— Стало быть, для вашей лошади было вполне естественно испугаться и сбросить вас на землю?
— Разумеется.
— И выходит, все ваши ушибы были вызваны падением с лошади?
Дарси свирепо уставился на сэра Магнуса.
— Помилуйте, — вкрадчиво молвил тот, — ведь это ваши собственные слова?
— Мне не совсем ясно, в чем суть этого допроса? — жалобно заметил судья.
— Милорд, — сказал сэр Магнус, — я пытаюсь лишь показать вашей светлости и присяжным (тут он метнул в них строгий взгляд, от которого они вздрогнули, как от удара током), что легкие ушибы — я употребляю выражение самого свидетеля — были следствием падения с его лошади, что слон не имеет к ним никакого отношения.
Сэр Огастес встал.
— Милорд, — вступил он, — дело вовсе не в том, что свидетель получил ушибы, упав с лошади. Он не упал бы со своей лошади, если бы ей не угрожал слон.
— Слон что-нибудь сделал с вашей лошадью? — обратился сэр Магнус к Дарси.
— Нет, — неохотно признал Дарси, — он только трубил.
— Трубил, в самом деле? — заинтересовался судья. — По-моему, я никогда еще не слышал, как трубит слон. На что похож этот звук?
— Что-то вроде визга, ваша светлость, — объяснил сэр Магнус. И продолжал, бросив взгляд на присяжных: — Тем не менее, мне кажется, мы установили, что на самом деле данный слон не был повинен в каком-либо уроне, понесенном свидетелем. Вы согласны, ваша светлость?
— Согласен, это совершенно очевидно, — отозвался судья, записывая что-то.
Сэр Огастес метнул злобный взгляд в сэра Магнуса. С его точки зрения, они вовсе ничего не установили, но если судья сказал обратное, не пристало вступать с ним в спор.
— У меня больше нет вопросов, — заключил сэр Магнус, садясь с довольным видом, более того — с видом человека, выигравшего дело.
Перекрестный допрос явно произвел большое впечатление на присяжных.
— Возможно, я захочу в дальнейшем снова вызвать этого свидетеля, — не сдавался сэр Огастес.
— Разумеется, сэр Огастес, — сказал судья и наклонился над своими записями, после чего обратился к сэру Магнусу: — Вы сказали — что-то вроде визга?
— Да, милорд. Скорее даже, это можно сравнить с многократно усиленным звуком, который вы слышите, когда проводите грифелем по доске.
Судья тщательно записал эту информацию из области естествознания.
— Вызываю леди Беренгарию Феннелтри, — снова взял слово обвинитель.
Леди Феннелтри, в темно-пурпурном бархатном платье, с, черной вуалью на соломенной шляпе не вошла, а проплыла в зал, точно победоносный галеон. Принеся клятву, она откинула назад вуаль и милостиво кивнула судье, как бы говоря: «Можете продолжать». Отвечая на вопросы сэра Огастеса, звонким, пронзительным голосом удостоверила свою личность, и ее манеры были настолько величественны, что даже наиболее рассеянные присяжные выпрямились на стульях, приготовившись слушать.
— Леди Феннелтри, — продолжал сэр Огастес, — вы помните вечер двадцать восьмого апреля?
— Этот вечер, — ответила леди Феннелтри ломким голосом, напрашивающимся на сравнение с звуком, какой производят падающие с крыш сосульки, — неизгладимо запечатлен в моей памяти.
— Не могли вы рассказать его светлости и присяжным — почему именно?
Повернувшись к судье и пригвоздив его к креслу гипнотическим взором своих голубых глаз, она молитвенно сложила руки на груди и начала:
— Двадцать восьмого апреля мы отмечали восемнадцатый день рождения моей дочери.
— Это имеет какое-то отношение к настоящему делу? — осведомился судья.
— Мне было предложено, — сурово молвила леди Феннелтри, — изложить все собственными словами.
— Конечно, конечно, — сказал судья, поспешно что-то записывая.
— Мы отмечали восемнадцатый день рождения моей дочери, — повторила леди Феннелтри, — и наметили устроить бал в ее честь. Естественно, пригласили множество людей. По сути дела, — она позволила себе мрачно улыбнуться, — пришли, можно сказать, все видные люди. Я просила моего супруга придумать что-нибудь оригинальное, желательно юмористическое, для развлечения гостей. Он заверил меня, что все готово, но пожелал сохранить в секрете — что именно. Я ездила с дочерью в город за покупками, а когда вернулась, обнаружила в своем доме вот это (она указала надменным жестом на Адриана).
— И его слона? — спросил судья.
— К сожалению, да, — ответила леди Феннелтри.
— Но как же, — продолжал судья с глубоким интересом, — слон мог ходить по лестницам?
— Э-гм, милорд, — живо поднялся на ноги сэр Огастес. — Полагаю, тут следует объяснить, что обвиняемый держал своего слона на конном дворе без ведома леди Феннелтри.
— А, это другое дело, — заметил судья.
И обратил свой взгляд на сэра Магнуса, убежденный, что тот — настоящий специалист по слонам.
— Слоны могут подниматься по лестницам?
— Несомненно, — ответил сэр Магнус.
— Так или иначе, — сказала леди Феннелтри, раздраженная вмешательством судьи, — мой супруг тайно держал слона на конюшне, как заметил сэр Огастес, без моего ведома. Им был задуман смехотворный план, который я, будь мне известно о нем, немедленно отвергла бы. Он и эта тварь Руквисл собирались вырядиться индийцами и привести слона в бальный зал, сидя в паланкине.
Судья наклонился вперед, озадаченно глядя на леди Феннелтри.
— Но я всегда полагал, что паланкин — это такое сооружение, которое слоны носят на спине, — заметил он.
— Ну да, — подтвердила леди Феннелтри.
— Но как же тогда, — жалобно молвил судья, — им удалось затолкать слона в паланкин?
Сэр Огастес опять вскочил на ноги, предчувствуя, что леди Феннелтри начнет что-то язвительно втолковывать судье.
— Милорд, — сказал он, — лорд Феннелтри и обвиняемый надели индийские костюмы, поместили паланкин на спине слона и въехали в паланкине в бальный зал.
Судья стал издавать какие-то тихие судорожные звуки, трясясь всем телом, будто в лихорадке. Прошло несколько секунд, прежде чем в зале поняли, что он смеется. Наконец, все еще трясясь от смеха, он вытер глаза и наклонился вперед.
— Представляю себе, какой вышел палимпсест, — выдавил он из себя через силу.
— Ха-ха, — послушно произнес сэр Огастес. — Чрезвычайно остроумно, милорд.
В зале воцарилась жуткая тишина, пока судья укрощал собственное чувство юмора. Наконец, вытерев глаза носовым платком и высморкавшись, он дал рукой знак леди Феннелтри.
— Прошу вас, мадам, продолжайте.
— Мои гости воздавали должное скромному, но соответствующему случаю приему, который мы подготовили, — сказала леди Феннелтри, — когда двери вдруг распахнулись, и слон, ворвавшись в бальный зал, заскользил через все помещение.
— Заскользил? — переспросил судья.
— Заскользил, — твердо произнесла леди Феннелтри. Судья посмотрел на сэра Огастеса.
— Я не совсем уверен, что правильно понимаю слова свидетельницы.
— Он заскользил, милорд, — подтвердил сэр Огастес. — По паркету.
— Заскользил, — задумчиво повторил судья и перевел взгляд на сэра Магнуса. — Слоны могут скользить?
— На хорошо отполированной поверхности, милорд, и при надлежащем усилии, думаю, и слон может скользить, — сказал сэр Магнус.
— Это было так задумано? — обратился судья к леди Феннелтри.
— Задумано или нет, к делу не относится, — сухо ответила она. — Он заскользил прямо на столы с разными яствами и винами. Мой супруг в его смехотворном наряде находился в паланкине и свалился вместе с ним со слона. Я подошла и спросила его, с какой это стати ему вздумалось приводить слона в мой бальный зал.
— Хороший вопрос, — заметил судья, восхищенный рассудительностью леди Феннелтри. — И что же он ответил?
— Он ответил, — сказала леди Феннелтри с полынной горечью в голосе, — что это сюрприз.
— Что ж, — беспристрастно заключил судья, — ответ вполне правдивый. Ведь это в самом деле был сюрприз, верно?
— С того дня, — ответила леди Феннелтри, — я мысленно подыскивала слово, адекватно описывающее этот случай, и в моем не таком уж скудном запасе английской лексики находила все, что угодно, только не «сюрприз».
— Всецело согласен с вами, — решительно молвил судья. — Ваше мнение полностью совпадает с моим.
— Могу я продолжать? — спросила леди Феннелтри. — Желательно без дальнейших помех?
— Конечно, конечно, — сказал судья. — Ради Бога. И что же было дальше?
Он наклонился над столом, не сводя глаз с леди Феннелтри, точно ребенок, слушающий сказку.
— Яства, само собой, были испорчены. Слон совершенно вышел из подчинения, метался в разные стороны, ища, кого бы сожрать. Я мягко журила супруга за то, что он неразумно привел в такое место дикого зверя, когда последний сперва сорвал с потолка канделябр, которому не было цены, а потом подбежал и схватил меня хоботом.
— Боже мой! — воскликнул судья. — И как же вы поступили?
— Будучи всего лишь женщиной, — ответила леди Феннелтри, и голос ее звучал, словно сигнальная труба, — я лишилась чувств.
— Весьма уместно, — заключил судья. — Должно быть, вы испытали сильное потрясение.
Леди Феннелтри слегка наклонила голову, пытаясь, без особого успеха, принять вид скромной, благонравной девы.
— Придя в себя, — продолжала она, — я обнаружила, что лежу на лососе.
— Сдается мне, — озадаченно молвил судья, — в этом деле фигурирует жуткое количество животных. Вы, сэр Огастес, отдавали себе отчет в том, что в рассматриваемом деле так много животных?
Сэр Огастес на секунду закрыл глаза.
— Да, милорд, — отозвался он затем, — но лосось был мертвый.
— Иначе и быть не могло в бальном зале, — сказал судья. — Разве что там есть фонтан или что-нибудь в этом роде.
— В нашем бальном зале нет никаких фонтанов, — сообщила леди Феннелтри.
— Что я сказал, — торжествующе подхватил судья. — Лосось не мог быть живым.
— Это был холодный лосось, — добавила леди Феннелтри.
— Потому что он был мертвый? — спросил судья. Сэр Огастес снова поднялся на ноги со страдальческим