Чего бы это ни стоило. И во что бы то ни стало.
Итак, мы продолжали нашу загадочную беседу.
— А потом? — повторил я, потому что она вдруг замолчала, думая о чем-то своем.
— Возможно, и потом ничего не выйдет.
— Но почему? — в голосе моем послышалось нетерпение, которого я вовсе не хотел допустить. Следовало спросить спокойно, мужественно, чуть устало: «В самом деле? А потом?» — и уйти, холодно раскланявшись. Но я так не мог. Я переживал, как героиня любовных романов, что не подобало мужчине, даже такой хрупкой, как у меня, телесной конституции.
— Но почему? — спросил я дрожащим от нетерпения голосом.
Маргариту это начинало раздражать. Нахмурившись, она спросила:
— Ты что-нибудь понимаешь в биохимии?
— Понимаю, — кивнул я. — Биохимия — это… это…
— Вот именно, что «это»! — передразнила она. Пожав плечами, я признал:
— Совсем немного. Я знаю, что это слово состоит из двух частей «био» и «химия». Первое обозначает жизнь…
— А второе — способы ее поддержания, — перебила Маргарита. — У меня та же ерунда с биохимией… Я так и думала. — Она вздохнула или, возможно, подавила новый зевок. — Я получила формулу Твоего фермента-транквилизатора. Рецепт его изготовления у нас в руках. Есть все аминокислоты.
— Так в чем проблема?
— Две проблемы, Ван. Одна — это получить нужные составляющие, причем большую часть реагентов придется брать из чужой крови.
— Но ведь Фукс разрешил нам пока пользоваться своей кровью, — я говорил об этом так, как будто речь шла о праве пользоваться краном горячей воды в каюте Фукса. Только позже я поймал себя на этом — а тогда мне было не до того.
— Вторая проблема, — продолжала Маргарет, игнорируя мой комментарий, — состоит в оборудовании. У нас нет надлежащего оборудования для сложного биохимического синтеза.
«Постой, а о чем же ты думала, голубушка, когда просила у Фукса разрешения связаться с «Третьеном»?» — подумал я, но удержался от прямого вопроса. Тут что-то не так.
— А нельзя как-нибудь, — я растерянно пошевелил пальцами, — собрать его из того, что есть? — Вопрос показался мне дурацким, но последняя надежда никогда не бывает дурацкой. Напротив, она не оставляет не только дураков.
Маргарита хмуро посмотрела на меня:
— А чем, ты думаешь, я весь день занималась? Я уж чуть было в лазарете не свалилась, вот, пришла сюда поспать часок.
«Ну, поспи», — зло подумал я, но вслух сказал только:
— Понимаю… То есть, я не понимаю, как тогда… и почему…
Маргарита уперлась в меня взором своей вороненой двустволки глаз:
— Я пыталась, Ван, пойми. Я пробовала, делала попытки, и так и сяк, чего я только не делала… Я и сейчас… делаю все, что могу.
— Понимаю. Я тебе очень благодарен, — пробормотал я.
— В самом деле? Ты не шутишь?
— Я не хочу больше переливаний крови от Фукса. Не хочу быть обязанным ему жизнью.
— Но ты и так обязан ему жизнью.
— Я?
— Ты.
— Это из-за пары переливаний жидкости, которой у него и так много, так что, того и гляди, может случиться апоплексический удар?
Маргарита покачала головой.
— Не о том говоришь.
— Что значит «не о том»?
Она посмотрела на меня, казалось, уже готовая сказать, но в последний момент сменила тему:
— Да так, пустое. Забудем об этом.
— Нет, ты все-таки расскажи. Маргарита покачала головой.
— Я ничем не обязан Фуксу, — заявил я, чувствуя переполняющую меня злобу. — Этот человек настоящее чудовище.
— Кто он?
— Чудовище. Прямо у меня на глазах там, — я показал в сторону мостика, — он убил троих. Их смерть была страшной. Такого не забудешь вовеки.
Маргарита проявила неожиданное хладнокровие. Такого я от нее никак не ожидал.
— Он только наказал троих преступников. Чтоб другим неповадно было.
— Ах, неповадно? — Я чуть было не задохнулся. — Ты так это называешь? А ты не подумала о том, что завтра на их месте может оказаться кто-нибудь из нас?
Она с усмешкой покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Я — не окажусь.
Вот как! Она уже отделилась. Забыла, как мы вместе… столько времени… потом дружно прыгали с «Геспероса», забыла слезы по матери, все забыла. Как верно сказал Гамлет: «…и башмаков сносить не успела!» Что ж, может быть, это благодатное свойство девичьей памяти.
— Он играл с ними как кот с мышками, — твердил я, скорее, чтобы выговориться.
— Но ведь он спас тебе жизнь. Ты же не будешь отрицать очевидного?
— Только по твоей указке. Ты его заставила это сделать.
— Но никто не заставлял его спасать нас с «Геспероса», — вспылила Маргарита.
Мы заняли строго противоположные точки зрения, и это начинало раздражать нас обоих. Непримиримая оппозиция.
— Нет, — возражал я на ее пылкие доводы. — Он пытался спасти твою мать, а не меня.
— Он любил ее!
— А теперь любит тебя? — проорал я.
Маргарита отвесила мне пощечину. Она жарко запылала у меня на щеке. Казалось, в это место прилила вся остававшаяся во мне кровь.
— Убирайся из моей каюты, — крикнула она. — Вон отсюда! Я только взглянул на нее исподлобья, как побитый пес.
Указав на ее смятую постель, я сказал:
— По крайней мере, приятно видеть, что сегодня тебе наконец дали выспаться в одиночестве.
Затем я поспешил выйти, опасаясь второй пощечины.
Глава 38
— Наконец-то, — такими словами приветствовал меня Фукс на пороге обсерватории, располагавшейся в самом носовом отсеке.
— Прошу прощения за опоздание, сэр, — извинился я. — Я вынужден был задержаться у…
— Когда я даю приказ, то не повторяю его дважды, Хамфрис. Тебе понятно?
— Да, сэр.
В обсерватории было как всегда тесно, аппаратура занимала все пространство до самого потолка. Да прибавить еще к этому кряжистую фигуру Фукса — и места свободного просто не найти. Его оставалось так мало, что не хватило бы даже случайно забежавшему таракану. Здесь имелись такие же кварцевые иллюминаторы, как и на «Гесперосе». Сейчас тепловые заслонки открыли, и передо мной открывался вид на неровную каменистую поверхность Венеры.
Фукс стоял посреди приборов и компьютеров, точно хмурое грозовое облако, сцепив руки за спиной, а в глазах его отражался жаркий ад, лежавший далеко под нами.
— Она так прекрасна, когда смотришь на нее издалека, — бормотал он, — и так безлюдна вблизи, так заброшена и покинута. Совсем как женщины — те немногие, кого мне довелось знать.
Со стороны Фукса, надо признать, неожиданная шутка.
— Вы знали мать Маргариты? — спросил я. Он посмотрел на меня и фыркнул:
— Джентльмены не обсуждают дам, Хамфрис. На этом разговор на личные темы закончился. Показав на голый каменистый ландшафт, на каменную
пустыню под нами, Фукс продолжал:
— Радар дал обратный сигнал, который отчетливо указывает присутствие металла. Видимо, это следы катастрофы, случившейся с вашим братом.
В обсерватории кресел не установили — не хватало места. Поэтому Фукс не мог принять «командирскую позу номер один» и смерить меня суровым взглядом из глубины комфортного кресла. В остальном обстановка чем-то напоминала капитанский мостик. Сенсорная аппаратура, находившаяся из-за тесноты на жалких правах, была вмонтирована прямо в переборки. Компьютеры выстроились в ряд на полке, на уровне плеч. Прямо перед нами вспыхивали на экранах изображения, полученные с радара. По большей части хаотичное скопление спектральных линий. Некоторые камни пустыни удивительно походили на что-то земное, неуловимо знакомое, другие напоминали силуэты диковинных инопланетных кораблей. Есть где разгуляться фантазии и восторженно поэтической натуре Фукса, этого зверя с душой поэта.
Однако некоторые изображения отчетливо говорили о присутствии в венерианской почве металла. Где-то в области гор, приблизительно на высоте девяти тысяч метров. Вершины напомнили мне снежные шапки земных вершин. На Венере вместо снега на такой высоте лежал металл.
— Атмосфера остыла примерно на десять градусов, — сообщил мне Фукс. — Должно быть, какие-то химические изменения под воздействием температуры и давления.
— Но что это может быть? — озадачился я. Он пожал плечами.
— Одной Венере известно, а скоро станет известно и нам — когда-нибудь, в один прекрасный день.
Из чистого любопытства я вызвал компьютерный файл. Горные вкрапления могли оказаться одним из перечисленных металлов, включавших сульфид железа: пирит, серый колчедан, «золото дураков».
Я уставился на далекие пики гор, от которых нас отделяли километры плотного раскаленного воздуха. Горы, покрытые золотом, как царские плечи — мантией?
Новая проблема не на шутку обеспокоила меня.
— Если обломки «Фосфороса» на горном склоне ниже этой «снежной шапки», — размышлял я вслух, — то радар нам не помощник. Это же готовый экран против любой локации.
Фукс хмуро кивнул в подтверждение моих слов.
— Остается надеяться, что они находятся выше отметки в девять тысяч метров.
Тут я обратил внимание на острый пик одной кривой на осциллографе.
— Что это такое? — В висках застучало от внезапно охватившего меня волнения.
— Ерунда, — отмахнулся Фукс, едва взглянув на экран.
— Это не может быть сбой в системе, — настаивал я. — Такое исключено.
— Согласен, — сказал Фукс, присматриваясь к показаниям осциллографа. — Но для останков «Фосфороса» эти следы чрезвычайно малы.
— Малы? Да вы посмотрите на возвратный сигнал. Он работает, как аварийный маяк.
Он постучал костяшкой пальца по экрану.
— Интенсивность высокая, согласен. Но протяженность слишком невелика. Это весьма небольшой объект, предположительной формы…
Но какой именно формы, он сказать не успел. Вместо этого он заговорил в микрофон компьютера:
— Сравнить изображение радара с известными артефактами на поверхности.
«Венера-9» — появилась надпись в нижней части экрана.
— Первый робот, приславший фотографии венерианской поверхности, — сообщил Фукс.