— Едва ли мне нужно повторять, — сказал господин Петрухин, — что Густав Берджер, агент из Англии, почтил нас в настоящее время своим присутствием. Он, конечно, молод, Алексей, — продолжил он, обращаясь к моему бледнолицему соседу, — но приобрёл уже европейскую известность!
«Ладно, валяй себе», — подумал я, а вслух прибавил:
— Если это относится ко мне, то хоть я и действительно английский агент, но предпочёл бы, чтобы меня называли вовсе не Берджером, а Робинсоном, — Том Робинсон к вашим услугам, господа!
Взрыв смеха был ответом на мою вежливую реплику.
— Пусть будет так, пусть будет так, — сказал человек, которого назвали Алексеем. — Я могу понять вашу осмотрительность, милостивый государь. Осторожность никогда не повредит. Вы вольны сохранять ваше английское инкогнито. Мне очень жаль, что сегодняшний вечер, — продолжил он, — омрачится исполнением тяжёлого долга. Но что бы мы ни чувствовали, правила нашего общества должны неукоснительно соблюдаться и «расход» сегодняшним вечером неизбежен.
«Куда он, чёрт его побери, клонит? — подумал я. — Какое мне дело, если у них тут какие-то расходы? Этот Демидов, бес ему в ребро, содержит, видать, частный дом умалишённых».
— Вынуть кляп!
От этих слов меня словно током ударило, и я подпрыгнул в своём кресле. Сказал их Петрухин. В первый раз я заметил, что руки дюжего, рослого человека, сидевшего на другом конце стола, были привязаны позади стула и что рот его завязан носовым платком. Куда я попал? У Демидова ли я? Кто были эти люди с их странными речами?
— Вынуть кляп! — повторил Петрухин, и платок оказался снят.
— А теперь, Павел Иванович, — заговорил он, — что вы имеете сказать напоследок?
— Господа, только не расход! — взмолился несчастный. — Что хотите, господа, только не надо расхода! Я уеду далеко отсюда, мой рот будет замкнут навсегда. Я сделаю всё, что потребует общество, но, молю, не расходуйте меня!
— Наш закон вам известен, и вы знаете, в чём ваше преступление, — спокойно и неумолимо ответствовал Алексей. — Кто выманил нас из Одессы своим лживым языком и двуличием? Кто написал анонимное письмо губернатору? Кто, наконец, перерезал проволоку взрывного устройства, из-за чего тиран не взлетел на воздух? Всё это ваши заслуги, Павел Иванович, и смерть — единственное, что теперь вас ожидает.
Я откинулся на спинку кресла, мне не хватало воздуха.
— Увести его! — приказал Петрухин.
Человек, управлявший дрожками, и двое других силой выволокли несчастного из комнаты.
Я слышал шаги по коридору и скрип отворяемой и вновь закрываемой двери. Затем послышался шум борьбы, закончившейся ужасным, леденящим душу хрустом, глухим стоном и звуком падения чего-то тяжёлого на пол.
— Такая участь ждёт каждого, кто нарушит клятву, — замогильным голосом возвестил Алексей, и хриплое «аминь» из уст собравшихся было ему ответом.
— Только смерть может уволить человека из нашего братства, — добавил какой-то другой участник странного сборища. — Но господин Бер… господин Робинсон бледен. Эта сцена, должно быть, слишком тяжела для него после долгой дороги.
«О Том, Том, — подумал я, — если ты только выберешься из этой напасти, ты откроешь новую страницу своей жизни. Ты не готов к смерти, это факт».
Теперь мне всё стало яснее ясного: по странному недоразумению я попал в логово отъявленных нигилистов, которые по ошибке приняли меня за одного из своих. Я оказался невольным свидетелем столь многого, что вряд ли меня оставили бы в живых, соверши я сейчас какую-нибудь оплошность. Поэтому я решил и далее играть нелепую роль, так неожиданно на меня свалившуюся, покуда не представится какой-нибудь удобный случай бежать от шайки отвратительных извергов. Я сделал над собой невероятное усилие, пытаясь улыбнуться.
— Нет-нет, что вы! Я, конечно, малость устал с дороги, — отвечал я, — но это всё вздор. Просто минутная слабость…
— Так это вполне естественно, — заявил человек с густой бородой, сидевший от меня справа. — Не соблаговолите, досточтимый мэтр, рассказать нам, как продвигается наше дело в Англии?
— Успех превосходит все ожидания, — отвечал я.
— Не удостоил ли нас Верховный Комиссар чести отправить с вами инструкции для жолтевского отделения?
— Не на бумаге, — отвечал я шёпотом.
— Но он говорил о нас?
— Да, он сказал, что наблюдает за вами с живейшим интересом и чувством глубокого удовлетворения, — ввернул я.
В рядах сидящих вокруг стола пробежал шёпот:
— Очень приятно это слышать… Очень приятно…
Голова у меня кружилась; размышляя о безвыходности своего положения, я чуть не падал в обморок. Ведь в любую минуту случайно заданный вопрос мог обнаружить перед ними, что я самозванец. Я встал и подошёл к маленькому столику в углу, на котором стоял графин с водкой. Налив себе рюмку и выпив её, я почувствовал, что живительная влага охватила мой мозг, и, садясь вновь, преисполнился беспечности, которая помогла мне увидеть нечто даже забавное в моём теперешнем положении. И тогда у меня возникла мысль поиграть со своими мучителями. Впрочем, сознание моё оставалось вполне ясным.
— Бывали вы в Бирмингеме? — спросил бородач.
— И не раз, — отвечаю я.
— Тогда вы, конечно, видели секретную мастерскую и арсенал?
— Мне часто доводилось бывать в них.
— Надеюсь, полиция до сих пор ничего не подозревает? — продолжил он свой допрос.
— Ровным счётом ничего, — подтвердил я.
— Не расскажете ли вы нам, как удаётся держать в секрете столь большое дело?
Вот и закавыка. Но моя природная сообразительность и выпитая водка, по-видимому, пришли мне на помощь.
— Такого рода сведения, — ответил я, — я не чувствую себя вправе разглашать даже здесь. Скрывая их, я действую лишь в соответствии с указаниями Верховного Комиссара.
— Да, да, конечно, вы совершенно правы, — сказал мой первый знакомец Петрухин. — Прежде чем входить в такого рода детали, вам необходимо, разумеется, сделать соответствующий доклад центральному комитету в Москве.
— Именно таково моё намерение, — ответствовал я, донельзя счастливый, что выбрался из неприятного затруднения.
— Мы слышали, — продолжил Алексей, — что вас посылают осмотреть «Ливадию». Можете ли вы рассказать что-нибудь об этом?
— Спрашивайте, я постараюсь ответить в пределах мне дозволенного, — ляпнул я с решимостью отчаяния.
— Были ли даны какие-либо распоряжения касательно этого дела уже в Бирмингеме?
— В пору моего отъезда из Англии ещё не были.
— Да, конечно, время у нас пока ещё имеется, — согласился бородач, — ведь для подготовки нам понадобится не один месяц. Днище решено делать деревянным или железным?
— Деревянным, — ответил я наудачу.
— Конечно, так оно лучше, — сразу же подтвердил чей-то голос. — А какова ширина Клайда под Гринлоком?
— Разная, — ответил я, — в среднем около восьмидесяти ярдов.
— Сколько же человек вмещает судно? — спросил анемичный юноша в конце стола, место которому было скорее в школе, чем на этом сборище убийц.
— Около трёхсот, — сказал я.
— Плавучий гроб! — подвёл итог юный нигилист замогильным голосом.
— Цейхгаузы помещаются на одной палубе с каютами или ниже? — спросил въедливый Петрухин.
— Ниже, — сказал я решительно, хотя, ясное дело, не имел ни малейшего понятия, о чём идёт речь.
— И пожалуйста, последний наш вопрос, — сказал Алексей. — Какой всё-таки ответ дал Бауэр, германский социалист, на прокламацию Равинского?
Эта ловушка оказалась похитрее, чем всё, что было раньше! Неизвестно, как бы я вывернулся, но тут Провидение поставило передо мной новую задачу, куда тяжелее прежних.
Внизу скрипнула дверь и послышались быстрые, приближающиеся шаги. Затем раздался громкий стук в дверь, сопровождаемый несколькими более слабыми.
— Наш пароль! — вскричал Петрухин. — Однако мы все в сборе. Кто это может быть?
Дверь отворилась, и в комнату вступил человек, покрытый пылью и, видимо, измученный долгим путешествием. Фигура его, однако, сохраняла повелительную осанку, на лице читались воля и железная решимость. Он оглядел сидевших вокруг стола, пристально всматриваясь в каждого. Присутствующие изумлённо зашептались. Похоже, никто из них его не знал.
— Что означает ваше вторжение, милостивый государь? — спросил мой бородатый приятель.
— Вторжение? — насмешливо переспросил незнакомец. — Мне сообщили, что меня здесь ждут, и я надеялся на более тёплый приём среди своих товарищей и единомышленников. Конечно, вы незнакомы со мною лично, но осмелюсь думать, что имя моё пользуется у вас некоторым уважением. Я Густав Берджер, агент из Англии, имеющий письмо от Верховного Комиссара к его преданным братьям в Жолтеве.
Взорвись здесь одна из их дьявольских бомб, это не вызвало бы такого изумления. Все взоры останавливались попеременно то на мне, то на вновь прибывшем агенте.
— Если вы и в самом деле Густав Берджер, — проговорил наконец Петрухин, — кто же тогда этот человек, с которым мы сейчас разговаривали?
— Вот мои верительные письма, они докажут вам, что я — Густав Берджер, — сказал незнакомец, бросая на стол пакет. — Кто же этот человек, я не имею ни малейшего понятия. Но если он явился на собрание под вымышленным именем, ясно, что он не должен вынести отсюда ни единого слова из услышанного. Скажите, — прибавил он, обращаясь ко мне, — кто вы и чем занимаетесь?
Я почувствовал, что час мой пробил. Револьвер лежал у меня в кармане сбоку, но что было толку в нём, дойди дело до схватки с этим сборищем головорезов? Я нащупал, однако, его рукоятку — так утопающий хватается за соломинку — и попытался сохранять хладнокровие, глядя на суровые мстительные лица, обращённые ко мне.
— Господа, — сказал я, — роль, которую я сыграл в этот вечер, была непреднамеренной с моей стороны. Я не полицейский шпион, как это вам, быть может, подумалось, но и не принадлежу к вашему почтенному сообществу. Я безобидный коммерсант, торговец хлебом, из-за удивительной ошибки помимо своей воли попавший в столь затруднительное положение.