— Все. Видеокамера готова.
Она оттерла меня в сторону, протиснувшись в коридор со своей камерой.
— Ты идешь с Томом? — спросила она.
— Шел, — ответил я. — Но, если ты не против, останусь с тобой.
— Как хочешь, смотри сам.
— Мне показалось, Родригес сам хотел оставить меня здесь.
— Уверена, он не думал ничего плохого.
— Не люблю, когда меня опекают, — настаивал я.
— Том не такой.
Мы дошли до «пузыря» — металлического полушария, входившего в основную часть гондолы. По сторонам располагались небольшие иллюминаторы из толстого затемненного кварца. Четыре вращающихся кресла с подголовниками были намертво привинчены к палубе.
— Немного отсюда увидишь, — заметил я. — Сквозь такое затмение.
Маргарита только улыбнулась в ответ и подошла к небольшой панельке перед простенком, чуть наклоненным вперед. Открыв его, она вставила камеру в углубление. Затем снова прикрыла панель. Замигали крошечные огоньки: два зеленых, один желтый. Прямо у меня на глазах желтый свет превратился в красный.
— Что это? — спросил я в замешательстве. — Мне казалось, что я изучил каждый квадратный сантиметр в этой корзинке.
— Этого не было в планах, — ответила Маргарита. — Я упросила Тома и мать, чтобы они позволили мне оборудовать специальную нишу. Нечто вроде воздушного шлюза, с наружным и внутренним люками.
— И они позволили тебе продолбить корпус? — Я оказался просто шокирован.
— Ничего особенного — обычная технологическая процедура. Том с Аки все проверили.
Акира Сакамото был нашим техником по системам обеспечения: молодой, круглолицый, все время погруженный в себя до того, что иногда производил впечатление человека угрюмого, и настолько незаметный, что иногда казалось: его просто нет на борту.
Я оказался просто потрясен:
— А камера выходит в вакуум?
Девушка кивнула, очевидно, довольная собой. — Внешний люк открывается автоматически, как только закроется внутренний. Поэтому третья лампочка и вспыхнула красным.
— Но почему мне никто не рассказал об этом?
Нет, я не сердился, не подумайте. Просто я удивился, что все это делалось без моего ведома.
— Все зафиксировано в бортовом журнале. Ты что, никогда его не читал? — Маргарита развернула винтовое кресло к порталу и опустилась.
Я присел рядом.
— А кто их читает, эти бортжурналы? Утомительная лабудень. Сплошные детали.
— А вот Том от них просто в восторге.
— Да ну? И когда же появилась эта запись о реконструкции?
Она задумалась на секунду.
— На позапрошлой неделе. Нет, пожалуй, в начале позапозапрошлой. — Нетерпеливо дернув головой, она сказала: — Какая разница — когда бы это ни случилось, достаточно посмотреть в журнал, и там ты найдешь точную дату.
Я уставился на девушку. Она лукаво улыбалась. Похоже, все это ее забавляло.
— Ну я надраю… шею этому Родригесу, — пробормотал я. Такую фразу я часто слышал от отца, только вместо шеи в ней упоминалось другое место. Но естественно, я не мог произнести эту фразу в дамском присутствии. Вот уж не ожидал, что из меня такое вырвется вообще.
— Не надо трогать Тома! — вдруг сорвалась Маргарита. — Переделку одобрила моя мама. Том делал лишь то, что я попросила и было одобрено капитаном.
— До входа в облака шесть минут… — прозвучало автоматическое предупреждение.
— Значит, ты просишь, твоя мама одобряет, а Родригес делает все без моего ведома.
— Но это же сущий пустяк — такая… незначительная модификация.
— Он должен был известить меня, — настаивал я. — Ничего себе пустяки — лишняя дырка в корпусе. Да он два раз должен был мне об этом напомнить.
Лукавая улыбка вновь вернулась на ее лицо.
— Не принимай все так близко к сердцу. Если Том с мамой одобрили, беспокоиться не о чем.
Я понимал, что она права. Но проклятье — Родригес должен был известить меня. Ведь я владелец судна. Он не имел права ничего делать здесь без моего ведома и разрешения.
Маргарита потянулась ко мне:
— Будь попроще, Ван. Лети себе спокойно и получай положительные эмоции.
Я заглянул ей в глаза. Они сияли, как полированный оникс. Внезапно я наклонился к ней, обнял за шею, привлек к себе и крепко поцеловал в губы.
Она дернулась в сторону, в глазах ее блеснуло удивление и даже злоба.
— Ну-ка, сбавь обороты, — приказала она. Я откинулся в кресле.
— Я… просто хотел сказать, что ты страшно красива. К тебе прямо как магнитом тянет.
Она посмотрела на меня.
— То, что моя мать позволяет Тому спать с ней, еще не повод думать, что ты можешь уложить меня к себе в постель.
Я замер как громом пораженный. Как будто меня по голове треснули кувалдой.
— Что? Что ты сказала? Или мне послышалось?
— Ты все прекрасно слышал.
— Родригес — с твоей матерью? Раздражение в ее глазах слегка поутихло.
— Ты что, взаправду ничего не знаешь?
— Нет!
— Они спят вместе. Я думала, всем на борту это уже давно известно.
— Но не мне! — голос мой прозвучал, как крик мальчика, которому опять не дали любимой игрушки. Даже самому стало противно.
Маргарита кивнула, и тут я заметил в ее лице ту желчность, что никогда не оставляла лица ее матери.
— Еще с тех пор, как мы стартовали с земной орбиты. Так моя мамочка привыкла решать персональные проблемы.
— Проблемы с персоналом или свои личные проблемы?
— И то, и другое
— …До входа в облака пять минут…
— Сейчас нам лучше всего пристегнуться, — напомнила Маргарита.
— Погоди, — попросил я. — Ты что, хочешь сказать, что она спит с Родригесом, чтобы замять то, что обошла его в последний момент, став капитаном? А его сделала своим помощником?
Маргарита не ответила. Она сосредоточилась на пристегивании ремня, облегавшего ее плечи.
— Так что же? — настаивал я. — Ты это имела в виду?
— Ничего я не имела в виду, — отозвалась она. — Вижу, ты шокирован.
— Я не шокирован!
Она смотрела на меня секунду, показавшуюся мне бесконечностью, с необъяснимым выражением лица. Наконец она сказала:
— Да, теперь я вижу, ты в самом деле не шокирован. Тебя этим не испугаешь.
— Вообще-то я в курсе, что мужчины и женщины могут спать вместе, — сообщил я ей.
— Ну, еще бы, ты, наверное, в этом деле не последний специалист. В отличие от планетологии и биологии.
— Тут новая догадка озарила меня, так что я даже не обратил внимания на колкость.
— Так вот почему ты на нее злишься?
— Я не злюсь. Я не шокирована. И даже не удивлена. Единственное, что меня удивляет, так это то, как же можно жить в таком тесном месте, где людей, как в банке — сардин, и даже не догадываться о том, что здесь происходит.
Приходилось признать, что правда на ее стороне. Я ходил по кораблю, как лунатик. Или, скорее, клоун. Шут гороховый. Быть хозяином судна и даже не догадываться, что на нем происходит.
Я откинулся в кресле, ощущая себя полным дураком. Ковыряясь с ремнями безопасности, я старался не смотреть в сторону Маргариты.
Она оглянулась на меня, посмотрев прямо в глаза.
— Я не такая, Ван. Может быть, я — ее клон, но на этом наше сходство кончается. Не забывай об этом.
— …До входа в облака четыре минуты…
Глава 14
На подходе к Венере в жарких плотных облаках, двигаясь в вязкой атмосфере чуть быстрее семи километров в секунду, «Гесперос» включил тормозные ракеты с точностью до миллисекунды, согласно программе снижения.
Пристегнутый в кресле в пузыре наблюдения, я почувствовал, как вздрогнул корабль, точно кто-то ударил по тормозам гоночной машины.
Я нагнулся вперед, насколько позволяли ремни безопасности. Через наклонный выгибающийся вперед иллюминатор я видел обод огромного теплового экрана, а за ним — мягкие пушистые облака золотисто-шафранного цвета, полностью укрывавшие пеленой планету.
Кроме облаков, ничего не было видно. Облака напоминали морские волны с пенистыми гребешками. Казалось, мы погружаемся в бездонное море.
Маргарита отвернулась, и я почти не видел ее лица, только краешек профиля. Она сидела напрягшись, вцепившись в подлокотники кресла. Не так чтобы сильно вцепившись, не до побелевших костяшек пальцев, но и расслабленной ее позу не назовешь.
Что до меня, то я вцепился в кресло так, что от ногтей, наверное, останутся следы — свидетельство моего позора. «Боялся ли я?» — спросите вы. Не знаю. Мои нервы натянулись, как кабель, связывавший нас со старым «Третье-ном». Помню, что дышал я, как загнанный конь, но не помню, чтобы при этом шевелились, извивались, как обычно, точно змеи, внутренности в желудке.
И тут что-то яркое блеснуло на краю теплового экрана, и внезапно мне захотелось оказаться на мостике, где по приборам можно понять, что происходит. Тем более, там оставалось свободное кресло и я мог затребовать его себе на весь полет.
Корабль дернулся. Не жестко, но достаточно ощутимо. Более чем достаточно. Теперь сиял уже весь тепловой экран, обтекаемый потоками горячего газа. Пошли толчки по бокам корабля.
— Подходим на максимальном «же», — объявил голос Дюшамп над головой.
— Максимальное «же»! Проверка, — отозвался Родригес со своего места в носу корабля.
Вот теперь затрясло так затрясло. То, что было до этого, можно и не считать «болтанкой». Я забился в кресло, счастливый от того, что успел пристегнуться.
— Максимальное аэродинамическое давление, — объявила Дюшамп.
— Температура в передней секции превышает максимально рассчитанную, — голос Родригеса оставался спокойным, но от слов его меня точно током ударило.
Расчеты делали с огромным запасом, напомнил я себе, пытаясь не заводиться. Лучше всего при этом, конечно, чтобы не мотало так, как будто корабль рассыпается на части. Тогда бы для спокойствия оставалось побольше оснований.
Теперь в иллюминаторе вообще ничего нельзя было разглядеть. Только плотная стена раскаленных газов, точно в устье мартеновской или доменной печи. Я прищурился, но лучше не стало. Перед глазами все плыло. На миг я зажмурился. Когда я снова открыл глаза, взгляд прояснился, но не в иллюминаторе. Корабль трясло по-прежнему, словно руку долгожданного гостя.