У одного из отворенных окон стояло резное кресло-качалка из бледно-янтарного дерева, с ручками в виде павлинов, распустившиеся хвосты которых образовывали большую веерообразную спинку. В этом умопомрачительном кресле, утопая в груде пестрых шелковых подушек, возлежал сам Ганнибал Губерт Гильдебрандт Олифант[171], занимавший высокий пост политического советника короля и правительства Зенкали. Одет он был в белую хлопчатобумажную рубашку с широкими рукавами, подпоясанную блестящей батиковой тканью, на ногах — расшитые красным и золотым яванские туфли с загнутыми кверху носами. Это был коротышка с широким торсом, чью массивную голову венчала грива серебристо-серых волос. Под орлиным носом располагался большой подвижный, чувственный рот с презрительно опущенными уголками, а из-под пушистых бровей выглядывали блестящие, черные, как у цыгана, глазки, полные такой самонадеянности, что трудно было сдержать смех. При встрече с ним вам начинало казаться, будто посреди холодной ночи вас обдало жарким пламенем костра. Рядом с человечком стоял стол, на котором возвышались бутылки и серебряное ведерко со льдом, а вокруг кресла расположились любимцы хозяина — бульдог, далматинский дог, ирландская овчарка, два пекинеса, четыре королевских спаниеля и гигантский тибетский мастифф[172] — столь колоссальный, что Питеру сначала показалось, будто это ручной медведь.
Среди собак на большой подушке абрикосового цвета сидела, поджав колени, одна из прекраснейших девушек, каких когда-либо видел Питер. Обладая приятной наружностью и не будучи обделен природным обаянием, Питер в свои двадцать восемь лет не испытывал недостатка в женском внимании, но от взгляда на эту милую стройную красавицу у него перехватило дыхание. Ее нежная, как у персика, кожа была обожжена солнцем до цвета полированной бронзы; темные волосы, заколотые золотой булавкой, ниспадали до пояса, слегка волнуясь, словно воды реки, залитой лунным светом. У нее был маленький, слегка курносый носик с мелкими крапинками веснушек, а ротик как бы создан самой природой для доброго смеха. Но больше всего запоминались ее большие миндалевидные глаза: подчеркнутые снизу высокими скулами и окаймленные сверху темными, будто выписанными бровями, они были густого дымчато-голубого, почти фиолетового цвета, а крохотные черные пятнышки, казалось, еще увеличивали их в размере. «Теперь самое важное, — подумал Питер, — это выяснить, не замужем ли она за каким-нибудь потным мужичком-дебилом, который не стоит ее левого мизинца, и не скрывается ли за ее неземной красотою голос базарной торговки или, не ровен час, дурной запах изо рта». Внезапно насмешливый голос Ганнибала Олифанта вывел его из состояния транса.
— Ну что, так и будешь стоять как полоумный идиот? Да, мисс Дэмиэн неотразима, я с тобой согласен. Но может, ты и мне соизволишь уделить хоть толику внимания, а? Чего застыл как вкопанный? Подойди сюда, не стесняйся! Что я, должен рвать себе голосовые связки, чтобы докричаться до тебя?
Собрав в кулак всю силу воли, Питер сдвинулся с места и поплелся через комнату туда, где медленно покачивалось кресло-качалка.
— Итак, — сказал Ганнибал Олифант, выбросив вперед левую руку, чтобы раскачаться (правая у него покоилась на батике, обертывавшем талию), — вы есть Флокс, так надо понимать? Племянник сэра Ос-бер-та?
То, как Ганнибал врастяжку произнес имя его дядюшки, несколько насторожило Питера. Он вспомнил убийственное определение, данное Ганнибалу сэром Осбертом, — «этот ополоумевший Олифант», и решил держать ухо востро.
— Да, сэр, — сказал он. — Думаю, в этом нет ничего для вас неприятного.
Ганнибал бросил на гостя острый взгляд, а затем заморгал глазами.
— Зови меня просто — Ганнибал, — приказал он. — Здесь меня все так зовут.
— Да, сэр, — сказал Питер.
— Сядь, сядь. Одри, подай гостю выпить, — сказал Ганнибал, устраиваясь поудобнее на своих подушках.
Девушка встала и намешала Питеру рома с кока-колой. Она протянула ему напиток с такой восхитительной улыбкой, что бедняга чуть не выронил стакан. Ганнибал, плавно покачиваясь в кресле, смотрел на эту сцену с язвительной улыбкой.
— Ну, — сказал он, потягивая свой напиток, — так за каким же чертом сэр Осберт, прах его побери, прислал тебя сюда?
Питер был не на шутку удивлен.
— Как «зачем»? На помощь вам, — сказал он. — Я так понял, что вы просили прислать вам помощника.
Ганнибал поднял брови, похожие на растрепанные белые флаги.
— Вот как? — возмутился он. — Как вы считаете, Одри, разве я похож на человека, которому нужна помощь?
— А вы что, уже забыли? — уколола его Одри, и Питер с радостью отметил ее легкий ирландский акцент.
— Ах да! — сказал Ганнибал и помахал Питеру своей забинтованной рукой. — Видишь ли, у нас тут действует идиотский указ, запрещающий применять любые инсектициды. Вот и ринулись на наш остров тучи вредоносных тварей — чувствуют, что здесь они в безопасности, и не жалеют сил, чтобы завоевать нас. Ей-богу, такому сюжету обрадовался бы сам Герберт Уэллс! Вот только нынче утром сюда ворвался огромный-преогромный шершень — полосатый, точно беглый каторжник в арестантской робе, — и собирался меня убить. Я мигом кликнул слугу, чтобы тот защитил своего господина, а он возьми теннисную Ракетку да и пошли эту тварь метким ударом прямо мне в грудь! Ну, не пещерный житель, а? Опасаясь, что он прокусит меня до самого сердца, я стал отрывать его от себя, и в результате он всадил мне в руку жало размером с гарпун! Хорошо, Одри была тут — она немножко умеет оказывать первую помощь. Не будь ее — пришлось бы оттяпать руку по самый локоть!
— Да не обращайте вы внимания на этого Ганнибала, — сказала девушка, взяв на руки одного из пекинесов и так ласково прижав его к груди, что он заурчал от удовольствия. — Он принадлежит к числу самых несносных людей на всем острове и виртуозно владеет искусством делать из мухи слона.
— Да, этим ирландским мужланкам не откажешь в умении язвить, — произнес Ганнибал и скорбно посмотрел на девушку. Затем его взгляд переместился на Питера.
— Ну, рассказывай все без утайки, — начал он. — Твой надоедливый дядюшка послал тебя шпионить за нами?
— Да что вы, — перебил Питер, — разве я похож на шпиона? Если бы мой дядюшка попросил меня об этом, я наотрез отказался бы ехать.
— Ну ладно, ладно, не обижайся, — примирительно сказал Ганнибал, — просто твой дядюшка посылал мне «в помощники» уже троих. Как только я узнавал, чем они тут занимаются, я тут же приказывал им складывать манатки и убираться с острова!
За этой репликой последовала пауза.
— Он прав, — мягко сказала Одри.
Питер взглянул на нее и вздохнул.
— Да я и сам знаю, — попробовал возразить он, — что мой дядюшка старый, законченный ублюдок, но, уверяю вас, я не являюсь его человеком и даже не разделяю его взгляды.
Ганнибал ухмыльнулся в ответ:
— Пойми меня правильно, мальчик. Твой дядюшка ненавидит черномазых. А я обожаю черномазых.
Питер живо вспомнил, какой поток красноречия Ганнибал обрушил на голову слуги-зенкалийца и с какой невозмутимостью тот все это проглотил. Очевидно, у Ганнибала действительно была какая-то особая любовь к черномазым.
— Ну, — умиротворенно сказал Ганнибал, — считай, что разговора об этом между нами не было. Теперь можем поговорить спокойно. Скажи: ты хоть раз серьезно задумывался, почему тебя так тянет сюда, в эту Богом забытую, дурно управляемую, кишащую черномазыми дыру?
— Да, — сказал Питер. — У меня есть друг Гюго Шартри. Он провел здесь месяц и, приехав обратно, расписал мне это место как уголок тропического рая. Да я и сам убедился в этом! Если бы я не знал, что все это — правда, я бы думал, что это сон.
— Милый ты мой, — скорбно сказал Ганнибал. — Я тебя понимаю! Я, как и ты, мечтал о райском уголке, всю жизнь провел в поисках земного эдема, а что в итоге? А в итоге кончаю в этой Богом забытой яме, замурованный, как бабочка в куске янтаря; сколько лет я тут, я уж и не припомню.
— Все это фигня, и ты прекрасно знаешь, что все это фигня, — с улыбкой сказала Одри.
— Фигня?! — переспросил Ганнибал. — Да кто тебя… Да где ты научилась всем этим выражениям?!! И что это такое — фигня?!
— У вас же и научилась, — посмеиваясь, парировала Одри. — А значит это только то, что вы обожаете это место и всех, кто тут живет, и ни за какие деньги отсюда не уедете.
— Вот именно — ни за какие деньги… Сиди, прозябай тут, бейся как рыба об лед, и все равно не свести концы с концами! — сказал Ганнибал, окинув взглядом необъятную комнату.
— Так что же здесь вызывает ваше недовольство? — поинтересовался Питер, готовый принять слова Ганнибала за чистую монету.
— Все, — врастяжку произнес Ганнибал.
— Что за чушь! Да не слушайте вы его, — сказала Одри. — Богат, как Крез, да к тому же имеет возможность бить баклуши, вот и сует свой нос во все интриги и козни, что здесь плетутся и затеваются! Да еще жалуется на все на свете! Вот когда перестает жаловаться на все на свете — тут уж пора бить тревогу…
— Ах, эти неблагодарные!.. У тебя волосы дыбом встанут, когда поймешь, с чем я здесь сталкиваюсь, — сердито сказал Ганнибал. — Уверяю, милый мой юноша, если есть где-то девятый круг Дантова ада — да что там круг ада, истинный конец света! — так это Зенкали. Туземцы все, как один, по-прежнему живут в пещерном веке, а самые умные из обитающих здесь европейцев лишь на ступеньку выше форменных кретинов. Умоляю, не пытайся искать здесь каких-либо признаков культуры! Это место стимулирует разум не лучше, чем Хайгейтское кладбище[173], разве что населения тут раза в два побольше!
— Что ж, — сказал Питер. — Если мне тут работать, нужно быть готовым к самому худшему. Прежде всего — что бы вы пожелали, чтобы я здесь делал?
— Да ничего особенного, — уныло сказал Ганнибал. Он встал, наполнил стакан и стал расхаживать по комнате, временами останавливаясь, чтобы почесать носком туфли ту или иную дремлющую собаку. — Прежде всего я представлю тебя Кинги, а затем повезу в Дом правительства на свидание с Его Превосходительством. Все, что от тебя требуется, — быть с ними повежливей. Может, кто из них сначала и посмотрит на тебя косо, но как только убедятся, что ты не о четырех глазах и не собираешься следить за ними, — по гроб жизни станешь им мил. Не бойся: они и мухи обидеть не способны. А вот ситуация на острове вовсе не такая безобидная…