— Прекрасно, дорогой! Прекрасно! Вот ты и научился кое-чему. Именно в этом все дело. И потому у нас две возможности, следуя им, быть может, удастся вторгнуться в орбиту ее сущности.
— Какую же ты избрал?
— Более слабую астральную тень.
— То есть направление, указанное более коротким рожком окарины?
— Да. И знаешь, почему?
— Не догадываюсь.
— Полагаю, направление длинного рожка, будучи вектором более сильного притяжения, привело бы нас к самой Каме. А нам интересно, напротив, едва заметное указание короткого рожка.
— И ты надеешься с помощью такого указания добраться до чего-то иного?
— Да. Это и будет tertium associationis magneticae, который я ищу.
— Оригинальный замысел!
— Если перевести операцию на язык геометрии, то магнетические взаимоотношения представляются в виде треугольника. Это triangulus magneticus, вершина коего — Кама, а углы основания — вода в моем сосуде и некий неизвестный Х, на который указывает короткий рожок.
— А каким образом ты используешь указание? Сосуд ведь не поведет к этому Х.
— Как раз нечто в таком роде. Сосуд сыграет роль астрального компаса: соответствующим образом установленный, он приведет нас на место.
— Все дело в установке. В обычном компасе довольно повернуть под определенным углом диск со сторонами света, чтобы направление согласовать со стрелкой, показывающей Север. А здесь?… Ведь Кама — полюс подвижный, постоянно меняющий положение.
— Зато неизвестный Х, кажется, пункт постоянный.
— В самом деле?
— В любом случае, со дня, когда я занялся анализом, то есть уже несколько месяцев, и до сегодняшнего утра угол отклонения короткого рожка остается неизменным, тогда как длинное ответвление постоянно перемещается.
— Это и навело тебя на мысль, что оно указывает Каму, не правда ли?
— Отчасти здесь проявляется интенсивность радиуса действия.
— И все же, на мой взгляд, астральный компас не проводит нас к таинственному Х.
— Похоже. Дабы разрешить твои сомнения, сообщаю: таким «компасом» может пользоваться только человек в сомнамбулическом состоянии.
— Значит, указующий рожок — лишь вспомогательный фактор?
— И тем не менее решающий; без него не достигнуть пункта, таинственными нитями связанного с сущностью Камы. Необходимо иметь его под рукой, чтобы постоянно ощущать движение заключенных в нем флюидов.
— И тогда «компас» покажет тебе направление?
— Безусловно. Но прежде всего ты должен погрузить меня в состояние, необходимое для проведения операции. Сумеешь?
— Да. Ведь мы уже неоднократно делали подобные опыты.
— Разумеется, однако не забывай, мы ни разу не выходили за пределы гипноза; сейчас речь идет о трансе более глубоком.
— Понимаю. Не беспокойся, я сумею.
— Прекрасно. Сразу и начнем. Время суток подходящее — вечер; в сумерках мы не привлечем к себе внимания прохожих. Когда я засну, ты выведешь меня за калитку.
— Я последую с тобой рядом.
— Кто знает, куда нас заведет эксперимент. Возможно, неподалеку, а то и на расстояние нескольких километров или больше. Приготовься в дальний путь.
— Я повсюду пойду с тобой.
— И еще: когда окажемся у цели, ты разбудишь меня.
— Понял. Начинать?
— Начинай!
Вируш взял в левую руку астральный компас, сел в кресло и с минуту сосредоточенно всматривался в копию Рембрандтова «Урока анатомии» на стене напротив. Я встал в нескольких шагах и начал его усыплять. После шестого пасса он закрыл глаза, глубоко вздохнув. Еще несколько пассов, чтобы закрепить состояние, и я начал его углублять. Через пять минут белки глаз у Анджея закатились, и усыпленный обрел характерную свободу движений и речи. Я вынул из галстука булавку и легонько уколол его в щеку.
— Чувствуешь боль?
Он улыбнулся.
— Ничуть.
Я еще раз уколол его в предплечье с тем же результатом. Анджей не шевельнулся. И хотя кожа была глубоко проколота, кровь не показалась.
— Прекрасно. Теперь встань и иди за мной.
И я вывел его через сад на улицу.
Вечерело. Фонарь около виллы едва отбрасывал матовые блики — густой туман напитал воздух, лениво окропляя булыжник мостовой… Тишина. Время от времени из тумана выныривал прохожий, на мгновение оказываясь в круге слабого света, и снова исчезал в тумане. Вдалеке звенели трамваи.
Вируш нерешительно стоял на тротуаре. Я отошел на несколько шагов, оставляя ему полную свободу действий.
Он протянул руки горизонтально, затем раскинул их будто крылья. Пальцы левой руки разжались, открывая компас на ладони… Медленно, словно слепец, Анджей начал поворачиваться на месте, изучая пространство. После третьего полуоборота вправо он заколебался и вернулся к прежней позиции; снова повернул было в ту же сторону и снова отступил влево. В конце концов остановился на месте, опустив правую руку. Простертая левая рука упорно указывала на что-то вдали. На губах мелькнула довольная улыбка. Нашел…
Окарина на ладони спящего дрогнула и, словно движимая скрытой в ней силой, повернулась под определенным углом, направив короткий рожок параллельно указательному пальцу. Компас начал действовать…
Анджей осторожно прижал к себе напряженно вытянутую руку и снова сжал окарину, положив палец на короткий указатель. Еще немного постоял на месте, будто вглядываясь в пространство, затем двинулся напрямик через улицу.
Я пошел за ним. Мы наискосок срезали Парковую, миновали Солярную площадь, свернули вниз на Стромую, спускаясь к берегу Дручи.
Время от времени, особенно там, где приходилось менять направление, Анджей останавливался и сверялся с окариной. Чувствительный указатель предупреждал его при каждом повороте.
Мы углубились в лабиринт узких маленьких и очень людных улочек у реки. То и дело в закоулках возникали подозрительные фигуры — настороженные, мрачные, явно отмеченные преступлением. Минуя какой-то гнусный тупик, освещенный гуляющим и пляшущим кабаком, мы столкнулись с пьяным проходимцем:
— А ты, пан, зачем тут в нашей сторонке, а? Слепца ведешь на веревке с дневной выручкой, а? Много, видать, насобирали грошей — выглядите оба нехудо. Со мной не поделитесь, а? А старого хрыча не мешало бы пощупать, может, что и найдется, а?
Бродяга не затруднился бы привести в исполнение свою угрозу, не сверкни дуло моего браунинга перед его физиономией.
— Псякрев! Холеры острожные! — проворчал он, уступая путь.
Мы вошли в какой-то длинный узкий коридор. Темень, хоть глаз выколи. Я зажег красный фонарик. Пурпурная полоска света упала на пол, выстланный трухлявыми досками — грязными, в проломах и дырах. Коридор казался бесконечным; осклизлые, с отбитой штукатуркой стены, замкнутые бочкообразным сводом, черной перспективой тянулись вдали. Несло гнилью, спертым воздухом. Но Вируш не отступал. Напротив, он шагал твердо, движения обрели целенаправленную уверенность. По-видимому, мы приближались к цели. Неожиданно коридор резко свернул направо, и почва быстро начала понижаться. Пол кончился: под ногами скрипел мелкий желтый песок. Коридор сузился в тесный канал; пришлось идти друг за другом, а не рядом. Пробирал пронзительный сырой холод. Со стен ручейками стекала вода и впитывалась в грунт. В одном месте пришлось вброд перейти глубокую грязную лужу. Очевидно, мы находились в подземельях под руслом реки…
Об этих подземельях в городе ходили глухие слухи. Люди говорили, будто они милями тянутся вдоль и поперек под Дручью, только до сих пор никому не удавалось найти вход в таинственный лабиринт. Случай неожиданно привел нас в подречные переходы… Судя по времени, мы уже не раз добирались до противоположного берега Дручи и снова поворачивали к середине русла; путь вился тысячью зигзагов, вдруг отклонялся то влево, то вправо, петляя, подобно прихотям безумца. Через полчаса ходьбы начался спуск по каменным ступеням, круто уходящим вниз, в глубокий в потеках и ручьях колодец. Через несколько минут мы оказались на горизонтали. Тут Вируш задержался.
Я посветил фонариком вверх и по сторонам: перед нами небольшое пространство, замкнутое прямоугольными стенами, не имевшее другого выхода, кроме узкого колодца, через который мы спустились. Вокруг под стенами в беспорядке навалены бочки, деревянные, окованные железом ящики, связки выделанных шкур и тюки сукна. Воздух был насыщен запахами сивухи, кислого пива и юфти.
Взглянув в угол помещения, я вздрогнул. В нише на топчане виднелись человеческие останки; на охапке соломы, в рыбацкой зюйдвестке, низко надвинутой на лицо, лежал застигнутый агонией мужчина. В щелках неприкрытых глаз виднелись лишь белки, и все-таки в них застыл ужас. Лицо исхудалое, лицевые кости выдавались угловато, жестко, вызывающе. Рот полуоткрыт, длинный, угольно-черный виднелся язык…
Видимо, смерть наступила недавно, разложение еще не коснулось трупа. Умер от голода?… Пожалуй, нет; на столике рядом с топчаном полбуханки хлеба, заплесневелого от сырости, тарелка с какими-то овощами. Или задохнулся? А может статься, совершено страшное преступление, надежно укрытое от мира в мрачном подземелье, в каких-нибудь шести метрах под руслом реки?
Я подошел к Анджею и легонько дунул ему между глаз. Он проснулся и пришел в сознание.
— Отдохни, — я придвинул ему табурет.
— Да, отдых необходим, — ответил он, усаживаясь. — Чересчур большая затрата энергии. Где мы?
— По-видимому, в нескольких метрах под руслом Дручи. Мы не одни…
— А кто?…
— Тут у нас незнакомец.
И я направил луч красного света в угол помещения.
— Какой-то удушенный рыбак.
Вируш вскочил с места и бросился к телу.
— Это же человек, которого мы искали, — он всматривался в лицо лежащего пристальным испытующим взглядом.
— Увы, он мертв.
— Ты ошибаешься, Ежи! Он просто спит.
— Ты шутишь?
И я прижался ухом к груди бродяги.
— Труп, сердце не бьется.
— А я, вопреки очевидности, утверждаю, человек не умер, давно, верно, месяцы или даже годы, он погружен в сон, подобный летаргическому.