Единственный красный дом в Клозинтауне принадлежал сестрам Дольфин.
Поэтому сейчас они сидели в гостиной и беседовали. Втроем.
— Почему я? — задал вопрос иностранец.
— Исследовав проблему, мистер Уиттачер, мы решили, что во всех отношениях вы — тот человек, кто способен с ней справиться, — начала Джулия Дольфин.
— Нам нужен самый лучший, и ты, парень, это знаешь, — подхватила Мелисса.
Они похожи, но не совсем, — думала Шатци. Так часто бывает с близняшками: внешне — две капли воды, а внутри — будто она душа разделилась надвое, белое с одной стороны, черное — с другой. Джулия — белое. Мелисса — черное. Невозможно представить себе в отдельности одну и другую.
Пожалуй, сестры и не существуют по отдельности, — заключила Шатци.
Такой забавный пейзаж на дне синей чашки, которую Джулия подносит ко рту. Вербеновая настойка.
— Наверное, от вас не укрылось, что в нашем городке изображается видимость обычной жизни; и что ежедневно происходит некая — выражаясь иносказательно — неприятность.
— Все страны Запада одинаковы, мисс.
— Бред собачий, — отозвалась Мелисса.
— Я не совсем понял.
— Поймете. Но я боюсь, что вам придется проявить любезность и выслушать несколько историй. Могу я попросить вас вернуться завтра к заходу солнца? Мы с удовольствием вам обо всем расскажем.
Фил Уиттачер был не любитель разных проволочек. Он предпочитал сделать свое дело и убраться.
Джулия Дольфин положил на стол пачку банкнот, по виду — новых.
— Мы верим, что это поможет вам обдумать тяжкую, но вероятную необходимость остаться в стране вплоть до разрешения проблемы, мистер Уиттачер.
Две тысячи долларов.
Иностранец слегка кивнул, забрал деньги и сунул в карман.
Потом встал. У его стола стоял чемоданчик из прочной кожи, напоминавший скрипичный футляр. Фил Уиттачер никогда не расставался с ним.
— Раз уж мы расплатились, позвольте взглянуть, а? — потребовала Мелисса Дольфин.
— Моя сестра имеет в виду, что для большей уверенности нам не помешало бы увидеть ваши… э-э… ваши инструменты. Из чистого любопытства, поверьте, и потом мы тоже… слегка в этом разбираемся, извините за смелое утверждение.
Иностранец улыбнулся.
Взял чемоданчик, положил на стул и открыл.
Блестящий, великолепно отделанный, заботливо смазанный металл.
Сестры нагнулись, чтобы рассмотреть.
— Почти даром.
— Настоящее сокровище, если позволительно так выразиться.
— Они заведены?
Легкий кивок иностранца.
— Разумеется.
Мелисса Дольфин посмотрела на него в упор.
— А почему тогда не ходят?
Фил Уиттачер чуть сдвинул брови.
— Что-что?
— Сестра спрашивает, как это ваши замечательные часы не ходят, если вы позаботились их завести.
Иностранец приблизился к чемоданчику, склонился над ним. Тщательно осмотрел три хронометра, один за другим. Затем выпрямился.
— Не ходят.
— Ну вот.
— Мисс Дольфин, это невозможно, уверяю вас.
— Только не в нашем городке, — парировала Джулия Дольфин, закрывая чемоданчик и протягивая его иностранцу.
— Как мы уже говорили, будет крайне полезно, если вы сделаете одолжение и выслушаете то, что мы хотим рассказать.
Фил Уиттачер взял чемоданчик, накинул плащ, надел шляпу и направился к двери. Но прежде, чем открыть ее, обернулся, достал карманные часы, взглянул на циферблат, положил обратно и, слегка побледнев, поднял глаза на сестер Дольфин:
— Извините, вы не скажете, который час?
Так потерпевший кораблекрушение спрашивает: сколько осталось воды для питья?
— Вы не скажете, который час?
Улыбка Джулии Дольфин.
— Конечно, нет. Вот уже тридцать четыре года, два месяца и одиннадцать дней никто в Клозинтауне не знает, который час, мистер Уиттачер.
Взрыв хохота. Шатци. По временам Шатци разражалась хохотом. Шатци поняла, что вся эта история ужасно уморительна, что она может пересказывать ее до конца своих дней. Так ей было весело.
— До завтра, мистер Уиттачер.
Глава 29
Никаких пистолетов. У сердца, во внутреннем кармашке, визитные карточки:
Чемоданчик в руке, ветер, окраина городка, красный дом сестер Дольфин, три ступеньки, дверь, Джулия, гостиная, запах деревьев и листвы, два ружья на стене, Мелисса, хруст песка под ногами, где бы ни шел, черт знает что за страна, везде песок, с неба ни капли, черт знает что за страна. Добрый вечер, мистер Уиттачер.
Добрый вечер.
Пять дней подряд, к заходу солнца, Фил Уиттачер возвращался к сестрам Дольфин — слушать. Сестры рассказали историю Пэта Кобхэна: дал убить себя на дуэли в Стоунуолле из-за любви к шлюхе. Историю шерифа Уистера: уехал из Клозинтауна невиновным, а вернулся преступником. Спросили, не встречал ли он почти слепого старика с блестящими пистолетами на поясе. Нет. Значит, встретит. Это Берд, и вот его история. История старого Уоллеса и его богатства. История Кристиансона: сплошная любовь, от начала до конца. На пятый день — история Билла и Мэри. Потом прозвучало:
— Теперь хватит.
Фил Уиттачер загасил сигару о пепельницу голубого стекла.
— Занятные истории.
— Как посмотреть, — возразила Мелисса Дольфин.
— Мы склонны считать их скорее жуткими, — присоединилась Джулия Дольфин.
Фил Уиттачер встал, подошел к окну, уставился во мрак.
— Ладно, что за проблема?
— Не так-то просто объяснить. Но если кто и в состоянии понять, то это вы.
Его попросили припомнить, что общего между всеми историями.
Уиттачер задумался.
Ветер, произнес он.
Вот именно.
Ветер.
Уиттачер замолк.
Перед ним возник Пэт Кобхэн. Пэт спешивается, проскакав весь день, берет пригоршню пыли, скользящей между пальцами, и говорит про себя: безветрие. А после этого решает принять смерть.
Стояло безветрие, когда шериф Уистер сдался Биру. Выжженная земля и солнце. Ни ветерка.
Уиттачер задумался.
Шесть дней он в этой стране, и бешеный ветер не стихает ни на миг. Пыль повсюду.
— Почему? — спросил Фил Уиттачер.
— Ветер — наше проклятие, — ответила Мелисса.
— Ветер — нанесенная времени рана, — добавила Джулия. — Вы знаете, что именно так полагали индейцы? Поднявшийся ветер, считали они, означает, что кто-то оторвал большой кусок времени. И тогда люди теряют из виду следы времени и не находят, пока не утихнет ветер. И утрачивают судьбу, и бесцельно блуждают посреди пыльной бури. Еще индейцы считали, что лишь немногие люди владеют искусством делать прорехи во времени. Этих людей страшились, называли «убийцами времени». Один из них разорвал время в Клозинтауне. Тридцать четыре года, два месяца и шестнадцать дней назад. В тот день, мистер Уиттачер, каждый из нас утратил свою судьбу под внезапным порывом ветра, под небом нашего города. Так все и продолжается и не закончится никогда.
Надо почувствовать это, говорила Шатци, чтобы понять, в чем дело. Надо представить себе, что Клозинтаун — человек, который высунулся в окно дилижанса. Ветер бьет ему в лицо. Дилижанс — это мир, он путешествует по Времени, размалывает по пути километры и дни; а если ты внутри него, то как ни укрывайся, все равно ощутишь движение воздуха и скорость. Но если вдруг почему-то высунешься в окошко — бах — и ты в другом Времени, ветер и пыль до потери сознания. Так она и сказала: «до потери сознания»; и неспроста. Клозинтаун, продолжала она, высунулся в окно Мира-дилижанса, ветер бил ему в лицо, пыль засоряла глаза, и в голове все перемешалось. Эту картину было трудно представить, но всем она понравилась и пользовалась успехом в больнице, думаю, каждый узнавал в ней что-то более-менее знакомое. Так или почти так. Тот же проф. Пармантье однажды сказал, что если мне станет легче от этого, я могла бы сравнить свою голову с Клозинтауном. Примерно одно и то же. Иногда время, по его словам, рвется и никуда не поспеваешь к сроку. Никакой точности. Немного раньше или немного позже. У нас куча встреч с эмоциями, с предметами, и ты всегда опаздываешь. Или по-дурацки приходишь раньше. Вот это и есть моя болезнь: вечно куда-то мчишься. Джулия Дольфин говорила: потерять свою судьбу. Но то на Западе, кое о чем можно было говорить. И она говорила.
— Вот уже тридцать четыре года, два месяца и шестнадцать дней, мистер Уиттачер, как все мы потеряли свою судьбу под внезапным порывом ветра под небом нашего города. Так все и продолжается, и никогда не закончится. Пэт Кобхэн был молод, а молодые не могут без своей судьбы. Он вскочил на коня и остановился лишь там, где она его поджидала. Бир был индейцем, и он знал. Он увел шерифа Уистера туда, где кончается ветер, и обрек его судьбе, которую тот заслужил. Берд — старик и не желает умирать. Как бы он ни ругался, его судьба, бандитская судьба, никогда не отыщет его, сгорбленного от ветра. У этого города кто-то похитил время. И судьбу. Вы хотели объяснения. Вам довольно?
Фил Уиттачер задумался.
Просто невероятно.
Об этом он и подумать не мог.
— Выдумки, — вымолвил он.
Парень, что ты порешь всякую чушь.
Это ветер, и все.
Понимаешь?
Шатци сообщила, что в этот момент его попросили открыть чемоданчик. Внутри были инструменты и трое часов, прекрасных, безнадежно остановившихся часов.
— А как вы объясните это, мистер Уиттачер?
— Возможно, сырость.
— Сырость?
— Я хочу сказать, что страна ваша очень сухая, страшно сухая, представим, что ветер…
— Ветер?
— Не исключено.
— Значит, ветер, мистер Уиттачер. С каких это пор ветер останавливает часы?
Фил Уиттачер улыбнулся.
— Не стоит на меня давить. Одно дело — остановить часы, другое дело — остановить время.
Джулия поднялась — резко поднялась — подошла к иностранцу, совсем близко. Посмотрела ему в глаза, пристально.