— Что в лагере? — бросился к ней Колосов.
— В лагере нет ни одной живой души, — отыскивая глазами среди партизан Шамрая, ответила девушка. — Сегодня утром вывезли всех пленных. Их было не так уж много, погрузили на три машины и увезли.
— Куда?
— Никто не знает. Одни говорят — копать окопы. Другие — будто бы в Германию…
— Опоздали мы, — глухо проговорил Колосов.
В шахте воцарилось молчание. Было жаль товарищей, с которыми делили все трудности лагерной жизни.
— Я привезла тебе бритву, — виновато, словно она сама была причастна к трагедии в лагере, сказала Жаклин Шамраю.
— Спасибо, Сколько их там было?
— Человек девяносто. Как раз на три машины.
Старый ствол шахты «Сан-маре», их надёжный спаситель и союзник, в эту минуту показался Шамраю сырой тёмной могилой, где нечем дышать, где тебя могут задушить, как мышь. И страшно захотелось как можно быстрее вырваться из шахты на волю, под звёздное небо, почувствовать дыхание ветра, настоящей свободы.
Солнце село. Над «Сан-маре» опустились сумерки. Партизаны по одному, по двое выходили со двора старой шахты. Не было силы, которая теперь была бы способна удержать их на месте. Им мало было ощущения свободы под вольным звёздным небом, хотелось настоящего действия, боя, мести… Жаль, не успели освободить ребят из лагеря.
— Что будем делать, командир? — спросил Мунтян,
— Подождём. Скоро вернётся из разведки Робер.
— Подождём, — передразнил его Кикоть. — Хватит, дождались уже… Всю жизнь вот так и будем сидеть сложа руки?
— Нет, чуть меньше, — ответил Колосов. — А разговоры, между прочим, приказываю прекратить. Будет совещание, тогда всё обсудим.
Вскоре ещё два человека появились на подворье. Одного — Робера — Шамрай узнал сразу. Другого, высокого француза с буйной шевелюрой, он никогда не видел. Правда, ущербная луна светила, как пригашенная лампа, но всё-таки ошибиться было трудно. Тотчас же собрали всех командиров.
— Здравствуйте, товарищи, — сказал Робер. — Знакомьтесь, это капитан Габриэль — руководитель резистанса нашего района.
— Здравствуйте, товарищи, — поздоровался капитан.
— Я хочу посмотреть на него, — заявил Кикоть. И сразу несколько лучей аккумуляторных фонариков сошлись на лице Габриэля.
Оно было совсем молодым, с горбатым гасконским носом, внимательными умными глазами, увеличенными сильными стёклами очков, с впалыми щеками и резко выступающим подбородком — отчего выбритый капитан казался бородатым. Он, конечно, не капитан, в армии, может быть, имел чин никак не выше лейтенанта, если, конечно, он вообще там служил. Впрочем, капитан не капитан, разве это имело сейчас значение, лишь бы умело командовал. Торопиться с выводами нечего. Война быстро выявляет характеры и способности людей, безошибочно определяет им настоящую цену.
— Я рад видеть вас, — продолжал Габриэль, — рад, что в нашем районе появился такой сильный отряд. Мне нравится его название — «Сталинград». Вы уже четвёртый отряд, который выбрал себе это название. И, конечно, не случайно. Я пришёл сюда не для того, чтобы поделиться с вами добрыми чувствами или произвести на вас приятное впечатление. Мы встретились, чтобы работать. Перед нами сейчас стоят серьёзные задачи, о которых, наверное, уже говорил ваш командир камрад Колосов. И главнейшая из них — сделать так, чтобы возможно меньше немецких эшелонов с танками, войсками и боеприпасами прорвалось к Нормандии, где сейчас, сию минуту, на берег Франции высаживаются дивизии Первой французской армии генерала де Голля. Здесь, на шахте, оставаться нельзя — в случае нападения возможностей для обороны почти никаких. Вас прихлопнут, как в мышеловке. Наши товарищи перевезут вас в лес возле села Турвиль. Оно контролируется нами, расположено в семи километрах от Террана, а Терран, хоть и небольшой городок, всё же узел шоссейных и железных дорог. Это сейчас важнее всего. В лес под Турвиль мы переходим не для обороны, а для активных действий. Теперь пусть обороняются боши, а наступать будем мы. Да здравствует победа! Да здравствует Сталинград!
И все, кто был в шахте, дружно и радостно повторили: «Да здравствует победа! Да здравствует Сталинград!»
— Много ли партизан во Франции? — полюбопытствовал Мунтян, когда прекратились возгласы.
— Вполне достаточно для того, чтобы не давать бошам ни минуты покоя. А так же для того, чтобы лишить их возможности перебросить подкрепление в Нормандию. Существует общий план действий, и в этом плане ваш отряд занимает определённое место. Я уверен, «Сталинград-четыре» с честью оправдает своё название.
— А что конкретно мы будем делать завтра? Может, нужно что-то подорвать? — не унимался Кикоть.
— Сейчас объясню. Посветите, товарищи, вот сюда, на карту, — попросил капитан Габриэль, развёртывая перед собой большой лист хрустящей бумаги…
Всё дальнейшее произошло так, как решили на совещании командиров: с наступлением ночи группа Шамрая очутилась в небольшой рощице, километрах в пятнадцати от Террана, возле железнодорожного полотна, которое пролегало в неглубокой, поросшей травой балочке, прорытой в пологом взгорье. Это место Шамрай выбрал потому, что оно даже на первый взгляд казалось меньше всего пригодным для диверсии и наверняка немецкое командование его оставило без особого внимания. Возле входов в туннели, на мостах и виадуках — всюду появились часовые в серо-чёрных касках, — о решающей роли военных коммуникаций в немецком генеральном штабе знали отлично.
Франция — страна, переплетённая густой паутиной железных дорог. Один взрыв мало что давал, выходил из строя один участок дороги, и только. Движение же поездов не прекращалось — всегда можно найти объезд. Поэтому, чтобы совершить настоящую диверсию, нужно было взорвать железнодорожные ветки на разных, причём важных, участках с таким расчётом, чтобы, создав пробки, вызвать хаос на соседних железнодорожных магистралях.
Операцию спланировали именно так. Если даже не возникнет особого беспорядка или паники, то, во всяком случае, нормальное движение поездов приостановится на несколько дней. А это самое главное.
Одно удручало Шамрая — не было у них настоящего сапёрного снаряжения. Ничего, придётся обойтись и обычным шахтёрским: круглыми цилиндрическими зарядами тола, индукционной электромашиной. Об автоматических детонаторах нечего и мечтать. Где их сейчас возьмёшь? А было бы неплохо: заложи под рельсы мину, отойди в сторонку и жди, пока под тяжестью электровоза прогнётся шпала, щёлкнет пружина, проснётся гремучая ртуть и оживёт динамит, тол или тротил… А вместо всего этого — лежи с индукционной машинкой в лесочке, на опушке, совсем неподалёку от полотна и дожидайся, когда приблизится поезд.
Французские партизаны за время войны не раз пускали под откос немецкие эшелоны. И потому гитлеровцы почти приостановили по ночам движение на железных дорогах. Но теперь, когда в Нормандии гремел бой, а Терран был забит вагонами, хочешь не хочешь, а приходится ехать и ночью. Ничего другого немцам не оставалось. Партизанская разведка донесла — на станцию Терран прибыли два эшелона с танками. Вот один-то из них и должен был напороться на мину Шамрая. Его группа под рельсы заложила приличный заряд. Не только электровоз — целый домище перевернёт вверх тормашками. Детонаторы продублированы: подведёт один — сработает другой. Кажется, всё предусмотрено.
В такие минуты душу Шамрая охватывал удивительный покой. Ты лежишь, ждёшь приближения поезда с танками и гитлеровцами, под рельсами надёжный сильный заряд, над головой глубокая звёздная ночь, а на сердце покой и тишина, потому что рядом с тобой любимая.
Да, теперь Жаклин всегда была рядом с Шамраем. Она раздобыла большую зелёную сумку с красным крестом и заявила, что домой не пойдёт ни в коем случае. В отряде будут раненые. Она умеет делать перевязки. Колосов разрешил: конечно, раненые в отряде будут.
Шамрай и Жаклин лежали, спрятавшись за толстый ствол старого дуба. И Шамраю почему-то вспомнилась та минута, когда он впервые очутился в бельгийском лесу и услышал, прячась за деревьями, песню Гали и Нины.
Галю недавно пришлось увидеть. Но уже, к сожалению, не ту Галю…
А сейчас над Францией тишина. Небо, будто купол в соборе, украшенный неестественно яркими звёздами. И Шамраю кажется, что такая же торжественная тишина разлилась над всей землёй. Словно в эти минуты и не льётся кровь на плацдарме под Вислой, не грохочут пушки у Ла-Манша. Всё охватил и подавил в округе безграничный простор тихой короткой июньской ночи.
Прошлогодние сухие листья пахнут терпкой дубовой и осиновой корой, горьковатой прелью. Шамрай молчит, насторожённо прислушиваясь и боясь пропустить отдалённый перестук колёс эшелона на стыках рельсов. Может, именно в эту минуту за пятнадцать километров отсюда, в Терране, без сигналов тихо тронулся с места гружённый тяжёлыми танками состав…
Но молчат ребята, которые стоят на сигнальных постах. Совиным криком должны они предупредить о приближении поезда. А что, если заснут, прозевают?
Нет, никто из бойцов отряда «Сталинград» не спит в эту первую для многих из них партизанскую ночь. Жаклин тихо, едва заметно провела ладонью по руке Романа. Он поймал её пальцы, стиснул. Так и лежат они, Жаклин и Шамрай, рядом, рука в руке, и даже не могут думать друг о друге, о своей трудной любви и далеко не ясном будущем; все чувства поглотило тревожное ожидание.
А что, если немцы пронюхали и передумали пускать по этому перегону свои эшелоны?
Не беда. Доберёмся до них тогда на другом участке.
Когда оглянешься, то видно, как далеко, на выходе из балочки, горит зелёный огонёк. Путь свободен, рельсы исправлены, сигнализация работает, — чего же ждут немцы?
— Ты знаешь, — тихо сказал Шамрай, — у меня сейчас такое чувство, будто я вижу всю землю, знаю о происходящем во всех странах. А в центре — мы с тобой и заряд тола под стальными рельсами. Вот слышно, очень далеко, за Уралом, на Магнитогорском заводе, сталевар ударил ломиком в летку мартена. Слышишь, как шипит, разбрызгивая огненные брызги, бежит по жёлобу жидкая сталь. Из неё сделают броню для танка. Он придёт в Берлин, я вижу его путь. А вот совсем близко, рядом с нами, кузнец Клод Жерве перековал мои кандалы на острые шипы. Их раскидают по шоссе, и немецкие машины долго будут стоять с проколотыми шинами. Прислушайся, это друзья Якоба Шильда снова спустились в глубокую шахту «Моргенштерн», проверили, хорошо ли спрятан памятник Ленину и не пронюхали ли о нём гитлеровцы. А в Турине, на севере Италии, забастовали рабочие заводов Фиат, они отказались ремонтировать немецкие танки, подбитые в Молдавии и в Польше. Видишь, погас огонёк — это в Америке, где-то возле Питсбурга, мастер поставил последнюю точку электросварки на крыле самолёта. Через месяц машина прилетит в Англию, а потом сбросит бомбы на Берлин. Понимаешь, я слышу, как рабочие всей земли куют нашу победу, трудятся для того, чтобы задушить фашизм. Они стоят у мартенов, спускаются в шахты. Они садятся в танки или в самолёты, но от этого не перестают быть рабочими — солью земли. Просто меняется их рабочее место, вот и всё. У нас есть лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»…