— Простите, — выдавил я, направляясь в сторону ванной. На укол ушло меньше минуты, но, когда я вернулся в
гостиную, капитан уже сидела за столом у окна, и на стене во всю стену блистала ее анкета. Мисс Дюшамп, или, как меня предупредили, капитан Дюшамп, оказалась весьма квалифицированным и опытным астронавтом, ветераном одиннадцати вылетов в Пояс астероидов и трех — в систему Юпитера и его кольца. В четырех из этих экспедиций она была командиром.
— И давно вы знакомы с моим отцом? — спросил я, не сводя глаз с экрана и умышленно не глядя на гостью.
— Мы встретились примерно год назад. Месяца три, как это сейчас говорится, «делили ложе». С которого он меня в конце концов спихнул. Вообще-то три месяца — это рекорд для Хамфа.
— Он был женат на моей матери шесть лет, — возразил я, по-прежнему не сводя глаз с экрана, на котором светились ее анкетные данные.
— Да, но при этом он спал с целым табуном молодых подружек. Она просто не обращала на это внимания — ей было не до того.
Я повернулся к Дюшамп, и в глазах моих, как мне казалось, пылал огонь негодования:
— Да как вы смеете! Что вы знаете об этом! Наслушались сплетен… Все это — ложь! Наглая, беспардонная ложь!
Она тут же вскочила с места, словно заранее приготовилась к нападению.
— Эй, следите за языком! — предупредила она.
— Потрудитесь говорить о моей матери в подобающих выражениях, — рявкнул я. — Если она и села на наркотики, то в этом виноват мой папаша.
— Да ладно, — вдруг с неожиданным равнодушием отмахнулась она, хладнокровно пожимая плечами. — Я что… я ничего. Это в самом деле не моего ума дело.
Я вздохнул — громко и печально. Затем, как можно спокойнее, объявил:
— Я не хочу брать вас в экспедицию. Ни в качестве капитана, ни в каком другом качестве.
Она опять пожала плечами, как будто это не имело никакого значения.
— Этот вопрос вы улаживайте со своим папашей.
— Здесь не ему решать. Это моя экспедиция, и я все решаю.
— А вот и нет, — парировала Дюшамп. — Помните золотое правило — у кого в руках золото, тот и прав.
Глава 7
По примеру отца я тоже решил устроить вечеринку — еще одно столпотворение, но пригласил всего с десяток самых близких друзей. Они слетелись со всех сторон света, беспрекословно явившись по моему зову и, как говорится, не забыв дружбы. Все разодетые по последним воплям и пискам моды: мужчины — в неовикторианских смокингах, а дамы в коротких вечерних мини-платьях, украшенных и отороченных искусственными перьями и настоящими драгоценностями- стиль «в».
Стиль — вещь эфемерная. Сначала молодежь в зрелом возрасте, таком, как у меня с друзьями, одевается в грубо скроенные солдатские «хэбэ» и камуфляжные куртки. Следующее поколение прокалывает пупки, брови и даже половые органы и носит всякие металлические заклепки на губах и языке. Их дети проводят свои лучшие бунтарские годы в пластиковых куртках, с подделками под самурайское оружие и покрывают лица татуировками, как воины племени Маори.
Стиль «в», который избрали мои гости, сокурсники, приятели и приятельницы, считался особо изощренным. Мы со всевозможной экстравагантностью одевались в классические старомодные смокинги и платья с блестками. Мы с вызовом курили сигареты из безвредной органики с заменителями никотина. Мы сверкали драгоценностями, браслетами, дорогими сережками и клипсами, сделанными из металлов, добытых на астероидах. Мы элегантно и по-светски общались томными голосами денди, умирающих от скуки и сплина, восторгаясь лишь остроумным цинизмом Оскара Уайльда и Бернарда Шоу. Просторечие — язык улицы — было нам безнадежно чуждо.
И все же, как мы ни рядились, как ни выпендривались в речах, обращенных друг к другу, вечеринка потерпела фиаско. Или, говоря другим «стилем», вечеринка провалилась. Было жутко неудобно, однако мне пришлось объявить всем, что я не смогу взять их с собой на Венеру. Запинаясь, я изложил причины, по которым наша поездка срывается, и наблюдал немало лиц с улыбкой облегчения. Никто не проявил особого огорчения по этому поводу, а даже напротив. Я-то думал, что рискую потерять кого-то из друзей, но оказалось наоборот — как ни парадоксально, они полюбили меня еще больше.
Правда, лишь на нескольких лицах появилось это долгожданное облегчение.
— И теперь ты хочешь сказать, что я прилетел сюда из самого Бостона только ради этого: услышать, как ты отрекаешься от своих слов? — грозно изрек Квентон Клири. Он восхитительно смотоелся в малиновом гусарском мундире, с золотыми шнурками и эполетами. Парень атлетического сложения, Квентон был капитаном международной волейбольной команды, которую сам же собрал. Они даже играли на Луне против любительской команды жителей Селенограда. И чуть не выиграли, несмотря на разницу в гравитации.
— Ничего не получается, — посетовал я. — Мне придется отказать даже профессору Кокрейн, ведь и для нее местечка на корабле не найдется.
Когда я вновь принялся за объяснения: что, да как, да почему и что получается из всего этого, Квентон схватил полный поднос с хрустальными фужерами, налитыми шампанским, и запустил его в дальний угол гостиной, как волейбольный мяч. Фужеры разлетелись на тысячи осколков.
Таков он, Квентон: его эмоции непременно должны найти выход. Но не такой он дурак, как кажется. Он метнул поднос в камин, возле которого благодаря теплой погоде никого не было. Никого не задело, не поцарапало. Даже не повредил работы Вермеера, висевшей над камином.
— Вот это Квентон! — воскликнул Василий Устинов. — Ай да парень!
— Ты знаешь, сколько мне пришлось переться сюда из Бостона? — огрызнулся Квентон.
— А мне — из Санкт-Петербурга, — парировал Василий. — И что с того? Я так же разочарован, как и ты, но что поделать, раз Ван не может нас взять? Какой нам смысл здесь стулья ломать?
Все приехали издалека; все, кроме Гвинет, которая училась в Барселоне. Конечно, после изобретения клипер-ракет полет между любыми двумя точками земного шара занимал не более часа. Иной раз больше времени занимала дорога С аэродрома. Можно было застрять в пробке или, например, тащиться автобусом от Нью Пальма до моего дома в горах Майорки. Я часто подумывал о том, чтобы устроить собственную посадочную площадку для вертолетов и реактивных самолетов с вертикальным взлетом, но мысли о том, сколько это будет стоить, и о предстоящей войне с местными жителями и их мэром удержали меня от этого шага.
Тем более, их можно было понять. Здесь было так тихо, так безмятежно. Даже туристские автобусы не ездили по главной улице города, и оттого эта часть острова оставалась спокойной и совершенно нетронутой цивилизацией.
Когда я сидел развалясь на любимом шелковом диване и глядел сквозь широкое панорамное окно на Средиземное море, то понимал, как дорого мне это место, ставшее моим домом. Волны скользили по морю, тронутые розовым светом близкого заката. Холмы спускались к воде несколькими террасами, овитыми виноградниками и фруктовыми садами. Ими любовался еще Ганнибал. Земля эта оказалась в руках человека еще задолго до начала истории.
Но теперь море затопило пляжи, а с ними и большую часть старого города Пальма. Даже кроткое Средиземное море, не знающее особых штормов и бурь, поглощало свои берега. И все же Майорка оставалась местом, близким к вожделенному раю, о котором можно было только мечтать.
И я собирался оставить все это великолепие, променять его на металлическую клетку, в которой мне предстояло провести долгие месяцы заключения — лететь в полном одиночестве в сторону таинственной планеты. Чтобы потом ступить на раскаленный песок или спекшуюся корку. Я даже головой затряс, осознавая всю абсурдность и одновременно безвыходность ситуации, в которую я загнал себя сам.
Но Квентон несмотря ни на что продолжал вести себя воинственно, как молодой бойцовый петух.
— Не люблю, когда нарушают однажды данные обещания, — хорохорился он. Говорил он дерзко, как всегда, но на этот раз, мне показалось, даже более вызывающе, чем обычно^- Ван, это что же получается: ты берешь свое слово обратно?
— Ничего не поделаешь.
— Я тебе не верю.
Мои щеки запылали, я тут же вскочил.
— Ты обвиняешь меня во лжи?
Квентон смотрел на меня, не отводя взгляда.
— Ты дал обещание, от которого теперь отказываешься.
— Тогда вон из моего дома! — Я услышал свой голос как бы со стороны и сначала даже не поверил, что я мог сказать такое. Насколько же меня надо было разозлить, чтобы я выкинул такой фортель! Затем я услышал, как фыркнула Франческа Джанетта.
— Правильно, Ван, давно бы так!
— И ты тоже, — оборвал я ее. — И все вы. — Я обвел комнату вытянутой рукой и закричал: — Катитесь все отсюда! Немедленно! Сейчас же! Оставьте меня в покое!
На миг наступило шокирующее молчание. Все замерли и остолбенели. Затем пухлый Василий вынырнул из мягкого кресла.
— Пожалуй, пора мне возвращаться на работу, — объявил он.
То, что Василий называл «работой», состояло в перемещении пятен цвета по экрану дисплея. Он считался потрясающе талантливым художником. Все так говорили. К тому же он был потрясающе ленив. Да иначе и быть не могло: его патронесса, меценатка, была фантастически богата.
Кивнув коротко и резко, я холодно сказал:
— Да, сударь, можете быть свободны.
— Пора возвращаться в Рим, — надменно произнесла Франческа. — Мне нужно заканчивать оперу.
— Очень хорошо. — И тут я вновь не сдержался. — Может, если ты хоть раз в жизни напряжешься, то и в самом деле закончишь свою оперу.
— В самом деле! — задыхаясь от гнева, выкрикнула она.
— И вы тоже убирайтесь, — сказал я остальным, сделав соответствующее движение рукой в сторону раскрытой двери. — Вперед!
Озадаченные донельзя, шокированные моей потрясающей неучтивостью, дурными манерами, они покинули мой дом. Еще вне себя от злобы, я посмотрел им вслед из окна гостиной — на эту процессию кретинов в пышных, ярких, роскошных автомобилях с бесшумными электродвигателями. Они удалялись по извилистой горной вымощенной булыжником дороге, ведущей к морю.