— Ну да! И надеюсь, все вы придёте ко мне на свадьбу. Имени молодой особы называть не буду, но… Да здравствует моя невеста!
И профессор помахал бокалом.
— Ура! За его невесту! — надрывались буяны, покатываясь со смеху. — Soll sie leben — hoch![35]
Пирушка становилась шумнее и беспорядочнее по мере того, как студенты один за другим, следуя примеру профессора, пили каждый за даму своего сердца.
Пока в «Зелёном молодчике» шло это веселье, неподалёку разыгрывалась совсем иная сцена. После эксперимента Фриц фон Гартманн всё в той же сдержанной манере и храня на лице торжественное выражение, сделал и записал кое-какие вычисления и, дав несколько указаний, вышел на улицу. Медленно двигаясь к дому фон Баумгартнера, он увидел впереди фон Альтхауса, профессора анатомии. Ускорив шаг, Фриц догнал его.
— Послушайте, фон Альтхаус, — проговорил он, тронув профессора за рукав. — На днях вы справлялись у меня относительно среднего покрова артерий мозга. Так вот…
— Donnerwetter![36] — заорал фон Альтхаус, очень вспыльчивый старик. — Что значит эта дерзость? Я подам на вас жалобу, сударь!
После этой угрозы он круто повернулся и пошёл прочь.
Фон Гартманн опешил. «Это из-за провала моего эксперимента», — подумал он и уныло продолжал свой путь.
Однако его ждали новые сюрпризы. Его нагнали два студента, и эти юнцы, вместо того чтобы снять свои шапочки или выказать какие-либо другие знаки уважения, завидев его, издали восторженные крики, кинувшись к нему, подхватили его под руки и потащили за собой.
— Gott im Himmel![37] — закричал фон Гартманн. — Что означает эта бесподобная наглость? Куда вы меня тащите?
— Распить с нами бутылочку, — сказал один из студентов. — Ну идём же! От такого приглашения ты никогда не отказывался.
— В жизни не слышал большего бесстыдства! — воскликнул фон Гартманн. — Отпустите меня немедленно! Я потребую, чтобы вы получили строгое взыскание! Отпустите, я говорю!
Он яростно отбивался от своих мучителей.
— Ну, если ты вздумал упрямиться, сделай милость, отправляйся куда хочешь, — сказали студенты, отпуская его. — И без тебя отлично обойдёмся.
— Я вас обоих знаю! Вы мне за это поплатитесь! — кричал фон Гартманн вне себя от гнева. Он вновь направился к своему, как он полагал, дому, очень рассерженный происшедшими с ним по пути эпизодами.
Мадам фон Баумгартнер поглядывала в окно, недоумевая, почему муж запаздывает к обеду, и была весьма поражена, завидев шествующего по дороге студента. Как было замечено выше, она питала к нему сильную антипатию, и если молодой человек осмеливался заходить к ним в дом, то лишь с молчаливого согласия и под эгидой профессора. Она удивилась ещё больше, когда Фриц вошёл в садовую калитку и зашагал дальше с видом хозяина дома. С трудом веря своим глазам, она поспешила к двери — материнский инстинкт заставил её насторожиться. Из окна комнаты наверху прелестная Элиза также наблюдала отважное шествие своего возлюбленного, и сердце её билось учащённо от гордости и страха.
— Добрый день, сударь, — приветствовала мадам фон Баумгартнер незваного гостя у входа, приняв величественную позу.
— День и в самом деле неплохой, — ответил ей Фриц. — Ну, что же ты стоишь в позе статуи Юноны? Пошевеливайся, Марта, скорее подавай обед. Я буквально умираю с голоду.
— Марта?! Обед?! — воскликнула поражённая мадам фон Баумгартнер, отшатнувшись.
— Ну да, обед, именно обед! — завопил фон Гартманн, раздражаясь всё больше. — Что такого особенного в этом требовании, если человек целый день не был дома? Я буду ждать в столовой. Подавай что есть — всё сойдёт. Ветчину, сосиски, компот — всё, что найдётся в доме. Ну вот! А ты всё стоишь и смотришь на меня. Послушай, Марта, ты сдвинешься с места или нет?
Это последнее обращение, сопровождаемое настоящим воплем ярости, возымело на почтенную профессоршу столь сильное действие, что она стремглав промчалась через весь коридор, затем через кухню и, бросившись в кладовку, заперлась там и закатила бурную истерику. Фон Гартманн тем временем вошёл в столовую и растянулся на диване, пребывая всё в том же отменно дурном настроении.
— Элиза, — закричал он сердито. — Элиза! Куда девалась эта девчонка? Элиза!
Призванная таким нелюбезным образом, юная фрейлейн робко спустилась в столовую и предстала перед своим возлюбленным.
— Дорогой! — воскликнула она, обвивая его шею руками. — Я знаю, ты всё это сделал ради меня! Это уловка, чтобы меня увидеть!
Вне себя от этой новой напасти фон Гартманн на минуту онемел и только сверкал глазами и сжимал кулаки, барахтаясь в объятиях Элизы. Когда он наконец снова обрёл дар речи, Элиза услышала такой взрыв возмущения, что отступила назад и, оцепенев от страха, упала в кресло.
— Сегодня самый ужасный день в моей жизни! — кричал фон Гартманн, топая ногами. — Опыт мой провалился. Фон Альтхаус нанёс мне оскорбление. Два студента силой волокли меня по дороге. Жена чуть не падает в обморок, когда я прошу её подать обед, а дочь бросается на меня и душит, словно медведь!
— Ты болен, мой милый! — воскликнула фрейлейн. — У тебя помутился разум. Ты даже ни разу не поцеловал меня…
— Да? И не собираюсь! — ответствовал фон Гартманн решительно. — Стыдись! Лучше пойди и принеси мне мои шлёпанцы да помоги матери накрыть на стол.
— Ради чего я так страстно любила тебя целых десять месяцев? — плакала Элиза, уткнувшись лицом в носовой платок. — Ради чего терпела маменькин гнев? О, ты разбил мне сердце — да, да!
И она истерически зарыдала.
— Нет, больше терпеть этого я не желаю! — заорал фон Гартманн, окончательно рассвирепев. — Что это значит, девчонка, чёрт тебя подери? Что такое я сделал десять месяцев назад, что внушил тебе столь необыкновенную любовь? Если ты действительно меня так любишь, пойди скорее и разыщи ветчину и хлеб, вместо того чтобы болтать тут всякий вздор.
— О дорогой, дорогой мой! — рыдала несчастная девица, бросаясь к тому, кого почитала своим возлюбленным. — Ты просто шутишь, чтобы напугать свою маленькую Элизу?
Всё это время фон Гартманн опирался о валик дивана, который, как бóльшая часть немецкой мебели, был в несколько расшатанном состоянии. Именно у этого края дивана стоял аквариум, полный воды: профессор проделывал какие-то опыты с рыбьей икрой и держал аквариум в гостиной ради сохранения ровной температуры воды. От дополнительного веса девицы, слишком бурно кинувшейся на шею фон Гартманна, ненадёжный диван рухнул, и несчастный студент упал прямо в аквариум: голова его и плечи застряли, а нижние конечности беспомощно болтались в воздухе. Терпению фон Гартманна пришёл конец. Еле высвободившись, он испустил нечленораздельный вопль ярости и ринулся вон из комнаты, невзирая на мольбы Элизы. Схватив шляпу, промокший, растрёпанный, он помчался прямо в город с намерением разыскать какой-нибудь трактир и обрести там покой и пищу, в которых ему было отказано дома.
Когда дух фон Баумгартнера, заключённый в тело Гартманна, мрачно размышляя о многочисленных обидах, продвигался по извилистой дороге, ведущей в город, он заметил, что к нему приближается престарелый человек, находящийся, по-видимому, в крайней степени опьянения. Фон Гартманн остановился и наблюдал, как тот бредёт, спотыкаясь, качаясь из стороны в сторону и распевая студенческую песню хриплым, пьяным голосом. Сперва интерес фон Гартманна был вызван лишь тем, что человек, с виду весьма почтенный, допустил себя до столь позорного состояния, но по мере того, как тот подходил ближе, фон Гартманн ощутил уверенность, что где-то видел старика, однако не мог вспомнить, где и когда именно. Уверенность эта всё более крепла, и когда незнакомец поравнялся с ним, фон Гартманн подошёл к нему и стал внимательно всматриваться в его лицо.
— Эй, сынок, — заговорил пьяный, едва держась на ногах и оглядывая фон Гартманна. — Где, чёрт возьми, я тебя видел? Знаю тебя преотлично, прямо как самого себя. Кто ты такой, дьявол тебя забери?
— Я профессор фон Баумгартнер, — ответствовал студент. — Могу я спросить, кто вы такой? Ваша внешность мне как-то странно знакома.
— Молодой человек, никогда не нужно врать, — последовал ответ. — Уж конечно, сударь, вы не профессор, — того я отлично знаю: старый, чванливый урод, вы же — здоровенный широкоплечий молодчик. А я, Франц фон Гартманн, к вашим услугам!
— Это ложь! — воскликнул фон Гартманн. — Вы скорее могли бы быть моим отцом. Но позвольте, сударь, известно ли вам, что на вас мои запонки и часовая цепочка?
— Отец небесный! — икнул пьяный. — Пусть я вовек не возьму в рот ни капли пива, если брюки на вас не те самые, за которые портной собирается подать на меня в суд.
Тут фон Гартманн, совершенно сбитый с толку странными происшествиями дня, провёл рукой по лбу и, опустив глаза, случайно заметил своё отражение в луже, оставшейся после дождя на дороге. К полному своему изумлению, он увидел молодое лицо, франтоватый студенческий костюм и понял, что внешне он являет собой полную противоположность той почтенной фигуре учёного, к которой привыкла его духовная сущность. В одно мгновение острый ум фон Баумгартнера пробежал через всю цепь последних событий и сделал вывод. Это был удар, и несчастный профессор пошатнулся.
— Небо! — воскликнул он. — Теперь я всё понял! Наши души попали не в предназначенные им тела. Я — это вы, а вы — это я. Моя теория оправдалась. Но как дорого это обошлось. Может ли самый образованный ум во всей Европе помещаться в столь фривольной оболочке?! Боже, погибли труды целой жизни! — И в отчаянии он стал бить себя кулаками в грудь.
— Послушайте-ка, — сказал настоящий фон Гартманн. — Я вас понимаю, всё это действительно никуда не годится. Но вы обращаетесь с моим телом слишком бесцеремонно. Вы получили его в превосходном состоянии. Но уже успели, как я вижу, и расцарапать его и где-то промокли. И засыпали пластрон моей рубашки нюхательным табаком.