Она замолчала, усталая от напряжения; на лбу выступили жемчужинки пота…
Я был поражен. Все сказанное — истинная правда. Откуда эта женщина столь точно знала иные подробности моей жизни? Я неохотно вспоминаю о них — вряд ли она что-либо слышала от знакомых… Определение же моего характера просто великолепно!
— А теперь правая рука, — прервала она общее молчание слегка неуверенным, сорвавшимся от внезапного волнения голосом. — Правая рука у мужчины — позитивная, предрекает будущее…
Я неловко протянул правую ладонь. Кто-то сильно дернул меня за рукав. Обернувшись, я встретил умоляющий взгляд Хеленки.
— Довольно развлечений! Прошу тебя, не спрашивай ни о чем больше!
— Поздно, — ответил я шепотом, — теперь уже неудобно отказаться.
— Линия жизни, — начала гадалка, внимательно рассматривая рисунок моей ладони, — подчиняется особому велению.
И подняв ко мне загадочное, скрытое кружевом лицо, отчетливо произнесла:
— Законом всемогущей судьбы вы приблизились к зенитному пункту двух противоположных потоков; в этот миг вы — на пересечении смертельно враждебных влияний. Вы — путник на развилке дорог. От вашего решения зависит… возможно, даже чья-то жизнь?… А вот здесь красивым выразительным рисунком вьется «линия Луны», называемая также «Млечным путем», и обещает многочисленные путешествия на суше и на море; далекий юг манит вас: вижу множество буйных экзотических цветов и золотой песок пустыни. Но эта линия обычно зависит от предыдущей; события, предсказанные ею, зависят от пути, который вы изберете под натиском одного из упомянутых влияний… А вот «линия Фортуны», капризная, обманчивая линия между «холмом Юпитера» и «долиной Марса». Вы пользуетесь большим успехом у женщин и легко добиваетесь дружбы мужчин. Берегись седовласого человека! Он ложный друг!!
Раскатистый сардонический смех был ответом на предостережение. Я обернулся на смех… вокруг — лишь серьезные сосредоточенные лица людей, внимательно следивших за гаданьем.
— Не доверяй и прекрасной белокурой девушке, на время ей удалось опутать тебя.
Вдруг ее голос сорвался, рука, державшая мою кисть, задрожала в нервном пароксизме. Дама поднялась и, обращаясь прямо ко мне, воскликнула сильным, вибрирующим голосом:
— Счастье, подлинное счастье, блаженство и богатство даст вам совсем другая женщина. Ее день на горизонте вашей жизни уже занялся. Та — никогда не станет вашей женой.
Последние слова слились с криком Хелены. Побелев словно полотно, она потеряла сознание, я едва успел ее поддержать.
— Пожалуйста, воды! — закричал я, беспомощно оглядываясь.
— Есть кое-что и получше, — отозвался рядом со мной спокойный голос дожа. — Верное средство.
И он поднес к лицу Хелены флакон с солями. Хелена тотчас же открыла глаза и, глубоко вздохнув, улыбнулась чудесной улыбкой:
— Где эта женщина? — спросила она, тревожно озираясь.
— Успокойтесь, — ответил дож, помогая мне отвести невесту в будуар для дам. — Ее уже нет здесь. В замешательстве, вызванном ее бестактным финалом, она ускользнула из дома… Авантюристка! — договорил он тихо, сквозь зубы.
У входа в будуар мы остановились. Хеленка исчезла за портьерой, мы с дожем направились в костюмную комнату для мужчин — пора возвращаться домой. По пути я поблагодарил своего спутника.
— Простите, кого мне благодарить за помощь и доброжелательность? — спросил я, останавливаясь под аркой входа. — Меня зовут Джевецкий.
В ответ дож снял маску, дружески протягивая руку.
— Ты, Анджей?!
— Да, я. Игра началась. Что бы ни случилось, помни: есть друг, всей душой преданный тебе, живо заинтересованный в твоей судьбе, во всяком случае, больше, чем ты полагаешь. До свидания, Ежи!
И пожав мне руку, он быстро сбежал по лестнице к выходу. А я отправился к Хеленке, помог им с матерью сесть в пролетку.
— До свидания, Ежи! — сказала она на прощание, протянув мне свою маленькую изящную ручку. — До свидания в субботу! Не забудь!
— До свидания, дорогая моя!
Пролетка отъехала, растаяла в предрассветной мгле.
Внезапно в свете фонаря, догорающего у ворот, передо мной возникла стройная, закутанная в плащ фигура незнакомки! Она схватила меня за руки и, сорвав маску, шепнула:
— И я жду в субботу. Люблю вас, вы мне обречены. Вот адрес.
И втиснув мне в руку визитную карточку, она исчезла в предрассветном полумраке.
Я долго стоял не в силах сделать и шага. В ушах звучали слова гадалки, звучали не терпящим возражения приказом, а пальцы судорожно сжимали белую жесткую карточку. Медленно, почти невольно, я поднял карточку к глазам и прочитал: Кама Бронич. Парковая, 6.
Женщина с моста Святого Флориана жила в доме Вируша!…
VIVARTHA
В четверг и пятницу я претерпевал все муки ада. Эти два дня решительно повлияли на мою жизнь, роковым образом предначертав будущие события. После бессонной ночи с пятницы на субботу, весь разбитый, я поднялся рано утром и посмотрел в окно на еще сонный мир; кленовый листок, медленно подгоняемый ветром, более противился натиску стихии, нежели я.
И все-таки — удивительное дело! — я ощущал себя в своей слабости счастливым, упоенным столь сладостным иссякновением воли и чувств. С гедонистическим легкомыслием, свалив ответственность неизвестно на чьи плечи, я отдался течению, все ощутимее увлекавшему в неведомое. Apre.s moi le deluge…
В одиннадцать я переоделся и отправился к Гродзенским. Здороваясь, прочел в глазах Хеленки беспокойство и неуверенность. Мой непринужденный и беззаботный смех быстро рассеял ее опасения; вскоре она развеселилась как дитя.
После обеда, около трех, настало время garden party. Нас оставили одних в огромном диком парке Гродзенских. Этот парк — не то сад, не то лес — уникален в своем роде. Некогда он был, кажется, частью Добецкой Пущи, тянувшейся на много миль и укрывавшей в своих зарослях бурную, глубоким яром протекавшую Дручь. Пущу выкорчевали, остались река и парк Гродзенских — останки минувшей славы лесных дебрей.
Семья Хелены с пиетизмом поддерживала первобытный колорит парка. И многокилометровый парк производил скорее впечатление леса. Лишь небольшой участок, непосредственно примыкавший, к усадьбе, был отдан во власть садоводческой цивилизации; ландшафты, годами не знавшие секаторов, неискалеченные порубками, жили буйно, дико и привольно. Никто не обкашливал заросших тропинок, не убирал завалов, не выкорчевывал пней от поваленных осенними бурями деревьев, не расчищал буреломов. В лесу осталось множество заповедных мест: мощные, вырванные с корнем деревья, засеки, недоступные, хищно ощеренные укосины ревниво оберегали лесные чащобы, и лес уже давным-давно сделался убежищем для всевозможного дикого зверья, не пуганного охотами, — зверь хоронился под защитой обрывов над Дручью.
В самой красивой юго-западной части парк пологим склоном сбегал к реке и далеко вдающимся клином врезался в излучину Дручи. Туда мы и направились с Хеленкой. Взявшись за руки — двое радующихся солнечному небу детей, — мы брели по старой, засыпанной листвой дороге. Ветви древних дубов простирались над нами, эхо далеко разносило их неспешную беседу.
Хеленка взяла меня под руку и, прислонясь головкой к моему плечу, задумчиво говорила:
— Как здесь чудесно, Юр, не правда ли? Все такое подлинное, торжественное…
— Душа векового леса, — бормотал я, жадно насыщаясь голубизной ее глаз. — Твой отец, Хеленка, наверное, очень любит природу.
— О да. Он боготворит природу как язычник. Часто целые дни бродит в самых отдаленных и глухих уголках и всякий раз приходит странно задумчивый, рассеянный, ничего не замечает вокруг.
— Лес действует как наркотик — можно и опьяниться его душой…
Мы примолкли, и некоторое время слышался лишь шорох листьев под нашими ногами. Хелена первая прервала молчание.
— Отец мой человек очень суеверный.
— Я не заметил ничего подобного.
— Он скрывает даже от нас. Кажется, я унаследовала его склонность.
— Ты, Хеленка?
— Как раз сегодня утром, до твоего прихода, я еще раз убедилась в этом.
— Расскажи мне подробнее.
— Разумеется. Мне просто необходимо поделиться с тобой даже самыми пустяковыми впечатлениями.
Я с благодарностью посмотрел на нее.
— Мы уже далеко зашли, я что-то устала, присядем здесь, на мху.
— Прекрасно! — согласился я, расстилая мягкий шотландский плед, который нес из дому, перекинув через плечо.
— Сегодня утром, за час до твоего прихода, я сидела одна на террасе, заканчивая утренний туалет. Вдруг на лестнице со стороны сада появилась нищенка — за подаянием. Взгляд старухи мне не понравился: в ее черных, страстных глазах таилось что-то злобное; на увядших бледных губах блуждала загадочная усмешка. Хотелось поскорее избавиться от нее; велев ей подождать на лестнице, я пошла за деньгами, да как назло не могла найти кошелек — оставила его вчера в непривычном месте. Наконец кошелек отыскался, и, отсчитав несколько монет, я вернулась и застала нищенку на террасе — она что-то собирала на полу около стула, где я только что сидела. Завидев меня, она поспешила сложить собранное в красный платок, завязала его узелком и злобно усмехнулась:
— Спасибо панне за труд и добрые пожелания. Я получила здесь нечто стократ ценнее золота. Adieu, красивая панна, adieu!… А впредь побыстрее убирай с полу ногти после утреннего маникюра, коль не желаешь, чтобы кое-что с твоих розовых пальчиков попало в чужие руки.
Злобно хихикнув, она сбежала по ступеням и скрылась за воротами.
— Странное происшествие. А денег старуха так и не взяла?
— Нет. Сдается, подаяние было лишь предлогом, чтобы попасть на террасу.
— Да… похоже.
— После ее ухода мне сделалось как-то холодно и страшно, до сих пор не могу совладать с собой.
— Хеленка, ты просто слишком впечатлительна! Лучше не думать о таких пустяках.
— Почему-то боюсь я этой старухи. Бабушка не раз твердила мне: срезанные волосы, ногти или выпавший зуб надо тотчас сжечь, иначе, того и гляди чужие враждебные руки воспользуются твоей небрежностью.