ми по подбородку.
Лиденс был старинный, обвитый плющом дом, который некогда находился за городом, но теперь был со всех сторон охвачен длинными, из красного кирпича щупальцами растущего города. Он всё ещё стоял в стороне от дороги, в уединении своих собственных владений. Извилистая тропинка, окаймлённая кустами дикого лавра, вела к входу в виде арки с портиком. Направо от входа была видна лужайка, в конце которой в тени боярышника в садовом кресле сидела дама с книгой в руках. Услышав скрип калитки, она вздрогнула, а профессор, увидев женщину, направился к ней.
— Как, разве вы не зайдёте к миссис Эсдэль? — спросила дама, выходя к нему навстречу.
Миссис О’Джеймс была небольшого роста. Всё в ней, начиная от роскошных локонов светлых волос до изящных туфель, выглядывавших из-под светло-кофейного платья, было в высшей степени женственно. Одну свою тонкую, затянутую в перчатку руку она протянула профессору, тогда как другой придерживала толстую книгу в зелёном переплёте. Уверенные и спокойные манеры изобличали в ней зрелую светскую женщину, но её большие смелые серые глаза и чувственный своенравный рот сохранили девичье и даже детское выражение невинности. Миссис О’Джеймс была вдова, ей исполнилось тридцать два года; но ни того ни другого нельзя было предположить, судя по её наружности.
— Вы, конечно, зайдёте к миссис Эсдэль? — повторила она, и в её глазах, устремлённых на него, было смешанное выражение вызова и ласки.
— Я пришёл не к миссис Эсдэль, — ответил он всё с тем же холодным и серьёзным видом. — Я пришёл к вам.
— Конечно, мне очень лестно слышать это, — сказала она. — Но что будут делать студенты без своего профессора?
— Я уже покончил со своими академическими обязанностями. Обопритесь на мою руку, и пройдёмте по солнышку. Неудивительно, что восточные народы боготворили солнце. Эта великая благодатная сила природы — союзник человека в его борьбе с холодом, бесплодием и всем тем, что враждебно ему. Что вы читали?
— Хэля, «Материю и жизнь».
Профессор приподнял широкие брови.
— Хэля! — сказал он и затем повторил ещё раз почти шёпотом: — Хэля!
— Вы не согласны с его взглядами?
— Дело не в том, что я не согласен с его взглядами. Я слишком ничтожная величина. Но всё направление современной научной мысли враждебно его взглядам. Он превосходный наблюдатель, но плохой мыслитель. Я не советовал бы вам в своих выводах основываться на взглядах Хэля.
— Не правда ли, я должна читать «Хронику природы», чтобы уничтожить его пагубное влияние? — сказала миссис О’Джеймс с нежным, воркующим смехом.
Надо сказать, что «Хроника природы» была одной из тех многочисленных книг, в которых профессор Энсли Грей развивал отрицательные доктрины научного агностицизма.
— Это неудачный труд, — ответил он, — и я не могу рекомендовать его вам. Я охотнее отослал бы вас к классическим сочинениям некоторых из моих старших и более красноречивых коллег.
Наступила пауза. Они продолжали ходить по зелёной, словно бархатной, лужайке, залитой ярким солнечным светом.
— Думали ли вы, — спросил он наконец, — о том предмете, о котором я говорил с вами вчера вечером?
Она ничего не сказала и продолжала молча идти рядом с ним, слегка отвернувшись в сторону.
— Я не буду торопить вас, — продолжил он. — Я знаю, что такой серьёзный вопрос нельзя решить сразу. Что касается меня, то мне пришлось-таки поломать голову, прежде чем я решился намекнуть вам о своих намерениях. У меня неэмоциональный темперамент, тем не менее в вашем присутствии я сознаю существование великого эволюционного инстинкта, делающего один пол дополнением другого.
— Следовательно, вы верите в любовь? — спросила она, окинув его сверкающим взглядом.
— Я вынужден верить.
— И, несмотря на это, вы всё-таки отрицаете существование души?
— Насколько эти вопросы относятся к области психологии и насколько к области физиологии — это ещё дело спорное, — сказал профессор снисходительно. — Можно доказать, что протоплазма — физиологический базис как жизни, так и любви.
— Вы неумолимы! — воскликнула она. — Вы низводите любовь до уровня простого физического явления.
— Или возвышаю область физических явлений до уровня любви.
— Ну, это гораздо лучше! — воскликнула она со своим приятным смехом. — Это и в самом деле очень мило, и с этой точки зрения наука является в своём новом освещении.
Её глаза сверкали, и она встряхнула локонами с упрямством красивой женщины, чувствующей себя хозяйкой положения.
— У меня есть основание думать, — сказал профессор, — что кафедра, которую я занимаю здесь, только этап на пути к гораздо более широкой арене научной деятельности. Однако даже эта кафедра даёт мне около полутора тысяч фунтов в год; к этому нужно прибавить несколько сот фунтов дохода с моих книг. Поэтому я имею возможность обставить вас всем тем комфортом, к которому вы привыкли. Этим, я полагаю, исчерпывается материальная сторона дела. Что же касается состояния моего здоровья, то оно всегда было превосходно. За всю жизнь я ни разу не болел, если не считать приступов головных болей как последствия слишком продолжительного возбуждения мозговых центров. У моих родителей также не имелось никаких признаков предрасположения к каким бы то ни было болезням, но я не скрою от вас, что мой дедушка страдал подагрой.
Миссис О’Джеймс испуганно вздрогнула:
— В чём заключается эта болезнь?
— Просто ломота в членах.
— Только-то! А я подумала бог весть что!
— Это серьёзный прецедент, но я надеюсь, что не сделаюсь жертвой атавизма. Я привёл все эти факты, потому что считаю, что вам не мешает принять их в расчёт, когда вы будете решать вопрос, как отнестись к моему предложению. Могу я теперь спросить вас, находите ли вы возможным принять его?
Он остановился и посмотрел на неё серьёзным вопрошающим взором.
В душе молодой женщины, очевидно, происходила сильная борьба. Она потупила глаза, маленькая туфелька заёрзала по траве, а пальцы нервно теребили цепочку. Вдруг быстрым, резким движением, в котором было что-то беспомощное, она протянула руку своему собеседнику.
— Я согласна, — сказала она.
Они стояли в тени боярышника. Профессор торжественно нагнулся и церемонно поцеловал её затянутую в перчатку руку.
— Надеюсь, вам никогда не придётся жалеть о своём решении, — сказал он.
— А я хотела бы, чтобы вам никогда не пришлось жалеть о вашем! — воскликнула она.
В её глазах стояли слёзы, а губы от сильного волнения подёргивались.
— Давайте вернёмся на солнце, — сказал он. — Оно величайший восстановитель наших душевных сил. Нервы у вас напряжены: лёгкий спазм мозговых сосудов. Весьма поучительное занятие — сводить психологические и эмоциональные состояния к их физическим эквивалентам, вы чувствуете тогда под собой твёрдую почву точно установленного факта.
— Но это страшно неромантично, — сказала миссис О’Джеймс, сверкая глазами.
— Романтизм — порождение фантазии и невежества. Там, куда наука бросает свой спокойный, ясный свет, к счастью, нет места для романтики.
— Но разве любовь — не роман? — спросила она.
— Отнюдь нет. Любовь перестала быть исключительным достоянием фантазии поэтов и стала одним из объектов точного знания. Можно доказать, что любовь — одна из великих первоначальных космических сил. Когда атом водорода притягивает к себе атом хлора, чтобы образовать более совершенную молекулу хлористоводородной кислоты, сила, которая действует при этом, вероятно, вполне аналогична той, которая влечёт меня к вам. По-видимому, притяжение и отталкивание — две первоначальные космические силы. Любовь — притяжение.
— А вот и отталкивание, — сказала миссис О’Джеймс, увидев полную, цветущую даму, направлявшуюся к ним. — Как хорошо, что вы пришли, миссис Эсдэль. Здесь профессор Грей.
— Как поживаете, профессор? — спросила дама с лёгким оттенком напыщенности в голосе. — Вы поступили очень разумно, оставшись на воздухе в такую чудную погоду. Не правда ли, какой божественный день?
— Да, сегодня очень хорошая погода, — ответил профессор.
— Прислушайтесь, как ветер вздыхает в листве деревьев! — воскликнула миссис Эсдэль, приподнимая указательный палец. — Не представляется ли вам, профессор Грей, что это не вздохи ветра, а шёпот ангелов?
— Подобная мысль не приходила мне в голову, сударыня.
— Ах, профессор, у вас один ужасный недостаток, и этот недостаток заключается в вашей неспособности чувствовать природу. Я сказала бы даже, что это недостаток воображения. Скажите, вы не чувствуете волнения, слушая пение дрозда…
— Признаюсь, ничего подобного я не чувствую, миссис Эсдэль.
— …или глядя на нежный колорит этих листьев? Посмотрите, какая богатая зелень!
— Хлорофилл, — пробормотал профессор.
— Наука так безнадёжно прозаична. Она всё рассекает, приклеив к каждому предмету ярлычок, и теряет из виду великое в своём преувеличенном внимании к мелочам. У вас плохое мнение об интеллекте женщины, профессор Грей. Мне кажется, я слышала, как вы говорили это.
— Это вопрос веса, — сказал профессор, закрывая глаза и пожимая плечами. — Мозг женщины в среднем на две унции легче мозга мужчины. Разумеется, есть исключения. Природа эластична.
— Но самая тяжёлая вещь не всегда самая лучшая, — со смехом сказала миссис О’Джеймс. — Разве наука не признаёт закона компенсации? Разве нельзя допустить, что природа вознаградила нас качественно за недостаток в количестве?
— Я так не думаю, — серьёзно заметил профессор. — Но звуки гонга призывают вас к завтраку. Нет, благодарю вас, миссис Эсдэль, я не могу остаться. Меня ждёт экипаж. До свидания! До свидания, миссис О’Джеймс.
Он приподнял шляпу и не спеша направился к выходу по аллее, окаймлённой кустами дикого лавра.
— Он совершенно лишён способности понимать и чувствовать красоту, — сказала миссис Эсдэль.
— Напротив, — ответила миссис О’Джеймс. — Он только что предложил мне стать его женой.