— Рассказывай… Никогда не поверю, что ты решишься… что ты отважишься на такое. Несмотря на твой гонор.
— И даже несмотря на такой гонорар?
— Да, — покачал головой отец и усмехнулся.
— Так я докажу тебе! — воскликнул я. — Этот чертов приз будет моим!
— Конечно, а то как же, — ухмыльнулся отец. — А слоны умеют летать.
— Ты сам втянул меня в это дело, — доказывал я. — Ты спровоцировал это решение. Ты хотел, чтобы я ввязался в это дело. Приз в десять биллионов хоть кого с места поднимет, тем более человека, которого через месяц лишают денежного довольствия.
Усмешка исчезла с его лица, и он посмотрел исподлобья и, как мне показалось, озадаченно.
— Да, а что тут такого? Ты со мной не согласен? Разве ты считаешь, что это несправедливо?
— Не хочу обсуждать… В общем, я собираюсь на Венеру, — твердым голосом объявил я.
— И ты всерьез веришь, что можешь рассчитывать на такие деньги?
— А что мне еще остается? Умирать без пищи и лекарств?
— А ты не подумал о том, что может много найтись таких охотников? На десять биллионов-то, а?
— Кто еще, находясь в здравом уме, может даже подумать об этом?
— Одного такого безумца я уже знаю, — с усмешкой ответил отец. — Он в лепешку разобьется ради этих денег.
— Кто это?
— Ларс Фукс. Мерзавец сейчас где-то на Поясе, но как только известия дойдут до него, он отправится прямиком на Венеру, не моргнув и глазом. Чего-чего, а сомнений этот человек не знает. Особенно когда речь идет о таких деньгах.
— Фукс?
Я часто слышал от отца об этом человеке. Папаша всегда говорил о нем с отвращением. Ларс Фукс был разработчиком астероидов, грубо говоря, шахтером и подрывником, а еще точнее, космическим кладоискателем. Это, пожалуй, все, что я о нем знал. Однажды он основал собственную корпорацию и даже временно стал папашиным конкурентом, но теперь являлся всего-навсего вольным разработчиком полезных ископаемых на астероидах, ковырялся в камнях, зарабатывая себе на пропитание. Еще его называли Каменной Крысой.
— Фукс, Фукс. Вот именно, Фукс. Так что тебе придется вырвать этот кусок у него изо рта, Коротышка. Не думаю, что ты тот человек, который сможет справиться. Сомневаюсь, что у тебя хватит мужества тягаться с Крысой Фуксом.
Я должен был понимать, что наступает тот самый решительный момент, когда отец сможет управлять мной и я прыгну в подставленный им обруч. Но, честно говоря, меня ждала нищета, и рассчитывать я мог только на этот приз.
Ну и, конечно, деньги — это еще не все. Мне было дорого удивительно красивое, решительное, вдохновенное лицо брата, которое я и сейчас, как наяву, видел перед собой, точно так, как в ту последнюю ночь, которую он провел на Земле.
«Отец убьет тебя, если узнает», — сказал я тогда.
«Он уже знает», — ответил Алекс.
Глава 4
— Жизнь — это благо, — проскрипел профессор Гринбаум. — Но я слишком стар, чтобы им воспользоваться.
Я еще никогда не встречался с таким ветхим стариком с глазу на глаз. Конечно, старики, вероятно, еще встречаются среди бедноты, но в обществе, где каждый может воспользоваться омолодительной терапией и хирургией при достижении почтенного возраста, никто больше не старился.
Однако Дэниель Гаскел Гринбаум был стар. Его кожу покрывали настоящие морщины и пигментные пятна. Он весь ссутулился и выглядел так, словно находился при последнем издыхании. Непонятно, как он еще стоял на ногах и двигался. Казалось, тронь его пальцем, и он рассыплется. На деле рукопожатие Гринбаума оказалось достаточно крепким и энергичным, несмотря на мешки под глазами и обвисшие складки кожи на щеках. Последнее придавало его образу что-то от бульдога.
Микки предупредила меня насчет его внешности, так что Гринбаума я узнал бы даже в толпе. Мишель Кокрейн считалась одной из его многочисленных последователей. Теперь, уже получив профессорскую степень, она по-прежнему истово поклонялась Гринбауму, точно какому-то ученому божеству, в которое верят все эти аспиранты, кандидаты и членкоры. Она называла старика величайшим ученым-планетологом в Солнечной системе. При этом неизменно добавляя: «из ныне живущих». «Что бы это значило? — подумал я, впервые услышав такие слова. — Неужели каждому из планетологов, как и каждой планете, уготовано одряхлеть, подобно Гринбауму?» Позже я понял: в этих словах Микки заключался священный трепет осознания, что она видит перед собой живое божество, человека, о котором, родись она чуть позже, она могла бы только читать на страницах научных альманахов. Если, конечно, можно назвать «живущим» измученное астмой и артритом, еле ковыляющее существо. Гринбаум наотрез отказывался от омолодительных процедур. Наверное, причина всему — религия. Или обыкновенное упрямство. Он был из тех, кто свято верит, что возраст и смерть — вещи неизбежные, и не подобает человеческому существу уходить от них, используя всякие научные хитрости.
Последний из могикан, в своем роде. Большой оригинал — вот и все, что могу добавить от себя. Такое он произвел на меня впечатление при первой встрече.
— Он мужественный человек и собственной жизнью доказывает свои научные принципы, — рассказывала мне Микки несколько лет назад. — Он не боится ни смерти, ни старости.
— А меня, честно говоря, пугает такая перспектива, — шутливо поежился я. — Смерть от одряхления организма… Бр-р! Смерть от старости!
Микки не обратила внимания на мое замечание. И все же я знал, что она непременно пройдет теломеризационные процедуры, как только достигнет определенного возраста. Так делали все…
Гринбаум считался ведущим мировым авторитетом в вопросах, касающихся Венеры, и Микки упросила старика встретиться со мной. Я согласился не задумываясь. Вскоре я узнал, что она устроила мне встречу в Вашингтоне не только со скрипящим профессором Гринбаумом, но и с каким-то бюрократом из космического агентства по имени Франклин Абдула.
Отец немедленно раструбил новость о том, что его второй сын — то есть я — отправляется на розыски останков Алекса, которые собирается поднять с поверхности планеты. Как родитель, гордящийся своим чадом, он уверил репортеров, что, если я вернусь обратно с телом Алекса, я получу десять биллионов вознаграждения. И я тут же стал знаменитостью.
Слава имеет свои преимущества, как мне многократно доводилось слышать, но мне еще только предстояло узнать, в чем они состоят. Каждый ученый, искатель приключений или первопроходец, жаждущий славы, или просто человек, больной на голову, в системе Земля-Луна, в пределах планеты и ее спутника, вдруг воспылал желанием присоединиться ко мне в экспедиции на Венеру. Каждый религиозный фанатик настаивал, что его миссия, цель и предназначение в жизни состоит в том, чтобы разделить мою участь. Я для них стал представителем Бога, пророком, который должен был доставить их на Венеру.
Само собой, я пригласил несколько самых близких друзей присоединиться ко мне в моем вояже. Артисты, писатели, режиссеры, они могли бы написать историю экспедиции и заодно составить неплохую компанию, куда лучшую, чем затурканные ученые и фанатики с дикими глазами.
Затем Микки позвонила мне из своего офиса в Калифорнии, и я был приглашен на встречу с Гринбаумом, куда отправился, даже не задумываясь о последствиях.
По настоянию Абдулы встреча состоялась в штаб-квартире космического агентства, то есть в ее главке, управлении. В ГУпКА, заплесневелом, жутко древнем здании, в самых трущобах Вашингтона. Мы сидели в конференц-зале без окон, со слепыми стенами, куда, наверное, даже не были вмонтированы экраны. Единственными предметами мебели оказались покореженный металлический стол в царапинах и четыре невероятно неудобных стула с прямыми спинками, на которых не то что сидеть, а падать неудобно. Стены украшали, если можно так сказать, выцветшие фотографии запусков древних ракет. Говоря «древних», я имею в виду, что некоторые из них были сделаны в прошлом веке, если не раньше.
До этого дня я никогда не видел Микки в лицо и не встречался. Мы общались с помощью электроники, обыкновенно посредством интерактивной виртуальной реальности. Впервые мы встретились интерактивно несколько лет назад, когда я заинтересовался исследованиями Алекса. Тогда мой брат нанял Микки для моего обучения и воспитания. Мы работали совместно каждую неделю в «чатах» виртуальной реальности: она — находясь в своем офисе в Кальтехе, я — в Коннектикуте, а затем — на Майорке. Вместе мы скитались по Марсу, по лунам Юпитера и Сатурна, по астероидам… и даже по Венере.
Увидеть ее во плоти, вот так, перед собой — невероятно. Я испытал небольшое потрясение. Я не сказал бы, что я был сбит с панталыку, выбит из колеи и все такое прочее. Однако я чувствовал себя не в своей тарелке, не знал, куда деться, опускал взгляд, не мог попасть руками в карманы брюк. Во время наших виртуальных свиданий Микки, очевидно, использовала свой более моложавый образ, которому к тому же было значительно добавлено некоторого изящества. Вот как я влип! Теперь же она сидела напротив меня за столом совещаний — округлая пышка с мышиной стрижкой — ее волосы едва доставали до ушных мочек. Омолодительная терапия может сохранить физическую молодость, но ничего не может поделать с грузом лет, проведенных в университетских библиотеках, аудиториях и на кафедрах, а также в дешевых студенческих столовках, без всяких физических упражнений, в полной инертности. Как говорили древние, не упражняя члены… Микки носила черный пуловер и черные мешковатые штаны с полосками — видимо, от спортивного костюма. Главное — удобно и не жмет — такой девиз подходил всей ее одежде. И все же круглое лицо Микки светилось энтузиазмом, сразу заставляя забыть про нескладную внешность и нелепую одежду.
Франклин Абдула тоже производил, прямо скажем, неоднозначное впечатление. Он сидел прямо напротив меня. Костюм-тройка с жилетом, как полагается, правда, все старомодного кроя и умопомрачительного цвета: пепельно-угольного, я бы так его назвал. Рисунок жилета мешали разглядеть скрещенные на груди руки. Абдула выглядел настолько мрачно, как будто намекал, что жизнь не удалась. Он вовсе не производил впечатления типичного «безликого бюрократа». У него имелось «отношение» или, если хотите, «поза» по отношению ко всему происходящему. Не знаю почему, но у меня