Глядя на капитана, беспомощно распростертого под аппаратурой, я вдруг со всей ясностью осознал, что этот человек — мой отец. Было трудно уместить это в голове, несмотря на то что я ни минуты не сомневался в том, что это правда.
«Он — мой отец», — повторял я снова и снова. Этот человек, способный из зверя превратиться в поэта, и наоборот, этот клубок мускулов и противоречий, этот раненый зверь — вот кто был моим настоящим, природным отцом. А не жирный миллиардер Хамфрис.
Но все же я по-прежнему не чувствовал к своему новоиспеченному отцу ничего, кроме страха.
Сканер перестал жужжать. Маргарита убрала его с головы Фукса, и на главном экране над головой понемногу стала вырисовываться трехмерная объемная схема его мозга. Мы внимательно вглядывались в изображение, хотя я понятия не имел, что здесь какая линия обозначает.
— Видишь? — пробормотал Фукс, присаживаясь и показывая на цветное изображение собственного мозга. — Никаких повреждений.
С виду это был обычный мозг, голубовато-серого оттенка. Никаких тревожных красных зон, которые указывали бы на травмы и внутренние кровоизлияния.
Однако Маргарита придерживалась другого мнения.
— Кровеносные сосуды уже восстановились. Однако район с тромбом, похоже, еще не полностью затянулся.
Нетерпеливо мотнув головой, Фукс сказал:
— Неважно. Я чувствую себя прекрасно. Берите литр крови, и мое давление вернется к норме.
— Литр! — вспыхнули глаза Маргариты. — Даже пол литра — и то много.
Фукс хмыкнул. Он шутил. Странное у него было чувство юмора, проявлявшееся в самом неподходящее время.
Закатав рукав и растянувшись на столе, он распорядился:
— Приступайте, нечего тянуть.
Я сел в кресло, подставленное Маргаритой, и закрыл глаза. Терпеть не могу смотреть, как игла входит в чье-то тело, особенно в мое.
Я вернулся в кубрик и рухнул в койку. Спал, как ребенок. Бели сны и были, то я их не помню. Проснувшись, я чувствовал себя на седьмом небе. Анемия исчезла бесследно, как будто растворилась в горячей крови Фукса.
Затем мое настроение несколько ухудшилось, когда я вспомнил, что снова предстоит лезть в тяжелый термоскафандр и забираться на этот раз уже в реальный батискаф с мрачным названием «Геката». Мне предстоит спуститься на поверхность Венеры. Я стану первым человеком, совершившим это. Я! Первым окажусь там, где плавится металл и красные камни сияют под ногами.
К моему удивлению, страха я не испытывал. Так, бабочки, конечно, порхали в животе. Конечно, я не бравировал, как какой-нибудь киногерой-супермен, я совершенно отчетливо понимал, что могу и не вернуться, и мое тело останется рядом с братом. Но бабочки щекотали крыльями в животе от другого — от предвкушения того, что должно произойти. Я, к моему величайшему удивлению, уже смело заглядывал в будущее! Я обозвал себя дураком, но это мало помогало: я уже хотел идти, я жаждал быть первым человеком, чья стопа коснется ада Венеры. Вызвав в памяти уютный домик в Майорке, картину голубых небес, сливавшихся с морем, я стал вспоминать в подробностях мир, который я оставил. И Гвинет. Мою подругу. Но теперь все эти воспоминания побледнели, стали пресными и безвкусными, словно чья-то чужая, давно уже прожитая жизнь. Это была не полнокровная жизнь, а просто жалкое стерильное существование на планете, которой грозит парниковый эффект.
Даже начав облачаться в термоскафандр, с помощью Нодона и хмурой Амарджагаль, я не переставал думать о том, что я живу. Живу! И делаю то, о чем никогда не забудут; то, что еще не удавалось никому; то, что послужит на пользу всему человечеству.
Голос в голове саркастически предупредил: «И то, что может раздвинуть границы этого небольшого кладбища, раскинувшегося в нескольких километрах ниже, на Венере».
А другая половинка мозга процитировала Шекспира: «Мы обязаны благодарить Бога за смерть… ибо то, что он сделал в этом году, не случится в следующем».
Иными словами, у меня слегка поехала крыша.
Глава 46
Все пошло скверно с самого начала.
Рубка «Гекаты» оказалась не совсем такой, как в виртуальном пространстве. Разница небольшая, но значительная.
Педали, например, которым управлялись толкатели и плавники этой акулы, располагались на пару сантиметров ниже, и это было не слишком удобно. Мне приходилось вытягивать носки, чтобы обеспечить более плотный контакт с педалями. А в сапогах Франкенштейна, которые мне приходилось носить, при подобных попытках судороги неизбежны. Или вывих голени. Или и то и другое.
Панель была в точности такой же, слава Богу, но не настолько чувствительной. Все-таки виртуальность дает идеальный облик предметов, а в жизни они оказываются не настолько простыми. Проводя проверку систем, я взмок, несмотря на термоскафандр. Мне показалось, что есть небольшое запаздывание в управлении. Незначительное, но раздражающее.
Вот в шлеме прозвучал голос Фукса:
— Сейчас начинаем контрольный отсчет. Время старта минус две минуты. Есть проблемы?
— Нет, капитан, — развязно ответил я. — Все в ажуре. Он уловил в моем голосе колебание, неуверенность или
растерянность. Что-то ему не понравилось в моем голосе.
— В самом деле? Что там у тебя?
Запуск должен проходить в автоматическом режиме, так что некогда было ковыряться с приборами и устраивать дополнительную проверку.
— Ничего, не обращайте внимания. К старту готов. Капитан молчал. Потом раздался голос робота:
— Старт минус одна минута. Программа запуска приведена в действие.
— К запуску готов, — ответил я.
— Время старта минус пятьдесят секунд. Внутренние двигатели включены.
Я услышал шум насосов. Панель инструментов замерцала до рези в глазах, затем огоньки погасли. Я знал, что охлаждающая система термоскафандра работает, и все равно обливался потом. Под шлемом гудел маленький вентилятор, но и он не мог отбросить со лба прилипшую ко лбу прядь волос. Нервы. Просто нервы — и все.
— Время старта минус тридцать секунд. Люк воздушного шлюза пошел на раскрытие.
Сквозь толстую броню «Гекаты» и прочную изоляцию моего скафандра прошла дрожь. Со скрежетом отодвинулся люк. С моей позиции, лежа на животе в остроконечном носу «Гекаты», я видел толстое кварцевое стекло, вмонтированное в пол рубки, прямо под панелью инструментов. И это все, что я мог видеть сквозь амбразуру шлема, скорее, напоминавшего маску для сварочных работ. Я невольно вспомнил о шлемах, которые мы применяли на орбите планеты во время перехода, — прозрачные пузыри с обзором на все триста шестьдесят градусов и с возможностью посмотреть вверх. А тут приходилось изо всех сил вращать головой и вытягивать шею, чтобы хоть что-то разглядеть сквозь дурацкую маску термоскафандра!
А там впереди лежала мрачная, не предвещавшая ничего хорошего, раскаленная Венера. Чужой враждебный мир, не принимающий земные формы существования, ад Солнечной системы, названный именем древней богини любви. «Кстати, — пронеслось у меня в голове, — Афродита — греческая богиня любви наверняка была африканкой, просто до нас не дошли ее ранние изображения». Наверное, мысли о негритянке навеяла нарастающая жара.
Я чувствовал, как закипающая лава, словно море огня, понемногу подбирается ко мне, хотя знал, что это не более чем игра воображения — до поверхности оставлось еще несколько километров, и все же я чувствовал, как меня овевает жаркое дыхание планеты.
Я смотрел на раскаленные камни, слушая отсчет автомата:
— Три… два… один… пуск, — произнес бесстрастный голос компьютера.
С грохотом, от которого замерло сердце, кронштейны разошлись и «Геката» выскользнула на волю. Я почувствовал, как падаю в плотном недвижном воздухе Венеры. Я замер от ужаса, и желудок мой немедленно подкатился к горлу. Самому себе я напоминал человека, вошедшего в лифт, где нет кабины: передо мной распахнулась пропасть, на дне которой пылало горнило. Я падал медленно, точно в кошмарном бреду.
В наушниках затрещал голос Фукса, искаженный магнитными и температурными помехами:
— Брошенный вниз головой, точно поток огня из эфирного неба, серно чадя и сгорая, вниз он летел в бездонную пропасть…
И он смеялся. Смеялся!
Дикий смех капитана вырвал меня из паралича, из состояния ступора, овладевшего мною. Я надавил на педали, пальцы мои нашли нужные кнопки на панели управления, и я стал постепенно выравнивать «Гекату» и планировать вниз.
— Нос повыше, — приказал Фукс, должно быть, наблюдавший за мной с мостика. — Да не опускай. Тут нырять не надо. Держи скорость, и все пойдет нормально.
— Хорошо, — отозвался я, яростно нажимая на педали и активно рыская носом «Гекаты» во все стороны.
— Сорвешь управление! — крикнул капитан так, что зазвенело в ушах.
Я отчаянно пытался совладать с кнопками и педалями, чтобы судно шло ровно. Однако реагировали они совсем не так, как в «виртуалке». Я вспомнил, как первый раз ездил верхом — и мне совершенно не пригодились навыки езды на автомобиле. Лошадь не отвечала автоматически на мои попытки управлять ею.
— Я же не могу прийти тебе на помощь, — проворчал Фукс.
Постепенно я освоился с управлением, и машина начала слушаться. Как только первая судорога, какая бывает у неопытного пловца, которого столкнули с вышки бассейна в воду, прошла, я обратил внимание и на остальные приборы. Они привели меня в ужас. Одного взгляда на индикатор курса хватило, чтобы понять, что я отклонился от заданной скорости и направления. Нос машины никак не хотел опускаться под заданным углом, как я ни пинал педаль с закрылками-плавниками.
Согласно плану, я должен был снижаться спирально, описывая круги над местом катастрофы, где, по нашим расчетам, залегали останки «Фосфороса». В то же время Фукс удерживал «Люцифер» на высоте трех километров в этой же зоне. Я просканировал зону аварии с помощью всех приборов, которые были на «Гекате», а здесь был представлен их широкий спектр: радар, инфракрасное излучение и оптические сенсоры. Инфракрасные лучи или волны оказались практически бесполезны, поскольку все сигналы заглушала грандиозная температура у поверхности.