ить друг друга и уважать те нации, которые мы здесь собой представляем. Вот, к примеру, полковник Дреслер — он представляет Германию, а отец Пьер — Францию. Профессор — американец. Мы с Ральстоном — британцы. А затем дамы — храни их Господь! Во всё время осады они были ангелами милосердия и сострадания. Я думаю, следует выпить за здоровье дам. Удивительное дело… спокойное мужество… терпение и… и… как бы это сказать… м… м… благородство… и… и… клянусь святым Георгием… Посмотрите на полковника! Он тоже заснул… проклятая погода, она нагоняет сон…
Бокал выпал из его руки и разбился о стол, а сам он опустился на стул и откинулся на спинку, что-то бормоча про себя. Мисс Синклер, бледная сестра милосердия, также поддалась сну. Словно сломанная лилия, лежала она, прислонясь к спинке стула. Мистер Паттерсон оглянулся и вскочил на ноги. Проведя рукой по своему разгорячённому лбу, он воскликнул:
— Это что-то странное, Джесси! Почему они все заснули? Вот и отец Пьер… он тоже заснул. Джесси… Джесси, твоя мать похолодела! Что это? Сон или… смерть? Открой окна! На помощь, на помощь! — Спотыкаясь, он бросился к окну, но на полдороге голова у него закружилась, колени подогнулись, и он упал ничком.
Девушка также вскочила на ноги. С отчаянием и испугом в глазах она взглянула на распростёртого на полу отца и безмолвные фигуры, сидящие в неестественных позах вокруг стола.
— Профессор Мерсер! Что это? Что случилось? — вскричала она. — О боже! Они все умирают! Они умерли!..
Старик огромным усилием воли поднялся со стула, хотя мрак смерти уже застилал ему глаза.
— Дорогая барышня, — запинаясь, проговорил он, — мы хотели избавить вас от ужасов китайского плена. Всё было бы безболезненно для тела и души. Это цикута… Я подмешал её к икре… А вы не захоте…
— Боже мой! — Она отодвинулась от него с расширенными от ужаса глазами. — О, чудовище! Вы — чудовище! Вы отравили их?
— Нет, нет, милая, напротив, я спас их! Вы не знаете китайцев… они ужасны… Через полчаса мы были бы в их власти… Поешьте же икры, дитя моё, пока ещё не поздно… — (В эту минуту под самыми окнами раздался ружейный залп.) — Слышите? Вот они! Скорее, дорогая, скорее, вы ещё можете перехитрить их!
Но девушка не слыхала его слов: без чувств она упала на стул. Мгновение старик стоял, прислушиваясь к выстрелам. Но что это? Милосердный боже, что это? Неужели он сходит с ума? Или это действие снадобья? Ведь это приветствие европейцев? Да, вот и приказание по-английски. Это крик матросов. Сомнения нет. Каким-то чудом подкрепление всё-таки явилось. В отчаянии профессор всплеснул длинными руками.
— Что я наделал? О боже милостивый, что я наделал! — вскричал он.
Командор Уиндгэм после отчаянной ночной схватки первым вбежал в страшную столовую. Вокруг стола сидело бледное безмолвное общество. Признаки жизни виднелись только у молодой девушки, которая застонала и едва заметно шевельнулась. Но в комнате оказался ещё один человек, у которого хватило сил исполнить свой последний долг. Поражённый командор, остановившийся у двери, видел, как медленно приподнялась упавшая на стол седая голова и как высокая фигура профессора, шатаясь, поднялась на ноги.
— Берегитесь икры! Ради бога, не прикасайтесь к икре! — прохрипел он и рухнул на прежнее место.
Круг смерти замкнулся.
Чёрный доктор
Бишоп-Кроссинг — деревушка, лежащая в десяти милях к юго-западу от Ливерпуля. В начале семидесятых годов здесь поселился врач, которого звали Алоиз Лана. В деревне ничего не знали ни о его прошлом, ни о причинах, побудивших его переехать в этот затерянный уголок Ланкашира. О нём было известно только две вещи: первое — что он получил медицинский диплом с отличием в Глазго; второе — что он, без сомнения, принадлежал к южной расе. Кожа его была очень тёмной, и он, как думали, имел примесь индусской крови. Однако в его внешности преобладали европейские черты; он отличался хорошими манерами и умением держаться в обществе, это вызывало предположение, что в его жилах была капля испанской крови. Смуглая кожа, волосы цвета воронова крыла, тёмные глаза, сверкающие из-под густых бровей, — всё это резко контрастировало с соломенными волосами и грубоватыми манерами местных жителей. Нового врача вскоре прозвали «Чёрным доктором из Бишоп-Кроссинга». Вначале это звучало пренебрежительно и с насмешкой, но шли годы, и это прозвище стали произносить как почётный титул. Вся округа знала доктора, и слава о нём разнеслась далеко за пределами деревни.
Новый доктор оказался способным хирургом и прекрасным врачом. До его приезда в этом местечке практиковал Эдвард Рау, сын сэра Вильяма Рау, ливерпульского консультанта. Однако он не унаследовал таланта отца, и доктор Лана благодаря своей внешности и учтивым манерам скоро потеснил своего конкурента. Он быстро добился успеха и в обществе. После успешной операции достопочтенного Джеймса Лаури, второго сына лорда Бельтона, он был представлен своим пациентом местному светскому обществу. Скоро благодаря хорошим манерам и умению вести беседу он повсюду стал желанным гостем. Иногда отсутствие родственников и груза прошлого скорее помогает, чем мешает в продвижении по социальной лестнице. Так, незаурядность личности доктора, его внешность и обаяние служили лучшей рекомендацией. Его пациенты находили в нём один — всего один! — недостаток: он казался убеждённым холостяком. Это было особенно удивительно и потому, что он занимал большой дом и всем было ясно, что его успешная практика давала возможность скопить значительное состояние. Вначале местные свахи строили планы насчёт той или другой барышни. Но шли годы, а доктор Лана оставался холостяком, и все поняли, что по какой-то причине он избегал женитьбы. Злые языки утверждали, что он уже был женат и, дабы избежать последствий неравного брака, и решил похоронить себя в Бишоп-Кроссинге. И вдруг, когда свахи уже в отчаянии отвернулись от него, объявили о его помолвке с мисс Фрэнсис Мортон из Лей-Холла.
Мисс Мортон была молодой леди, хорошо известной в округе. Её отец, Джеймс Холден Мортон, владел большими землями в Бишоп-Кроссинге. Однако к тому времени родители её умерли, и она жила с единственным братом — Артуром Мортоном, наследником поместья. Мисс Мортон выделялась высоким ростом и держалась с достоинством. Это была натура живая и порывистая, с сильным характером. Она познакомилась с доктором Ланой на приёме, который устраивали для гостей в саду. Между ними вспыхнула дружба, которая быстро переросла в любовь. Ничто не могло сравниться с их преданностью друг другу. Правда, между ними была разница в возрасте: ему — тридцать семь, а ей — двадцать четыре; но, кроме этого, не было никаких препятствий для их брака. Помолвка состоялась в феврале, а свадьбу было решено сыграть в августе.
Третьего июня доктор Лана получил письмо из-за границы. В маленькой деревушке начальник почтового отделения является и начальником отделения сплетен, и мистер Бэнки из Бишоп-Кроссинга мог бы много порассказать про секреты своих соседей. Об этом письме он сообщил следующее: конверт выглядел странно, был надписан мужским почерком, письмо отправлено из Буэнос-Айреса, на нём была аргентинская марка. Насколько ему известно, это было первое письмо доктору Лане из-за границы; вот почему он так внимательно рассмотрел его, прежде чем вручить почтальону. Вечером того же дня его доставили доктору Лане.
На следующее утро — то есть четвёртого июня — доктор Лана навестил мисс Мортон и долго говорил с ней. Было замечено, что он вернулся домой очень взволнованный. Мисс Мортон весь день провела в своей комнате; служанка несколько раз заставала её в слезах. Через неделю в деревне только и говорили что о разрыве помолвки. Поговаривали, что доктор Лана недостойно обошёлся с молодой леди и Артур Мортон, её брат, грозился отхлестать его плёткой. В чём именно проявилось недостойное отношение доктора, было неизвестно. Многие ломали голову, выдвигая те или иные соображения. Доктор Лана часами бродил вокруг Лей-Холла, не пытаясь войти в дом. Это было всеми замечено и воспринято как доказательство того, что совесть его неспокойна. Он перестал посещать воскресную службу, где мог встретить молодую леди. В журнале «Ланцет» появилось объявление о продаже практики, и, хотя не называлось никаких имён, многие посчитали, что речь идёт о Бишоп-Кроссинге и доктор Лана собирается уехать из деревушки, где пользовался почётом и уважением. Таково было положение дел, когда вечером в понедельник, 21 июня, произошли события, которые превратили простой деревенский скандал в трагедию и приковали к себе внимание всей Англии. Но сначала нужно рассказать о некоторых деталях, ибо они очень важны, чтобы понять все события того вечера.
В доме доктора, кроме него, жило всего два человека: почтенная экономка по имени Марта Вудз и молодая служанка — Мэри Поллинт. Кучер и мальчик, помогавший при операциях, ночевали у себя дома. Вечерами доктор работал в своём кабинете, который располагался в боковом крыле дома, рядом с приёмной. Кабинет этот находился довольно далеко от комнат прислуги. Для удобства пациентов в этой стороне дома был свой вход, поэтому доктор мог сам впускать посетителей, и прислуга ничего не знала об их приходе. И действительно, нередко больным, которые приходили поздно, открывал сам доктор: служанка и экономка обычно ложились рано.
В ту ночь Марта Вудз зашла в кабинет доктора в половине десятого и застала его за письменным столом. Она пожелала ему спокойной ночи, отправила служанку спать и до 22:45 занималась домашними делами. Когда она отправилась к себе, часы пробили одиннадцать. Она провела в комнате минут пятнадцать-двадцать, когда вдруг раздался страшный вопль. Она подождала некоторое время, но всё было тихо. Очень обеспокоенная, ибо крик был громкий и резкий, она набросила халат и поспешила в кабинет доктора.
— Кто там? — раздался голос, когда она забарабанила в дверь.
— Это я, сэр, миссис Вудз.