Кинги слушал разъяснения Друма поначалу с недоверием, затем — с надеждой и наконец — с нескрываемой радостью.
— Мой милый профессор Друм! — воскликнул он. — Не в силах выразить, как я вам благодарен! И не только я, но и весь Зенкали! Уверяю вас — отныне мы перед вами в неоплатном долгу!
— Вы очень добры, Ваше Величество, — сказал Друм, сияя от удовольствия и на радости переплетя ноги, словно винт штопора.
— Питер, будьте так добры, налейте нам пять больших бокалов «Оскорбления Величества», — сказал Кинги. — Поднимем тост!
Пока Питер разливал по бокалам лучезарную жидкость, Кинги забрался к себе в гамак, закрыл глаза и погрузился в глубокое раздумье; приподнялся он лишь тогда, когда ему подали бокал.
— За пересмешника! — торжественно произнес он и изучающе посмотрел на Друма. — Как вы думаете, профессор, — продолжил он, — можно ли будет перевезти несколько деревьев омбу и нескольких птиц в Дзамандзар?
— А почему бы и нет? Насколько я понимаю, климат и почва в долине и в столице почти одни и те же. Я не советовал бы вам перевозить всех птиц и все деревья, потому что они очень привыкли к этой долине. А несколько особей и несколько деревьев — вполне возможно. Птица всеядна, и уж так получилось, что плоды деревьев омбу ей больше всего по вкусу. Мне представляется, что омбу — дерево неприхотливое и способно приживаться даже на малоплодородных почвах. Следовательно, если обеспечить молодым деревцам должный уход, в будущем можно будет разбивать плантации омбу параллельно плантациям амела. Да.
— Великолепно, великолепно! — сказал Кинги, поглядывая на Ганнибала, а у самого в глазах плясали озорные искорки. — Ну, что? Давайте устроим парад по такому случаю!
— Парад? — изумился Ганнибал.
— Именно парад! — воскликнул Кинги. — В конце концов, на острове сейчас находятся представители всех видов вооруженных сил, куча гостей самого различного ранга; многие из них ожидали больших торжеств и церемоний — так не будем же лишать их этого удовольствия! Мы возвели столько сооружений, поставили столько шатров, вылизали дорожки для проведения парадов — и все напрасно? Питер, вспомни, сколько ты сам вложил труда и сил — не жаль? А главное — мне так хотелось покрасоваться в новой форме, и я не желаю этой возможности упускать. Значит, так: устраиваем грандиозное празднество и с этой целью доставляем в столицу пару пересмешников и шесть штук деревьев омбу для показа на параде, после чего деревья могут быть высажены в Ботаническом саду, а пересмешников поселим в Королевском дворце — павлины уже порядком поднадоели. Ну, как по-вашему? Неплохая идея?
Все согласились, что идея хорошая, и даже Друм, который после второго бокала «Оскорбления Величества» начал было икать и хихикать, согласился, что она заслуживает внимания.
— Мне придется специально по этому поводу собрать заседание парламента и сделать заявление, — сказал Кинги. — Ну как, Питер, можно будет поручить вам с Одри операцию по доставке в столицу деревьев и птиц?
— Конечно, — с воодушевлением сказал Питер. — Рад стараться!
— Полагаю, дело будет так, — сказал Кинги. — Устроим грандиозный парад, а затем гигантский праздник в саду у стен дворца. Согласны?
— Согласны, — ответил Ганнибал.
— Значит, на том и порешили, — сказал Кинги с глубоким удовлетворением. — Ну как, профессор Друм, еще по бокальчику? В конце концов, мы не каждый день пьем за новое открытие великого гения! Выпили? Ну а теперь за вас, Одри! Так, милая? Вот и отлично!
Три следующих дня Одри и Питер не вылезали из Долины пересмешников. Они выбрали и пометили полдюжины молодых деревьев омбу, которые были осторожно выкопаны и пересажены в бочонки с землей командой дюжих зенкалийцев. Операция проходила под наблюдением доктора Феллугоны, который, впрочем, больше путался под ногами, чем помогал делу, поскольку каждые полчаса разражался слезами радости, так что приходилось все бросать и успокаивать его.
С птицами дело обстояло иначе. Питер соорудил для них огромную проволочную клетку, положил в нее разные изысканные приманки и с помощью Одри заманил туда пару пернатых. Птахи вошли в клетку без малейшего колебания и отнюдь не выказывали каких-либо признаков недовольства пленением. Скорее их тревожило другое — что лакомые кушанья, которые припасли для них Питер и Одри, когда-нибудь закончатся. И точно: едва только клетку открыли, чтобы их выпустить, как они, хлопая крылышками и отчаянно крича, принялись носиться взад-вперед. Еще бы, только что был корм под клювом, а теперь вдруг исчез! Нужно ли говорить, что впоследствии, когда потребовалось заманить их в небольшую клетку для показа на параде, сделать это не составило никакого труда.
Между тем Лужа, придя в сознание и поняв, что его могут обвинить в целой куче преступлений, в том числе в покушении на убийство, принялся выкручиваться. Разве он так уж был заинтересован в строительстве аэродрома и плотины? Вот вам свидетельства в письменном виде, что это все сэр Осберт и лорд Хаммер! В их руках средства, они намеревались сорвать на этом куш, так с них и спрос! Кинги, который не прочь был при случае схитрить, утаил от Лужи, что планы строительства теперь окончательно отпали, и сказал, что если в добавление к письменному свидетельству против сэра Осберта и лорда Хаммера он напишет письмо, в котором полностью раскается в своих грехах, то в этом случае его наказание ограничится высылкой с Зенкали. Лужа ухватился за предложение владыки как за соломинку, и капитан Паппас спецрейсом вывез его с острова, честно отработав свои пятьсот фунтов. Что до сэра Осберта и лорда Хаммера, то Кинги пригласил их во дворец для встречи.
— Вам, конечно, хорошо известно, — начал Кинги самым холодным тоном, — что ваш общий знакомый Лужа являлся членом моего кабинета. Он был арестован и выслан с Зенкали по множеству причин, но главная из них заключалась в том, что он стремился протащить идею строительства аэродрома и плотины любой ценой, поскольку это сулило ему большие деньги.
В зале воцарилась зловещая тишина. Во время этой затянувшейся паузы сэр Осберт несколько раз менял цвет, становясь то красным, то белым, то бледно-желтым, а лорд Хаммер, покрывшись испариной, перекладывал, словно детские кубики, бумажник, футляр от очков и портсигар.
— Причиной того, что суровое тюремное заключение было заменено ему высылкой, стало не только чистосердечное раскаяние, но и ряд документов, свидетельствующих о том, что и вы… джентльмены…
— Подлог! Сплошной подлог! — проворчал сэр Осберт.
— Так вы ему поверили? Нельзя доверять таким, как Лужа, — пропищал, словно флейта, лорд Хаммер.
— Тем не менее эти документы заронили в мою душу сомнения и могли бы вызвать серьезные опасения у правительства. К счастью, мне нет необходимости обнародовать их, — заметил Кинги.
Сэр Осберт вздохнул с облегчением, а лорд Хаммер вытер взмокший лоб.
— Причина тому заключается в следующем: благодаря открытию профессора Друма была доказана необходимость существования Долины пересмешников для экономики острова, следовательно, она не подлежит затоплению ни при каких обстоятельствах. Тем не менее эти документы, вместе с признанием Лужи, будут находиться в особой папке и в случае надобности могут быть использованы в будущем.
— А не лучше ли просто уничтожать такие вещи? — спросил сэр Осберт. — Попадут еще в недобрые руки!
— Вот именно! Все это — злостные наветы! — сказал лорд Хаммер.
— Эти бумаги — в моих надежных руках, — мягко сказал Кинги, — и всем остальным будут недоступны. Теперь о другом. Мне известно, что британскому правительству стоила больших забот и денежных затрат посылка сюда войск и гостей, и я полагаю, оно не обрадуется, если эти денежки уйдут в песок. Ну а для нас обретение старинного божества — великое событие, вполне достойное празднования. Итак, внимание: в следующий вторник состоятся грандиозный парад и народное гулянье в саду у стен дворца. Надеюсь, сэр Осберт, я могу рассчитывать, что находящиеся на острове войска примут участие в торжествах?
— О да… да, конечно, — сказал слегка ошалевший сэр Осберт. — Я… буду рад помочь…
— Да, конечно, — сказал лорд Хаммер. — Можете на нас рассчитывать.
— Прекрасно, — сказал Кинги. — Ценю вашу любезность. Я передам юному мистеру Флоксу, чтобы он поддерживал с вами связь, когда дело дойдет до окончательного согласования деталей.
— Конечно, конечно, — сказал сэр Осберт. — Я буду только рад, если в столь уникальном мероприятии будет и капля моего участия.
— О да, — сказал лорд Хаммер. — Случай действительно уникальный.
Питер и Одри вернулись из Долины пересмешников для участия в заседании парламента, на котором Кинги должен был огласить решение относительно плотины и аэродрома. Кинги и Ганнибал заперлись на двое суток, трудясь над речью для владыки. Они переписывали ее шестой раз подряд, и к трем часам утра Ганнибал стал выходить из себя.
Наклонившись вперед, Кинги взял его за запястье.
— Милый друг! — мягко сказал он. — Не ворчите на меня так! Мы ведь оба знаем, что это будет самая выдающаяся речь из всех, которые мне когда-либо доводилось произносить, поскольку я буду говорить о том, что считаю благом для моего народа, моей страны. Для меня большая честь, что вы помогаете мне в этом, как всегда помогали во всем.
Ганнибал взглянул на владыку и улыбнулся.
— Вы слишком деликатны для монарха, — сказал он. — Я всего лишь взбалмошный балбес. Не обращайте на меня внимания.
— Мой друг, как мне не обращать на вас внимания, если ваши советы всегда были только добрыми. Ведь вы любите Зенкали, и, не скрою, я чувствую вашу привязанность ко мне, а это мне так лестно!
— Об одном я просил бы вас, — угрюмо сказал Ганнибал, — молчите об этом: не дай Бог широкой публике по думать, что я чувствую привязанность к черномазому.
Кинги запрокинул голову, заливаясь смехом.
— Милый Ганнибал, — сказал он, протирая глаза, — если бы не вы да не газета «Голос Зенкали», как скучно было бы мое правление!