— Спасибо, — сказал Адриан. — Гм-м… я сильно ворочаюсь во сне, так что лучше лягу на нарах.
— Как скажешь, — весело отозвался Этельберт. — Как скажешь.
Засыпая, Адриан говорил себе, что не скоро забудет зрелище Этельберта Клипа в длинной белой ночной рубашке, японском кимоно и колпаке с кисточкой…
Проснувшись утром, он обнаружил, что Этельберт уже встал и успел приготовить плотный завтрак. На столе стояла огромная кастрюля, в которой булькала овсянка с сахаром и сметаной, рядом на большом блюде были разложены коричневый и хрусткий, как осенние листья, бекон с яичницей и купающиеся в черном соке широкие зонтики грибов.
— Всегда почитал целесообразным начинать день сытным завтраком, — серьезно сообщил Этельберт. — Человек искусства обязан считаться с тем, что подлинное вживание в образ требует огромных физических и духовных усилий.
— Кстати, — поинтересовался Адриан, уписывая яичницу с беконом, — какую роль вы исполняете?
— Одну из невольниц в гареме султана, — невозмутимо поведал Этельберт. — Очень даже трудная роль.
Когда они управились с завтраком и вымыли посуду, Этельберт облачился в плащ-накидку с капюшоном и фуражку с широченным козырьком. После чего они запрягли в двуколку Рози и отправились в город.
Вид театра поразил Адриана. Этельберт говорил, что здание большое, но Адриан не ожидал увидеть таких размеров, а фасад с его дорическими колоннами, аркбутанами и готическими окнами позволял заключить, что архитектором был явно сам мистер Клеттеркап.
— Видишь! — торжествующе произнес Этельберт, глядя на удивленного Адриана. — Дружище, от такого театра и в столице не отказались бы. А еще скажу тебе по секрету…
Он поглядел по сторонам украдкой. Поблизости, кроме Рози, не было никого, и Этельберт Клип, наклонясь, прошептал на ухо Адриану:
— В этом театре вращающаяся сцена!
Сказал и отступил, проверяя, какое впечатление произвели его слова.
— Вращающаяся сцена? — повторил Адриан. — Этот человек, должно быть, безумец.
— Точно, дружище. Но никто не должен знать. Мы собираемся поразить зрителей в день первого представления, так что никому не говори.
— Не скажу, — пообещал Адриан. — Но все равно он безумец. Это же, наверно, стоило огромных денег.
— Перед тобой, — Клип указал на возвышающееся перед ними архитектурное сооружение, — последнее великое творение Клеттеркапа. Памятник, который он воздвиг себе, чтобы войти в историю. А теперь, дружище, подожди здесь вместе с Рози, а я пойду и поговорю с ним.
Около получаса Адриан и Рози терпеливо ждали на улице, наконец из театра выпорхнул Этельберт, сопровождаемый коротконогим толстым человеком, костюм которого являл странное сочетание визитки и полосатых брюк.
— Адриан, — сказал Этельберт, — познакомься: Эммануил С. Клеттеркап, наш ментор.
— Привет, — поздоровался ментор, — как дела?
— Отлично, большое спасибо, — ответил Адриан. Они обменялись рукопожатием.
— Я понял так, что вы ищете работу, — сказал Клеттеркап, нервно поглядывая на Рози.
— Ну да, если это возможно, — подтвердил Адриан. — Я подумал, раз вы ставите «Али-Бабу», вам нужен восточный колорит, а Рози приучена к нарядным попонам и всему такому прочему.
— Так-так, — сказал Клеттеркап, — она ведь, кажется, из этого… э… родом оттуда, откуда…
— Она ведет себя образцово, — позволил себе Адриан малость приукрасить, — и я уверен, что Рози придаст вашему спектаклю нечто.
— Же не сэз ква? — предположил Этельберт.
— Это еще что такое? — подозрительно осведомился Клеттеркап.
— Это по-французски: сам не знаю что.
— Чего это ты не знаешь?
— Да нет, я перевел тебе французское выражение: сам не знаю что.
Клеттеркап с минуту тупо смотрел на Клипа.
— Несешь черт знает что, — молвил он наконец.
— Иные семена пали на каменистую почву, — сказал Клип, воздев очи к небесам.
— Ну ладно, — обратился Клеттеркап к Адриану, — сколько вы хотите получать? Эти культурные мероприятия обходятся дорого. Я не печатаю деньги, понятно?
— Ну, я мог бы довольствоваться скромным жалованьем, чтобы хватило на прокорм себе и Рози, — ответил Адриан.
— И, конечно, театр предоставит убранство для слонихи, — добавил Этельберт.
Клеттеркап закурил большую сигару и укрылся за облаками едкого дыма, размышляя.
— И сколько же стоит ее прокормить? — спросил он наконец, указывая большим пальцем на Рози.
— Ну… порядочно, — признался Адриан.
— Ладно, вот что я решил, — заключил Клеттеркап, — решил по справедливости — я плачу за ваш прокорм, а там посмотрим. Если выступите успешно, возобновим переговоры.
— Прекрасно, — отозвался Адриан, — меня это вполне устраивает.
— Жду вас на репетицию в два часа, — распорядился Клеттеркап.
— Отлично, — ответил Адриан. — Непременно приду.
— Ол-райт, — заключил Клеттеркап. — Действуйте.
И, повернувшись кругом, он вернулся к себе в театр.
— Дружище! — воскликнул Этельберт. — Это же замечательно! А теперь пошли домой ко мне и отметим это событие, а потом придем сюда пораньше, чтобы я мог поводить тебя по театру.
Глава 15
Отметив в доме Этельберта событие скромным угощением (яблоки для Рози, бузинная настойка для мужчин), под вдохновенное исполнение Клипом на тубе старинной, как он уверял, ирландской баллады «Будь я черным дроздом», они еще подкрепились и поспешили обратно в город.
Рози привязали в большом сарае за театром, где хранились декорации, и, снабдив ее сеном и кормовой свеклой, направились в главное здание.
— Мне в жизни не доводилось бывать за кулисами, — сообщил Адриан.
— В самом деле, дружище? — отозвался Этельберт. — А зря. Пошли, я все тебе покажу.
С этими словами он растворился в темноте, затем Адриан услышал, как щелкают выключатели, и внезапно глазам его, переливаясь красками, будто свадебный торт, предстал во всем своем фанерном великолепии дворец султана. Повернувшись лицом к сцене, Адриан увидел окутанный полумраком зрительный зал, где смутно различались ряды кресел и ложи. С удивлением рассматривал он подвешенные высоко над полукругом просцениума, невидимые для зрителя элементы декораций, ожидающие, когда рабочие опустят их на положенные места.
— Вот это, — встав на цыпочки и исполнив маленький пируэт, показал Адриану Этельберт, — и есть вращающаяся сцена. На ней установлены три декорации. — Нажал на вон те рычаги, и выезжает та, которая нужна сейчас. Сберегает массу времени и сил.
— Замечательно, — сказал Адриан.
— Идем дальше, дружище, — позвал Этельберт. Порхнув к выключателям и погрузив дворец султана
обратно в пыльный сумрак, он юркнул куда-то за кулисы, и Адриан поспешил за ним.
За кулисами они очутились в длинном узком коридоре с дверями по обе стороны.
— Здесь, — сообщил Этельберт, картинно прислонясь к одной из дверей, — находится моя гримерная.
Небольшая карточка на двери поразила Адриана надписью:
«ЭТЕЛЬБЕРТ КЛИП — ГЛАВНАЯ ЖЕНА СУЛТАНА».
Следуя за Этельбертом, он вошел в не блещущую чистотой комнатушку, одну стену которой почти целиком занимало освещенное газовыми лампами большое зеркало. В углу стоял шкаф, и приоткрытая дверца позволила Адриану рассмотреть набор экзотических восточных одеяний и прозрачных вуалей.
Напротив зеркала на кушетке возлежала могучего телосложения рыжеволосая женщина, облаченная (что сразу бросалось в глаза) в один только украшенный страусовыми перьями ветхий пеньюар. Ее поза напоминала каменные скульптуры, венчающие средневековые склепы, однако руки женщины вместо какого-нибудь религиозного символа сжимали полупустую бутылку джина. По-своему женственный храп ее звучал громко и ритмично.
— О Господи, — вымолвил Этельберт, — опять… Порхнув к кушетке, он извлек бутылку из крепкой
хватки живой скульптуры и легонько похлопал последнюю по щекам.
— Гонория, дорогая Гонория, — воззвал он, — проснись, умоляю.
Рыжеволосая леди поежилась и пробормотала что-то нехорошее.
— Это — Гонория, — сообщил Этельберт, оглянувшись на Адриана. — Гонория Лузстрайф. Исполняет ведущую роль юноши.
— Юноши?
— Ну да, — ответил Этельберт. — Великолепная актриса. Адриан опустился на стул, пристально глядя на Этельберта.
— Объясните, пожалуйста. Выиграете роль любимой жены султана, а она, — он указал на Гонорию, выставившую напоказ внушительный бюст жемчужного цвета, — она исполняет ведущую роль юноши?
— Разумеется, — подтвердил Этельберт. — Глупенький, так заведено в пантомимах.
— О, — отозвался Адриан. — Только мне это показалось странным.
— Скоро перестанешь удивляться, — заверил его Этельберт. — Это всего лишь вопрос привычки.
Подойдя к столику, на котором стояли таз и кувшин с водой, он намочил большое полотенце и стал приводить в чувство Гонорию.
— Бр-рысь. Оштавь покое, — пробурчала она. Этельберт Клип выжал полотенце над лицом Гонории
и повернулся к Адриану.
— Такая чудная девочка, — сообщил он. — Вот только, как бы это сказать, склонна прибегать к стимуляторам.
— Вижу, — заметил Адриан. — Совсем как Рози.
Гонория с трудом приняла сидячее положение и устремила на них мутный взгляд. При этом пеньюар ее сдвинулся настолько, что Адриан смущенно отвел глаза.
— Так-то, — сказал Этельберт. — Теперь тебе получше?
— Нет, — ответила Гонория скорбным контральто, чем-то напоминающим наиболее низкие ноты тубы Этельберта Клипа. — Мне плохо… очень плохо.
— Что ж, — философически произнес Этельберт, — джин на пустой желудок — не самая лучшая замена завтрака.
— Я никому не нужна, — мрачно возвестила Гонория, и, к великому испугу и замешательству Адриана, из глаз ее покатились по щекам, падая на пышный бюст, огромные слезы.
— Очень даже нужна, любовь моя, — заверил Этельберт. — Все тебя просто