Ему пришлось прервать свою речь, поскольку Ганнибал затрясся от смеха. Сэр Осберт ошалело посмотрел на него.
— Я прошу прощения, — с притворной учтивостью сказал Ганнибал, — но выражение «экологические излишества», по-моему, редкостный перл изящной словесности, равных которому я давно не слышал. Мне нравится! В нем звенит колокол прогресса!
— Точно так, — сухо сказал сэр Ланселот, — только боюсь, что эти, как их называет сэр Осберт, экологические роскошества… э-э… излишества касаются нас всех, будь то природозащитники или проектировщики прогресса.
— Я и не знал, что сказал что-то смешное, — буркнул сэр Осберт.
— Нет, нет, вовсе не смешное, — возразил сэр Ланселот. — Очень даже печальное.
Король чуть приблизил к спорщикам свое огромное тело.
— Я в принципе согласен с вами, сэр Ланселот, — сказал он. — Но позвольте, если возможно, перевести дискуссию на волнующую нас всех проблему. Что вы думаете по поводу того плана действий, который мы приняли? — спросил он, переводя взгляд с одного дуэлянта на другого.
— Считаю данный план абсурдным, — сказал сэр Осберт, — ибо он задерживает реализацию всей схемы на неопределенный срок. Позвольте прямо заявить от имени правительства Ее Величества, чьим представителем я являюсь, что оно не потерпит колебаний в вопросе, от которого зависит безопасность не только стран Содружества, но и самого Зенкали.
— Мне лестно, когда вы заявляете, что русские устремили свой алчный взор на такой Богом забытый остров, как Зенкали, — пробормотал король.
— Да не то что на Зенкали — на весь Индийский океан! — раздраженно сказал сэр Осберт. — Но похоже, мне так и не удастся втолковать вам, что из-за этих чертовых деревьев и дурацких птиц безопасность всего мира может оказаться под угрозой!
— Напоминаю еще раз, что птица-пересмешник является воплощением старинного божества фангуасов, — холодно заметил король. — Надеюсь, больше об этом напоминать не придется.
— Извините, — буркнул сэр Осберт.
— А вы что скажете, сэр Ланселот? — спросил король, переведя свой взгляд василиска с сокрушенного сэра Осберта на другого участника диспута.
— С моей точки зрения, трудность заключается в следующем. Даже если будет установлено, что пересмешники могут жить за пределами той небольшой экологической ниши, к которой они адаптировались, и даже если то же будет доказано в отношении деревьев омбу, мы сохраним их, так сказать, в вакууме. Моя же организация стремится к сохранению видов, по возможности, на местах. Так что у меня есть опасения, что мы будем против перемещения птиц и деревьев за пределы долины. Кроме всего прочего, стоимость этой операции повергнет вас в обморок, а я не могу дать совет, где искать на нее средства. В порядке компромисса я могу, вслед за вами, признать ее достоинства, но боюсь, моя организация будет принципиально против.
— Право, не смешно ли, что будущее рода человеческого оказывается под угрозой из-за какого-то дерева и какой-то птицы? — взвился сэр Осберт, который уже оправился после конфуза.
— Меня поражает, как это вы не понимаете, что будущее рода человеческого зависит от охраны, а отнюдь не хищнической и непрерывной эксплуатации природы, — сказал сэр Ланселот, чье терпение явно подходило к концу.
— Джентльмены, джентльмены, — примиряюще сказал король. — Я прекрасно понимаю, что какие-то ваши надежды не оправдались, но, пожалуйста, не выходите из себя. Вы оба изложили мне свою точку зрения, оба аргументы в защиту своей позиции. Теперь позвольте сообщить об этом особому совещанию. Если у его членов возникнет желание задать вам вопросы, не будете ли вы так любезны изложить свои взгляды непосредственно им? — С удовольствием, — сказал сэр Ланселот.
— Еще одна задержка… — пробурчал сэр Осберт, пожав плечами. — Ну что ж, придется согласиться, хоть я и полагал, что ситуация ясна как Божий день…
— А именно? — вкрадчиво спросил король.
— Я хотел сказать, что каждому должно быть ясно, как важен для Зенкали аэродром, — выпалил сэр Осберт.
— В таком случае не надо упускать из виду, как важны для зенкалийцев пересмешник и дерево омбу, — сказал Кинги. — Вы сейчас оба будете шокированы, но минувшей ночью была предпринята попытка вторжения в долину с целью уничтожения всех деревьев и птиц.
— Боже, Боже, как же так? — воскликнул сэр Ланселот. — Как это случилось?
Сэр Осберт хранил молчание.
— К счастью, заговор был раскрыт и злодеи схвачены, — мягко сказал Кинги. — Надеюсь, в скором времени выяснится, кто стоял за спиной заговорщиков.
Лицо сэра Осберта стало белым, точно у покойника, а затем стало медленно наливаться румянцем. Он нервно прокашлялся.
— Вот негодяи… Вот мерзавцы… — сказал он абсолютно бесцветным голосом. — А знаете ли вы, кто в этом заговоре участвовал?
— К сожалению, зачинщиком был один важный государственный чиновник, — скорбно сказал Кинги. — Он будет депортирован. Но больше всего нас интересует, кто же все-таки стоял за ним.
— Боюсь, его трудно будет расколоть, — сказал сэр Осберт, — но даже если это удастся, все равно вряд ли вытянешь из него всю правду.
— Ну, я думаю, мы сумеем развязать ему язык, — сказал Кинги, — но вам я больше не хочу докучать этой чушью. Как только у меня будут новости, я вам сообщу. Кстати, если хотите задать вопросы еще кому-нибудь, не стесняйтесь. Мистер Ганнибал и юный мистер Флокс будут рады ответить.
Он проводил обоих противников до дверей столовой и передал на попечение мажордома. Затем он вернулся и сел за стол.
— Ну, — обратился он к Ганнибалу, — что вы об этом думаете?
— Мои симпатии на стороне сэра Ланселота, — признался Ганнибал. — Он хоть честный малый, а вот в честности сэра Осберта позволю себе усомниться.
— Согласен, — сказал Кинги, — однако Лужа по-прежнему не пришел в сознание, и мы не в состоянии проверить эту точку зрения. Фактически мы не можем предпринять ничего разумного, пока не появится Друм и не очнется Лужа. Полагаю, самое для вас правильное — это идти домой и ждать новостей.
Голова у Питера дико ныла, а вся левая половина лица пылала, как после сильного ожога. Ганнибал взял беднягу за руку, и оба покинули дворец.
— Я просил Одри приехать ко мне к обеду, — сказал он. — Я, конечно, уложу тебя в постель, но, весьма возможно, ты скоро понадобишься. Уж прости мне такой эгоизм. Выпей фунт аспирина, поплотнее пообедай — и будешь здоров.
— Вот именно, аспирина, — согласился Питер, — а потом завалиться бы в постель и отключиться!
Когда Ганнибал привел Питера к себе домой, нашим героем тут же занялась Одри. Она скормила ему фунт аспирина, который он запил прохладительными напитками, и искупала в бассейне, не погружая в воду, естественно, изувеченного лица. Затем последовал спокойный роскошный обед, и к концу его, попивая кофе на веранде, Питер почти полностью пришел в норму. Тогда Ганнибал, оставив молодежь, умчался в город по каким-то делам.
— Не знаю, как ты себя чувствуешь после всего этого, да еще с таким шрамом на лице, а у меня за последние дни просто в голове помутилось, — сказала Одри. — Как вспомню, какой тихой, блаженной жизнью мы жили, пока не открыли эту Долину пересмешников, так прямо выть хочется.
— Я тоже совершенно выбит из колеи, — хмуро сказал Питер. — Я даже задумываюсь, стоило ли вообще открывать эту треклятую долину.
— Ну что ты, Питер! Ты понимаешь, что говоришь?
— Не знаю! А собственно, что она дала хорошего? На улицах — толпы угрюмых вояк, блуждающих, как мартовские коты, и устраивающих друг с другом драки — из-за забастовки в заведении Мамаши Кэри. Церкви пустуют. Гинка и фангуасы готовы перегрызть друг другу глотки. Кинги и Ганнибал не находят себе места. Остров наводнили ужасные люди вроде Брюстера и кучи любителей животных. Действительно, было райское, тихое местечко: ну зачем мы его взбаламутили?
— Да что за вздор ты несешь! — возмутилась Одри. — Фангуасы рады, что вновь обрели свое божество. Видел бы ты доктора Феллугону, когда я рассказала ему о целой роще омбу! Бедняжка, он ударился в слезы и со всех ног кинулся к Стелле, да так, что я не поспевала за ним! Нет, с моей точки зрения, открытие принесло куда больше хорошего, чем дурного!
— Да, похоже, ты права, — сказал Питер. — Хотелось бы только найти выход из тупика, в котором мы очутились.
— Единственная причина, почему мы оказались в этом тупике, заключается в том, что бедняжка Кинги не упускает ни одной возможности, дабы проявить свой демократизм, — сказала Одри. — Ему ведь ничего не стоило надавить на особое совещание по вопросу о плотине, но он всегда стремится отыскать наиболее мягкий способ решения любой проблемы.
— Боюсь, после сегодняшней утренней встречи он перестанет так деликатничать, — хмуро сказал Питер.
Тут к нему неслышным шагом подошел Могила.
— Пожалста, сэ, масса Флокс, — сказал он. — Пришел масса Друм.
— А, Друм! — вскричал Питер. — Как раз вовремя! Пригласи его сюда!
— Да, сэ', — ответил Могила.
Друм скользящим щагом вошел на веранду, сверкнув своей желтозубой улыбкой. На нем была та же самая одежда, в которой Питер видел его в последний раз, и было ясно, что он несколько дней не мылся и не брился. Большой ящик для коллекций, который он нес на своем тщедушном плече, совершенно перекосил его детскую фигурку.
— Профессор Друм, — сказал Питер со всей сердечностью, на какую был способен по отношению к этому неопрятному человечку, — а мы вас так ждали! Его Величество и мистер Олифант горят желанием побеседовать с вами.
Друм сделал неуклюжий поклон.
— А! — сказал он. — Значит, я им понадобился-таки? Что ж! Люди везде одинаковы — в поисках решений обращаются к науке как к последнему средству, хотя заботятся о ней в последнюю очередь!
— Присядьте-ка с дороги да выпейте… Чего вам? Ах да, лимонного сока, — вспомнил Питер. — Ганнибал будет здесь через десять минут.
— Да, хорошо бы лимонного сочку для прохлаждения, — сказал Друм, усаживаясь в кресло, сплетая свои волосатые ноги и ставя себе на колени ящик с коллекциями, который он крепко обхватил руками, словно только что родившегося, и притом хилого, младенца.