНИИ ВЕРХОВНОЙ ВЛАСТИ
§
1. В § 11 гл. II мы показали, что человек наиболее своеправен тогда, когда наиболее руководится разумом, и, следовательно (см. § 7, гл. III), то государство будет наиболее своеправным, которое зиждется
на разуме и руководится им. Но так как наилучшим образом жизни
для самосохранения, поскольку таковое возможно, является тот, который устанавливается по предписанию разума, то отсюда следует, что наилучшим будет все то, что делает человек или государство, поскольку они являются наиболее своенравными. Ибо мы не
утверждаем, что все совершающееся, как сказано, по праву, совершается наилучшим образом. Не одно и то же: обрабатывать поле
по праву и обрабатывать его наилучшим образом; не одно и то же, говорю я, — защищать себя по праву, сохранять, выносить решение и
т.д. и защищать себя наилучшим образом, сохранять, выносить
наилучшее решение, и, следовательно, не одно и то же по праву
властвовать и заботиться о делах правления и властвовать наилучшим
образом и наилучшим образом управлять государством. Итак, покончив с правом государства вообще, мы перейдем теперь к
наилучшему состоянию каждой формы верховной власти.
§
2. Каково же наилучшее состояние каждой формы верховной власти,
— легко познается из цели гражданского состояния: она есть не что
иное, как мир и безопасность жизни. И потому та верховная власть
является наилучшей, при которой люди проводят жизнь в согласии и
когда ее права блюдутся нерушимо. Ибо несомненно, что восстания, войны, презрение или нарушение законов следует приписывать не
столько злобности подданных, сколько дурному состоянию верховной
власти. Ибо люди не рождаются гражданами, но становятся. Кроме
того, естественные аффекты людей повсюду одни и те же. Поэтому, если в одном государстве злоба царит шире и совершается больше
преступлений, чем в другом, то объясняется это, несомненно, тем, что
это государство недостаточно позаботилось об общем согласии и
недостаточно благоразумно установило право, а следовательно, и не
обладает абсолютным правом государства. Ведь гражданское
состояние, которое не устранило причин восстаний, в ко-
311
311
тором всегда следует опасаться войны и в котором, наконец, часто
нарушаются законы, немногим отличается от естественного
состояния, где каждый живет по собственному усмотрению, подвергая
большой опасности свою жизнь.
§
3. Подобно тому как пороки, чрезмерное своеволие и упорство
граждан следует приписывать государству, так же и, наоборот, их
добродетель и постоянство в соблюдении законов должны быть
приписаны, главным образом, добродетели и абсолютному праву
государства, как явствует из § 15, гл. II. Доблесть Ганнибала потому
пользуется столь заслуженной славой, что в его войске никогда не
было восстания.
§
4. О государстве, подданные которого не берутся за оружие, удерживаемые лишь страхом, можно скорее сказать, что в нем нет
войны, нежели что оно пользуется миром. Ведь мир есть не
отсутствие войны, но добродетель, проистекающая из твердости духа; ибо повиновение (согласно § 19, гл. II) есть неуклонная воля
исполнять то, что должно совершиться в силу общего решения
государства. Кроме того, государство, где мир зависит от косности
граждан, которых ведут, как скот, лишь для того, чтобы они
научились рабствовать, правильнее было бы назвать безлюдной
пустыней, чем государством 4.
§
5. Поэтому, когда мы говорим, что та верховная власть является
наилучшей, при которой люди проводят жизнь согласно, то разумеем
жизнь человеческую, которая определяется не только
кровообращением и другими функциями, свойственными всем
животным, но преимущественно разумом, истинной добродетелью и
жизнью духа.
§
б. Но следует отметить, что под верховной властью, устанавливаемой, как я сказал, с вышеназванной целью, я понимаю ту, которая устанавливается свободным народом, а не ту, которая
приобретается над народом по праву войны. Свободный народ более
руководится надеждой, чем страхом, покоренный — более страхом, чем надеждой, ибо первый стремится улучшить жизнь, второй —
лишь избежать смерти; первый, говорю я, стремится жить для себя, второй вынужден отдаться победителю, почему мы и говорим, что
один пребывает в рабстве, другой — в свободе. Итак, цель верховной
власти, приобретаемой кем-нибудь по праву войны, есть господство и
скорее обладание рабами, чем подданными. И хотя между вер-
312
312
ховной властью, которая создается свободным народом, и той, которая приобретается по праву войны, если мы обратим внимание на
право той и другой, вообще нельзя отметить существенного различия, однако их цель, как мы уже показали, а кроме того, и средства, которыми каждая должна пользоваться для самосохранения, совершенно различны.
§
7. Что касается средств, какими должен пользоваться князь (Princeps), руководящийся исключительно страстью к господству, чтобы
упрочить и сохранить власть, то на них подробно останавливается
проницательнейший Макиавелли 5; с какой, однако, целью он это
сделал, представляется не вполне ясным. Но если эта цель была