— Роботы с сенсорными устройствами достаточно хорошо изучили поверхность планеты, — ответил я. — Присутствие человека не понадобилось.
— В самом деле? — Ее брови недоверчиво поползли вверх. — Мне показалось, что вы специалист по планетологии. Вы не задумывались о странностях этой планеты?
— Само собой. Я как раз собираюсь провести сейсмические пробы для профессора Гринбаума, если вам известна такая фамилия.
— Первый раз слышу.
— Это автор теории о взрыве планетной поверхности, — пояснил я. — Он считает, что кора Венеры со временем нагреется настолько, что начнет плавиться.
— Поразительно, — пробормотала Маргарита. Я помахал рукой в воздухе.
— Это не слишком привлекательная планета.
— Привлекательная? — вмешалась она. — Мы говорим об освоении мира или о том, чтобы построить там отель для туристов?
— Я хочу сказать, Венера — настоящее пекло. Где даже алюминий существует в расплавленном виде, как сырок.
— Но от этого Венера еще интереснее, неужели вы не понимаете! Планета почти одинакового размера и массы с Землей и, несмотря на это, с совершенно иной окружающей средой. К тому же налицо парниковый эффект, можно сказать, в квадрате. И там, где на Земле двуокись углерода или углекислый газ, на Венере — компоненты серы. Это же просто чудо!
— Венера — пустыня, — настаивал я на своем. — Совершенно безжизненный мир. Там биологу делать нечего. — Тут я шел вразрез с тем, что говорил доктору Уоллеру.
— Вы уверены? С чего это вы взяли, что этот мир мертв?
— Но там нет ни капли воды, — возразил я. — И атмосфера совершенно непригодна для дыхания. Это мертвый, расплавленный и опасный мир, к тому же жаркий, как горн для плавки.
— На поверхности… — тут я согласна. А что скажете насчет облаков? Там-то температура поумереннее. В облаках Венеры содержится нечто, поглощающее ультрафиолетовую энергию. Вполне возможно, это растения, которые для синтеза хлорофилла поглощают инфракрасное излучение.
— Но ни один из посланных аппаратов не обнаружил ни крупицы органики. И не заснял в облаках каких-нибудь крылатых звероящеров. Ничто не может существовать при температуре в два раза выше точки кипения воды.
— Отсутствие доказательств — еще не доказательство отсутствия, — высокомерно заметила она.
— Венера мертва, — настаивал я.
— В самом деле? Тогда откуда сера в атмосфере? Ведь сера, как известно, важнейший компонент биохимии, не так ли? — заметила девушка. — Отвечайте же…
— Ну, возможно, это и так…
— И разложение серы — метаболизм, присущий примитивным земным организмам. Он сохранился и до сего дня, у организмов в гидротермальных скважинах на дне океана.
— Чепуха! — выпалил я.
Отчего, интересно, когда нет фактов, чтобы доказать свою точку зрения, голос повышается сам собой?
Очень серьезным тоном, совершенно не выведенная из себя моим упрямством, Маргарита спросила:
— А как вы думаете, отчего это до две тысячи двадцатого года на Венеру состоялось больше десятка экспедиций, а с тех пор — почти ни одной?
У меня на этот счет не было даже самого туманного и смутного предположения, однако я ответил:
— Первые же пробы грунта рассказали все, что было необходимо узнать. Первые зонды принесли всю необходимую информацию о Венере. Да, признаю, что остается еще масса загадок, но планета настолько жутко негостеприимна, что никому даже в голову не приходило отправлять туда экспедицию.
— Пока на это не решился ваш брат.
— Да, — согласился я и почувствовал, как вдруг что-то сдавило живот. Наверное, опять спазмы.
— У нас есть постоянные исследовательские станции на Марсе и в системе Юпитера, — как ни в чем не бывало продолжала Маргарита. — И еще рудные разработки в Поясе астероидов. Но ничего — на Венере. Даже простой орбитальной обсерватории.
— Научные круги потеряли интерес к Венере, — попытался объяснить я этот несомненный факт — и вопиющее, по ее мнению, безобразие. — Что поделать? Когда так много изучено и все и так понятно…
— Научные круги перестали выделять деньги на изучение Венеры, — отрезала Маргарита. — А фонды на такие цели, как правило, поступают от спонсоров типа вашего отца. Или, как их еще называют, «университетских патронов».
— Но он же оплатил экспедицию брата, — возразил я.
— Нет. Он ее не оплатил. Ваш брат получил деньги на экспедицию из наших фондов.
Я удивленно захлопал глазами. Этого я не знал. Я слышал это впервые.
— Но я всегда считал…
— И ваш брат погиб при странных обстоятельствах, едва успел достичь Венеры.
— Да, — согласился я, продолжая чувствовать, как в моих внутренностях копошится червь ужасного подозрения. — Это так.
— Вы верите, что корабль вашего брата не попал в случайную аварию, а был умышленно уничтожен?
— Я не знаю… — Пот катился у меня по лбу и по верхней губе. Тема беседы задевала, ранила меня. Наш разговор принял нежелательный поворот.
— Говорят, ваш отец вовсе не заинтересован в том, чтобы и эта экспедиция оказалась удачной. Говорят, что у него на это счет был серьезный спор с вашим братом.
— Я этого не знал, — честно признался я. — Меня при этом не было.
— И брат вам не рассказывал?
— Конечно, само собой, нет! — воскликнул я. Я понял, что, не считая той последней ночи в Коннектикуте, Алекс не делился со мной своими планами, надеждами и опасениями. Он был для меня почти как чужой. Мой родной брат. Как будто мы родились в разных семьях.
Между нами повисло неловкое молчание.
Внезапно оно было прервано гудением зуммера вызова с пульта, который находился на камбузе. Просияла оранжевая лампочка, и голос из компьютера произнес:
— Новое сообщение для мистера Хамфриса.
— Показать, — приказал я, обрадованный внезапному вмешательству в разговор, продолжать который стало неловко.
Пока на экране прояснилось лицо, в котором уже можно было узнать моего отца, прошла, казалось, целая вечность. Отец хмурился.
— Я нашел Фукса, — заявил он без предисловий. — Он наконец-то зарегистрировал корабль в Международной Космической Ассоциации. Сейчас он направляется к Венере, в этом нет никаких сомнений. Этот сукин сын идет на такой скорости, что окажется на орбите на несколько дней раньше тебя.
Глава 11
Я последний раз оглядел свои апартаменты. Когда мы впервые появились на «Третьене», они показались мне тесными, как чулан, и старыми, как каморка на какой-нибудь ветхой мансарде. Но за девять недель полета я привык жить в четырех стенах (или «переборках»), используя помещение одновременно и как кабинет, гостиную и спальню. По крайней мере, настенные экраны могли создать иллюзию пространства, отчего каюты казалась несколько больше, чем были на самом деле. Я мог запрограммировать любые пространственные перспективы, скопировать практически любой земной пейзаж и ландшафт. Обычно я «заряжая» вид Средиземного моря с вершины горы в Майорке — тот самый вид, который открывался из моего дома.
Теперь нам предстояло съехать на куда более тесный «Гесперос». По крайней мере, познакомиться с теснотой предстояло всему экипажу. Если «Третьей» больше всего напоминал старую баржу, то «Гесперос» — пусть новую, но тесную консервную банку, в которой одержимому клаустрофобией предстоит, точно в батисфере, опуститься на дно океана.
К тому же для того, чтобы добраться до «Геспероса», предстояло совершить прогулку в открытом космосе. Теперь мне предстояло запаковаться в скафандр, выйти в вакуум, в пустоту и ползти по кабелю, связывающему два судна, когда от мгновенной смерти меня будут отделять только мономолекулярные слои космических доспехов. Я уже чувствовал, как мои внутренности загодя готовятся выползти из тела в предчувствии близкой катастрофы.
Вот уже двенадцать тысяч раз я говорил себе, что надо было настоять на буксире. Мы говорили об этом с Родригесом, когда еще только начали разрабатывать план экспедиции.
— Пневмобуксир, чтобы не надо было выходить в скафандрах? — откровенно издевался он над моей неуверенностью. — Это так дорого, что можно обойтись. Напрасная трата денег.
— Но так ведь намного безопаснее, — настаивал я. Астронавт поморщился:
— Вы заботитесь о безопасности? Используйте лучше массу и пространство, которые понадобятся под буксир, чтобы взять побольше воды. Это даст нам лишний шанс, если синтезатор выйдет из строя.
— Мы уже взяли запасной синтезатор.
— Все равно, вода намного важнее буксира, которым придется воспользоваться всего два раза за всю экспедицию. Это вещь, которую стоит брать в космос в последнюю очередь.
Так я и дал Родригесу отговорить себя от буксира. Что ж, оставалась винить себя одного за предстоящую прогулку в скафандре.
При этом стоило вспомнить о Ларсе Фуксе, хотя и так по спине бежали целые батальоны мурашек.
Когда отец наконец «порадовал» меня известием, что этот проходимец в самом деле пустился в путь, я долгие часы просидел, собирая о нем всю доступную и недоступную мне раньше информацию. И то, что мне удалось наскрести, едва ли можно было назвать утешительным. Фукс имел репутацию безжалостного борца… за деньги, и к тому же везучего. Судя по его биографии, этот тип из тех, что в ранние века служили надсмотрщиками на галерах. У него бы не дрогнула рука убрать со своего пути любого, невзирая на возраст и социальное положение. Кроме, разве что, моего отца.
Средства массовой информации едва не пропустили старт Фукса. Он тайно, в полной конспирации построил корабль за пределами Пояса астероидов, где, как он знал наверняка, его будут искать вездесущие агенты отца. Естественно, на новое судно у него бы не нашлось средств, так что он просто переделал свое старое корыто. В отличие от шумихи, сопровождавшей мой отлет из Таравы, было опубликовано лишь короткое интервью с Фуксом, с быстротой молнии распространившееся по Интернету. Еще одна беседа в режиме реального времени состоялась также по сети, между абонентами на Земле и Фуксом, который говорил с ними, обращаясь откуда-то из поля астероидов, невидимый миру.