— Приближаемся к дневной стороне, — сообщил штурман-навигатор. Он говорил по-английски.
Амарджагаль молча кивнула, не разжимая губ. Затем повернулась ко мне:
— Сейчас мы опять столкнемся с ветрами сверхротации.
— Понял, — откликнулся я и вызвал на экран программы альтернативных траекторий. Нет, ничего утешительного. Все программы были рассчитаны на включение ракет только после прохождения верхнего облачного слоя. Я попросил компьютер показать пуск ракет с минимальной мощностью на старте и максимальным временем сгорания топлива. Как только цифры возникли на экране, я запросил рассчитать их движение по нашей траектории.
Вот оно! Если запустить ракеты сейчас, они вынесут нас за облака через двадцать минут, и еще останется запас топлива на достижение орбиты. С натяжкой, конечно, однако хватит. По крайней мере, это не двадцать часов. Это намного лучше.
— Амарджагаль, — позвал я астронавтку, — отвлекитесь на секунду.
И вывел траекторию на главный экран над консолью управления.
Она нахмурилась, рассматривая, сдвинула брови, уголки рта опустились. Но тут я понял, что Амарджагаль поняла мой замысел, поняла без переводчика. Через несколько секунд она повернулась и выпалила:
— Не остается топлива на орбитальное маневрирование. «А и Фукс с ним!» — чуть было не сказал я.
Да, в самом деле. Без маневрирования нам не подойти к «Третьену», и более того, даже если я остаюсь на борту «Люцифера» — нам не состыковаться с модулем ядерного реактора, который должен доставить нас к Земле. А без этого нам предстоит не гореть в атмосфере Венеры, а замерзать в космическом холоде.
Тут черты Амарджагаль разгладились — она перестала хмуриться.
— У модуля есть маневренные дюзы. Я растерянно заморгал:
— Так, значит, он может сам подойти к нам? Женщина кивнула:
— Если в этом есть необходимость.
«Да будет, голубушка моя, будет такая необходимость!» Нет, я ее положительно награжу по возвращении на Землю, умница такая.
— То, что нам надо!
— Но это не та траектория, которая запланирована вашим отцом, — заметила она.
Ну вот. А говорят, сын за отца не отвечает.
— Знаю, — согласился я. — Знаю, голубушка, знаю. Но теперь я за него. Я несу за него ответственность, — уточнил я.
Некоторое время она ничего не отвечала, молчала, как рыба, уставившись на меня долгим взглядом бесстрастных черных глаз. Затем кивнула и сказала лучшие два слова в мире, которые я когда либо слышал от моего рождения до настоящего момента:
— Есть, сэр!
Мы были уже в облаках, прежде чем она закончила вносить изменения в управление и программу запуска. Мне уже казалось, что я слышу жадное жужжание жуков за обшивкой.
Амарджагаль придвинула к губам микрофон, постучала по нему, подула и произнесла какие-то решительные слова на своем языке. Педантичный голос компьютера тут же синхронно перевел их, и они раскатились по всему кораблю:
— Готовность номер один. Старт с двойным ускорением. Отсчет через минуту.
Я заранее схватился за ручки кресла, в готовности, что меня как следует вдавит и вомнет при запуске ракет. Но все получилось вовсе не так уж драматично, как я предчувствовал. Ну, дернулся корабль, ну, задрожал от внезапного ускорения и перегрузки, но, кроме приглушенного, придушенного, я бы даже сказал, рева моторов — или ракет да ракетного пламени за бортом, — ничего из ряда вон выходящего не произошло.
Пока я следил по экрану за нашим продвижением, события развивались вот каким образом. Мы плыли через облака — да, именно плыли через облака, которые двигались все так же плавно, просто несколько побыстрей.
Я улыбнулся Амарджагаль покровительственной командирской ухмылкой, и она ответила мне такой же.
Вот так. И никаких штормов. И никаких ветров сверхротации. Ракеты быстро вынесли нас к цели.
Курсор переместился к самому краю. Ни единого сигнала тревоги не прозвучало. Не было сигнала, который говорил бы о том, что целостность корпуса нарушена. Траектория показывала, что мы сближаемся с ядерно-реактивным модулем. Мы успешно прошли свой путь через зараженные облака. Я испустил глубокий вздох облегчения.
— Можно посмотреть, что там у нас впереди? — поинтересовался я у Амарджагаль.
Астронавт кивнула в ответ и что-то сказала Нодону. На главном экране вспыхнуло широкое пространство бесконечности, усеянное звездами. Я улыбнулся в предвкушении далекого космического путешествия.
— А теперь задний обзор, пожалуйста.
И я снова увидел Венеру, в завитках облаков, сверкающих золотом. «Мы в безопасности!..» И мысленно я воздал хвалу богам. Мы прошли через худшее, что могла бросить нам под ноги судьба.
В этот самый момент на нас набросились ветра сверхротации. Корабль швырнуло в сторону, как боксера, получившего прямой удар в челюсть. Но я громко рассмеялся. «Прощай!» — сказал я Венере, посылая планете воздушный поцелуй.
Глава 54
Я оставался на мостике, пока Амарджагаль сражалась с ветрами, а «Люцифер» швыряло по волнам, как щепку. Иногда мне казалось, что это не корабль, а какое-то живое существо, которое гонит перед собой нетерпеливый пастух или охотник. Мы немного сбились с курса, судя по траектории на экране, но теперь оставалось только надеяться как можно скорее достичь орбиты, где нас ожидал ракетный модуль.
Старт ракетами здорово помог. «Люцифер» проскочил основную облачную массу в рекордно короткое время. Качка стихла быстро, только толчки ракет мотали и сотрясали корабль.
И вдруг…
Произошло, быть может, самое страшное. Двигатели отключились. Одно долгое мгновение мы летели, как автобус с моста, слышалось только гудение ракетных двигателей. Еще один краткий миг — и шум стих окончательно, мы скользили как по гладкому стеклу.
Мы находились на орбите. В нулевой гравитации. Руки мои всплыли вверх с поручней кресла, и желудок подкатил к горлу. Амарджагаль говорила с техниками на мостике на их родном наречии. Критически важным было вовремя встретиться с ракетным модулем, иначе мы бы так и остались болтаться на орбите Венеры. Но мне предстояло сделать еще одно важное дело. Отстегнувшись от кресла, я перелетел к люку. Мне предстояло срочно найти уборную, или я рисковал испоганить рубку.
Ближайший туалет находился в каюте капитана. Я заколебался на мгновение перед тем, как вломиться. Но только мгновение. Мне было в самом деле плохо, и к тому же я прекрасно знал, что капитан в лазарете с Маргаритой. Я провел самые жалкие полчаса в своей жизни (это после моего триумфа в должности вице-капитана корабля!) в обнимку с вакуумным унитазом. Каждый раз, как мне казалось, что приступ миновал, стоило только пошевелиться, и все начиналось снова.
Но тут я услышал интерком:
— Режим стыковки. Ускорение вращения при единице гравитации.
Я дополз до кровати Фукса и почти моментально впал в забытье.
Когда я проснулся, казалось, ничего страшного не произошло. Стояла тишина, корабль не трясло, не качало и не швыряло. Никаких внешних признаков разгерметизации, пожара или проникновения космического холода также не проявлялось. Все мои внутренние органы оставались в надлежащих местах, я спокойно мог повернуть голову — мир при этом не плыл вокруг меня.
Я осторожно поднялся и столкнул одну из подушек капитана с кровати. Она вполне обычно упала на пол.
Я засмеялся. Значит, Амарджагаль успешно встретилась с ракетным модулем, теперь мы вращались на конце стыковочного кабеля, создавая искусственную гравитацию внутри «Люцифера». Искусственная или нет, ощущение она создавала просто чудесное.
Выбравшись из кровати, я направился в кубрик, где принял душ и надел свежий комбинезон. Мысль о том, что скоро с «Третьена» будут доставлены все необходимые медикаменты и мы направимся к Земле, доставляла ощущение мира и покоя. Приятно размышляя об этом, я направился в лазарет.
Одного взгляда на Маргариту хватило, чтобы улыбка исчезла с моего лица.
— Он мертв, — объявила она.
Фукс лежал на узком операционном столике, глаза его были закрыты. Мониторы безмолвствовали, их экраны стали серыми и пустыми, как лицо Фукса.
— Когда? — спросил я. — Когда это случилось? Она посмотрела на электронные часы.
— Пять-шесть минут назад. Я только что отключила мониторы.
Я посмотрел на безжизненное тело. Мой отец. Я так и не успел узнать его за те дни, что были нам отпущены. Наша встреча оказалась краткой, но он отдал мне все, что мог. Даже свою кровь.
— Если бы мы были на Земле, — горько проговорила Маргарита, — если бы рядом оказались настоящие доктора, а не я…
— Не надо винить себя. Ты не виновата, — утешил я.
— Его можно было спасти, — твердила она. — Я знаю, что его можно было спасти. Или даже заморозить, законсервировать, пока профессионалы не смогут устранить тромб в мозгу.
Она говорила о криогенной заморозке. Заморозить тело немедленно после клинической смерти в надежде, что потом удастся устранить ее причину. Так делалось на Земле. Даже в Селенограде, на Луне, люди использовали крионику, чтобы остановить смерть.
Вдруг совершенно дикая идея вспыхнула у меня в мозгу.
— Так заморозь его! И побыстрее! Маргарита непонимающе посмотрела на меня.
— Но у нас же нет аппаратуры, Ван. Чтобы это сделать, нужно…
— У нас под рукой самый большой и мощный холодильник на свете, — объяснил я. — Вот он, прямо за воздушными шлюзами.
У нее широко раскрылся рот.
— Ты имеешь в виду — вынести его наружу, в вакуум?
— А почему бы нет? При температуре в один Кельвин он замерзнет почти мгновенно.
— Но радиация, метеорные тела…
— Оденем его в скафандр. Он же еще не закоченел, это будет нетрудно.
— Нет, это займет слишком много времени. Так мы не успеем спасти его. Заморозить надо как можно быстрее.
— Тогда одна из спасательных капсул, — предложил я. — Открыть ее люк в вакуум. За минуту любое тело внутри нее промерзнет насквозь.