Иван заметил вывеску камеры хранения, стал в хвост, сбагрил свой чемодан, получил квитанцию и уж тогда — совсем налегке — двинулся вниз по ступенькам широкой привокзальной лестницы.
Перед ним еще был проулок, уставленный газетными киосками, табачными ларьками, кондитерскими палатками, будками чистильщиков, лотками мороженщиц, тележками с газированной водой, и у всех этих соблазнов, которыми начиналась Москва, уже толпились пассажиры, только что сошедшие с поезда.
Но там, чуть дальше, проулок обрывался, выметываясь на простор широкой и кипучей площади, и с каждым шагом, который приближал Ивана к этой площади, сердце его стучало все напористей, все торжественней и гулче…
Он уже догадывался, что это — Красная площадь.
И, выйдя на площадь, он даже немного загордился оттого, что так безошибочно, никого не расспрашивая, сам это определил.
Ему сразу бросились в глаза эти знаменитые, знакомые по картинкам островерхие башни. Высоченная белокаменная башня со шпилем, увенчанным то ли звездой, то ли гербом, вся разукрашенная, стрельчатая, а на стрелах были позлащенные шары. А за ней виднелась еще одна белокаменная башня, столь же высокая, и на ее вершине тоже горела в солнечных лучах звезда. А чуть поближе, левее первой башни, была еще одна башня, но невысокая, не самая главная, на ней был резной флюгер и огромные часы с хитроумной цифирью.
Иван удивился немного, он-то помнил, что часы, полуночный звон которых передают по радио, — они прежде находились на самой главной башне, а теперь почему-то перекочевали на меньшую. И еще он никак не мог обнаружить Кремлевской стены с ее зубцами — вместо этой стены поперек площади тянулась гранитная эстакада, и по верху эстакады медленно полз электрический поезд, а под ней, сквозь туннель, неслись автомобили.
А перво-наперво он нигде не видел Мавзолея.
И вообще, что-то тут было не совсем так, как запомнилось ему по картинкам. Может, перестроили, переделали?
Надо бы все же спросить у знающих людей.
И в этом не было особой трудности, поскольку вокруг Ивана кишмя кишел народ, а одна девушка — худенькая такая, на сбитых каблучках, с ридикюлем под мышкой — уже несколько раз обошла вокруг него, покуда он тут стоял размышляя, и вот сейчас она поглядела на него, улыбнулась, показав редкие зубки, — довольно милая девушка.
— Я извиняюсь, — обратился к ней Иван и тоже улыбнулся. — Мне вот надо на Красную площадь, да что-то сразу не соображу…
— А вы приезжий? — спросила девушка, подойдя к нему совсем близко.
— Приезжий, никогда еще не бывал… — сознался Иван.
— А вас как зовут? — Девушка взяла Ивана под руку, проводить, что ли, решила.
— Да к чему? — Иван прямо-таки растрогался, совсем обалдел от подобного внимания и гостеприимства. — Мне бы только…
Но девушка вдруг выдернула свою руку из-под его локтя, юркнула в сторону и исчезла так стремительно, что Иван даже глазом моргнуть не успел.
А вместо девушки перед ним вырос плотногрудый милиционер в портупее, в фуражке с кокардой, в малиновых погонах.
— Вам что, гражданин? Заблудились? — спросил он, ощупывая Ивана, его личность и его одежду внимательным взглядом.
— Да вот… на Красную площадь мне надо, — объяснил Иван.
— Вы с какого поезда?
— Пятьдесят первого.
— Документик позвольте. Паспорт.
Иван полез в карман, достал оттуда свой новый и безупречный, никакими лишними штампами не запятнанный паспорт, протянул милиционеру. Его это не очень обескуражило, поскольку Иван Еремеев за всю свою последнюю жизнь привык к порядку и строгости. Он не стал возражать. Пусть читает.
Милиционер внимательно изучил Иванов паспорт, захлопнул, вернул Ивану, вздохнул отчего-то, отдал ему честь, переспросил вежливо:
— На Красную площадь, значит?
— Да.
— Пожалуйста. — И указал рукой. — Вот метро, с другой стороны вход.
— Спасибо, — поблагодарил Иван.
И потопал, куда ему было указано. Хотя вообще-то он имел намерение пройтись по Москве пешком. Но он как-то не решился сразу пренебречь милицейским советом. Тем более что побывать в метро ему было необходимо — это он тоже для себя запланировал.
С эскалатором он совладал без особого труда, хотя и наслышан был, что это вовсе не просто для новичка, что сделать первый шаг на движущуюся лестницу вроде бы так же нелегко, как совершить первый самостоятельный шаг по земле, — а он решительно шагнул на вынырнувшую из-под пола ступеньку и поехал, и поплыл. Мимо замелькали круглые фонари.
Но когда эта лестница иссякла, ушла под пол, и он сделал несколько шагов уже по незыблемой тверди, когда он очутился на подземной станции «Комсомольская-кольцевая», — вот тут-то Иван и остолбенел на месте, сжался весь от робости и потрясения, ахнул едва ли не вслух…
Все вокруг было из белого как снег мрамора с голубыми нежными прожилками. И под ногами у него тоже был мрамор. А потолок, сводчатый, как в божьем храме, был покрыт золоченой лепниной, и золото это было не тусклое, а совсем новое, жирное. Промеж золотых обводов на потолке были огромные картины, написанные не красками, а выложенные из разноцветных камешков вроде мозаики, и на этих картинах, опять же как в божьем храме, были изображены какие-то старинные герои в окружении воинства с хоругвями и копьями.
Вообще все тут было настолько прекрасно и торжественно, и все вокруг внушало такое благоговение, что этот подземный зал походил на музей — точь-в-точь музей, хотя Ивану Еремееву никогда не приходилось бывать в музеях, но он имел о них некоторое представление. И совсем как в музее, в этом залитом светом зале стояла группа людишек с задранными головами, а одна немолодая дамочка в пенсне, экскурсовод наверное, рассказывала им, объясняла что и как. Людишки слушали ее, разинув рты, и только иногда недовольно оглядывались, когда в этот зал, то справа, то слева, как черти из преисподней, с диким и неприличным воем врывались поезда подземки, — за этими поездами им трудно было расслышать объяснения знающей дамочки.
Ивану тоже здесь все очень понравилось, за исключением этих поездов — они выглядели здесь как-то нелепо и странно, нарушая красоту и благолепие, сводя на нет все прекрасное впечатление.
Поэтому ему расхотелось садиться в поезд, и, полюбовавшись еще немного, он повернул обратно, откуда пришел, ловко вскочил на ступеньку эскалатора и поехал вверх, на волю.
Вновь очутившись на площади, Иван никого уж не стал расспрашивать, а просто пошел, куда шли другие, подчинись общему движению, выбрав из круговорота людских потоков самый густой и стремительный, не без оснований надеясь, что именно этот поток вынесет его туда, куда нужно, к той цели, которую он для себя наметил.
Так Иван обогнул шумную вокзальную площадь, пересек улицу, оглушенную трамвайными звонками, миновал то высоченное здание, которое он было принял за кремлевскую башню, а на самом деле оказалось, что это гостиница, свернул в переулок — и тут в глаза ему бросилась вывеска магазина «Одежда».
Он вдруг вспомнил внимательный взгляд милиционера, которым тот обласкал его, и к тому же подумал, что на Красную площадь ему надо бы явиться при полном параде, а не в затрапезе, надетой в дорогу, и вообще Иван имел намерение обновить в столице свой гардероб, — поэтому вывеска оказалась весьма кстати, и он решительно свернул к двери магазина.
— Прошу вас. — Продавец, старикашка, пахан со щетинкой на темени, отстегнул перед ним плюшевую колбасу, перекрывавшую вход за прилавок. — Что желаете?
— Мне костюм, — сказал Иван.
— Пятьдесят, пятый рост, — безошибочно определил пахан его габариты и повел Ивана к вешалке, на которой висели костюмы.
— Вот, пожалуйста. Импортный костюм, только что получен.
Иван помял в пальцах матерьяльчик, из которого был сшит этот костюм, сжал его в кулаке, распрямил, разгладил — матерьяльчик ему показался жидковат. Да и рисунок больно пестр.
— Понимаю вас, — согласился продавец, хотя Иван еще и не успел поделиться с ним своими сомнениями. — Прошу, вот другой костюм. Очень модный покрой.
Этот уже выглядел посолидней, но, отогнув полу пиджака, Иван обнаружил, что брюки, состоявшие при этом пиджаке, были безобразно узки, дудочки, от долгов бегать, — а у него, слава богу, не было долгов, и щеголять в таких дудочках Иван ни за что бы не согласился.
— Нет, не то… — огорченно вздохнул Иван.
— Понимаю вас, — сочувственно закивал пахан и, приблизясь к Иванову уху, сообщил ему доверительно: — Могу вам устроить костюмчик со склада. Именно то, что вам нужно… Надеюсь, вы меня поблагодарите?
— Само собой, — сказал Иван. Ему было даже неудобно, что он тут так долго копается, привередничает, причиняет этому старикашке столько лишних хлопот.
Через минуту пахан поманил его пальцем из темного чулана за вешалкой.
— Вот, — сказал он, поворачивая перед ним так и сяк заветную обнову. — Отечественный товар, трико «ударник», последний костюм — больше нету. И сшито прямо на вас…
Да, это был товар. И на вид, и на ощупь. Но все же для полной уверенности Иван потянул с изнанки нитку, скрутил ее фитильком, чиркнул спичкой, зажег — нитка сразу скукожилась, завоняла и погасла. Чистая шерсть, без обмана.
— Желаете примерить?
— Давайте.
Старикашка распахнул перед Иваном кабину.
Костюм был великолепен. Темно-синий, в серебристую полоску. Два борта о шести пуговицах, могучие плечи, широкие лацканы вразлет, просторные, играющие волной штаны. В этом костюме Иван едва узнавал себя в зеркале: он как-то вмиг преобразился лицом и статью, приобрел значительность и вес, у него сделался очень авторитетный и даже начальственный вид. Иван едва сумел подавить нехорошую самодовольную и чванную улыбку, которая отразилась в зеркале.
— Беру, — сказал он.
— Вот видите, — обрадовался пахан. — Я же знал, что вы меня поблагодарите… Завернуть?
— Заверните старый, — распорядился Иван. — Я в этом останусь. — Он уплатил деньги кассирше, отдал чек, взял перевязанный бечевой сверток.