— Подойди сюда, ко мне, — позвал отец Луку, когда футбол по-настоящему увлёк соседей. — Садись здесь, наклонись, поговорим… Телевизор когда себе купил?
— Вчера. В рассрочку; Я не знал, что ваш сломался…
— Майолу хотел увидеть?
Откуда отец знает его мысли? А может, если человек лежит вот так неподвижно дни и ночи и только думает и думает, то мысли других людей передаются ему, будто по радио? Особенно близких людей…
— Да, — тихо отозвался Лука. — Хотел увидеть Майолу.
— Очень её любишь?
— Я? — Лука искренне удивился.
— Нет, я! — Семён Лихобор рассердился. — Очень любишь?
— Я же говорил тебе: мы с ней друзья. Сам подумай} ну какой я ей жених? И потом, я как-то не представляю её…
— А ты представь! И почему, интересно знать, ты плох для неё?
Милый отец, дорогой и родной, ты повторяешь ошибки всех отцов и матерей, считая своего сына самым красивым, самым умным и добрым на свете, достойным быть мужем лучшей девушки. А ты взгляни на него её глазами, и сразу всё изменится. Перед тобой окажется обыкновенный парень, правда, сильный, высокий, на вид неглупый, — в общем, один из тех, кто стоит у станков на заводах, делает сложные машины. Внешне эти парни отличаются друг от друга — ну, скажем, ростом, цветом глаз, волос, но у всех у них умелые, умные руки, и составляют они одно самое прочное в мире единство — рабочий класс. Когда эти парни вместе, они великая сила, им любые подвиги по плечу. А так, порознь, у каждого из них уйма недостатков, и только ты, отец, в своём родительском ослеплении не хочешь этого замечать. А девчатам не откажешь в наблюдательности.
— Никогда не задумывался, плох я или хорош, — ответил Лука. — И думать не собираюсь. И вообще вопрос этот снимается с повестки дня.
— У тебя снимается, у неё — нет. — Семён Лихобор не собирался сдаваться. — Эта девчушка любит тебя безоглядно, на край света за тобой пойдёт. Ты что, слепой? О ней, о её счастье подумай. Если и вправду она тебе только подружка, если не дрожит в твоём сердце ответная струна, исчезни из её жизни. Девичье сердечко поболит-поболит, да и перестанет. Молодо. — зелено: быстро влюбляется, быстро и забывает. В том, что ты честный, я не сомневаюсь, но ты думай не только о себе, о ней подумай…
— Ура-а-а! — вдруг закричал моряк. — Киевляне гол забили! — И комната, как чаша до краёв, наполнилась криками, свистом, аплодисментами: лавина, обрушившаяся на стадион, перенеслась и сюда, в тихую палату, но Семён Лихобор даже ухом не повёл, не оглянулся.
— Ты смелым должен быть, ты мужчина! — продолжал отец. — Но если ты к ней равнодушен, повторяю, исчезни из её жизни…
— Ты ошибаешься, отец, — настаивал на своём Лука.
— Не ошибаюсь. Видел я эту девушку, когда она на пороге стояла… Очень хочу внуков, маленьких Лихоборов увидеть.
Лука засмеялся, представив Майолу в окружении ребятишек, она сама-то ещё дитя малое, и сказал:
— Внуков ты, может, и дождёшься, только матерью их едва ли будет Майола Саможук. Здесь ты крепко ошибаешься. И исчезать мне никуда не придётся. Просто всё это твоя фантазия.
— Может, конечно, ты и прав. Но всё-таки подумай, — сказал старый Лихобор. — Смотри, смотри, как защитник ударил!..
— К тёще, за молоком! — разочарованно проговорил сапёр.
— А теперь за работу, — сказал отец. — Побрей меня. Красивым хочу быть. И разговора нашего не забывай. Лихоборы бывали всякими — бедными и богатыми, умными и бездарными, красивыми и страховидными, но трусов среди них и подлецов не было. Ясно тебе?
— Ясно, — сказал Лука. — Поверни голову, фантазёр. Выдумщик ты, отец.
Через час, взглянув ещё раз па экран телевизора, где сметной волк из мультфильма гнался за зайцем, Лука вздохнул и вышел.
Дома ощущение неуютности своей большой комнаты, освещённой яркой лампой под прозрачно-оранжевым абажуром, почувствовалось с новой силой. Ни черта! На этой неделе снова будет стоять новенький «Электрон», деньги Лука добудет. Эка важность, на то и существует касса взаимопомощи! Возьмёт деньги, вернёт их своевременно. Очень хочется здесь, в своей комнате, одному, смотреть, как будет бежать Майола.
А почему он так этого хочет? Может, прав отец? Ерунда. Десятки тысяч женщин и девушек «болеют» за футболистов киевского «Динамо», но не все же влюбляются в них! Люди любуются красотой, изяществом человеческого тела, ловкостью и силой. Вот так и будет смотреть Лука на Майолу, следить за её бегом.
Странно, но он всё время думает о Майоле. Отец растревожил его своими разговорами. Нечего греха таить, приятные, конечно, мысли, но абсолютно нереальные, и от этого, пожалуй, немного горько на душе.
…Председатель кассы взаимопомощи Глущенко нисколько не удивился, услышав просьбу Луки.
— Пожалуйста, — сказал он. — Пиши заявление. Вернёшь через полгода. — Зачем деньги-то понадобились? Жениться вздумал?
— Вот именно! — весело отозвался Лука.
— Давно пора! — Глущенко одобрительно улыбнулся. — В таком случае можем дать крупную и долгосрочную ссуду. Укажи в заявлении причину.
— Нет, — возразил Лука. — Моё время пока не приспело, невеста ещё косы отращивает.
— Жаль. — Глущенко был откровенно разочарован.
Справку из бухгалтерии взял на своё имя Иван Долбонос, они вместе пошли в магазин, всё оформили, и вечером комната Луки снова осветилась зеленоватым светом. Второй «Электрон», родной брат первого, стоял на прежнем месте и добродушно подмигивал хозяину.
— Не беспокойтесь, — сказал Лука в магазине. — Выплатим деньги быстрее, нежели положено.
Теперь нужно было своё обещание выполнять. Лука с сожалением нажал красную кнопку, выключил телевизор, накинул на плечи пиджак и вышел. В ЖЭКе за маленьким письменным столом сидела управдом Мария Кондратьевна, старательно заносила какие-то цифры в аккуратно разлинованный лист бумаги.
— Мария Кондратьевна, — торжественно начал Лука, — представляете, мне нужны деньги.
Управдом, не говоря ни слова, опустила руку в ящик стола, достала трёшку.
— В получку отдашь, — бросила густым, почти мужским басом..
Сидела она за столиком, большая, грузная, настолько располневшая, что неясно было, где кончалась шея и начинались плечи, и смотрела на Луку своими заплывшими глазками приветливо и весело. Причёска её с толстой накладной косой покачивалась в такт глубокому дыханию мерно и медленно, будто сама Мария Кондратьевна качалась на широкой, спокойной волне.
— Мало, дорогой мой управдом. — Лука не дотронулся до денег.
— Больше не могу. — Маленький, пухлый, ярко накрашенный рот спрятался между полными, как большие белые булки, напудренными щеками.
— Есть три способа приобрести деньги, — наставительно сказал Лука. — Занять, украсть и заработать. Первый плох тем, что приходится брать на время и чужие, а отдавать свои и навсегда. Второй, как известно, запрещён законом. Остаётся третий. Денег мне нужно много — на два телевизора.
— Голубчик ты мой! — Мария Кондратьевна всплеснула руками от радости. — Для полноты счастья только тебя и не хватало. В восемнадцатой квартире краны неисправны, в сороковой — сантехника, в сто первой рама едва держится…,
— Пишите наряды, — сказал Лука.
— Два телевизора? — Белое лицо женщины стала медленно заливать розовая краска, будто кто-то помпой накачивал её полные щёки. — Себе и отцу? Какой же ты молодец!.. А наряды сейчас выпишем, за этим дело не станет. — Голубенькие глазки Марии Кондратьевны умилённо посматривали на Луку. — Не то что на два, на десять телевизоров работы хватит. Только не ленись!
Когда в субботу Лука пришёл к отцу, соревнования в далёкой Америке шли полным ходом.
— Наши впереди идут на одиннадцать очков. — Отец явно волновался. — Но предстоит ещё много видов программы, в которых американцы сильнее наших.
— Не боги горшки обжигают. Нашим выигрывать не впервые.
— И проигрывать тоже, — язвительно заметил сапёр.
— И проигрывать не впервые, — охотно согласился Лука, — Что же это за спорт, если выходишь на поле, зная, кто победит? Это вам не какая-нибудь захудаленькая пьеска: герой только рот раскрыл, а ты уже знаешь, чем пьеса закончится.
— Эстафета будет завтра около четырёх, — как бы не придавая словам особого значения, заметил отец.
— Знаю, — так же равнодушно ответил сын.
В воскресенье он с самого раннего утра работал, как одержимый, выполняя наряды Марии Кондратьевны, ремонтировал краны, замки и петли окон, работал весело, с шуточками. Давно у него не бывало такого отличного настроения.
Около четырёх часов он, вымывшись под душем, в свежей рубашке, уже полулежал на тахте и смотрел по телевизору соревнования.
Майола, не лицо её, а только хорошо знакомая фигура в тёмном тренировочном костюме, промелькнула на экране, и Лука сразу насторожился, даже приподнялся, сел поближе, боясь пропустить малейшую подробность. Очень уж кратковременный этот эстафетный бег — четыре этапа по сто метров. Промелькнут секунд сорок, может, чуть больше, и всё: спортсменки пронесут деревянную палочку от старта до финиша. Но сколько профессиональных секретов и тонкостей проявятся за эти сорок секунд! Нужно трижды передать палочку, не задерживаясь ни на сотую долю секунды. Лука вспомнил, как разучивал с девушками эти передачи тренер Загорный тогда, на стадионе. Будто по огромному колесу, кружила и кружила команда по чёрной беговой дорожке, добиваясь абсолютной точности. Но одно дело — тренировка, когда нервы спокойны, сердце бьётся ровно и от того, что ты где-то сделал ошибочный шаг, ничего не зависит. Совсем другое дело — соревнования: здесь нервы напряжены до предела и одно, только одно неточное движение может стоить победы.
Лука встал, волнуясь, прошёлся по комнате. Уже видно, как расходятся девушки по своим этапам, потом ми-нута ожидания, вот поднимает руку в белой перчатке — чтобы заметнее было судьям — похожий на дипломата стартер, струйка дыма появляется над его пистолетом и звучит еле слышный в говоре огромной толпы выстрел.