тэнгу Кай осознал, что имена и титулы бессмысленны, потому что они не описывают внутренней сущности человека.
«Я свое прозвище заслужил», — подумал он, вспоминая крики толпы на острове Дэдзима, ошеломленные лица ронинов при столкновении с воинами Киры в Уэцу, поединок с бойцом Киры в замке Ако…
Как ни больно признавать, но Кай всегда останется гайдзином, изгоем, отверженным. Он рожден полукровкой, выращен демонами — и сражается как демон, а не как простой смертный… Однако по духу он воин, такой же, как его спутники, в жилах которых течет кровь самураев. А все потому, что он — полукровка. Говорят, что тьма скрывает в себе зародыш света, а свет хранит в себе зародыш тьмы: так вселенная постоянно восстанавливает нарушенный порядок существования, возвращает ровное течение жизни.
Полукровка улыбнулся, вложил меч в ножны и продолжил беседу с Басё. Ясуно недоуменно глядел им в спины, еще больше презирая полукровку, с которым шутил и смеялся его приятель.
Исогаи оперся локтем об обшарпанную столешницу, притворяясь, что перебрал сакэ. В этом захудалом постоялом дворе паршивую рисовую водку пить можно было лишь маленькими глотками. Мало того, что его специально отправили в эту дыру, так он еще и остался в одиночестве, хотя обычно Исогаи предпочитал общество друзей. К сожалению, все друзья были далеко.
Оиси утверждал, что необходимо раздобыть сведения о планах Киры, и оказался прав: лучше всего сделать это можно было в самом дрянном притоне города, где собирались разъевшиеся торговцы. Сюда же приходили и чиновники бакуфу, невзирая на то, что указ сёгуна запрещал самураям посещение злачных мест.
Труппа бродячих актеров кабуки исполняла непристойную постановку. Пьяные зрители восторженно улюлюкали и приставали к служанкам, беспрестанно подливающим выпивку в подставленные чаши. Служанки привлекательностью не отличались, а походили на главного злодея постановки, актера в гротескной маске демона-они. Исогаи содрогнулся и решил, что ему повезло: полученный от Оиси приказ не содержал упоминания о необходимости разделить ложе с прислугой.
Он тяжело вздохнул, играя роль брюзгливого мужа, и наклонился к соседу по столу — подвыпившему чиновнику.
— Меня жена замучила, — пожаловался Исогаи. — Покою не дает, требует, чтобы я разузнал, откуда лучше всего смотреть на шествие господина Киры.
— Какое шествие? — недоуменно переспросил чиновник. — Господин выедет из замка на закате, помолится в храме и тут же вернется, — пояснил он и отвернулся.
Похоже, все жители провинции прекрасно знали, как Кира заботится о своей безопасности. Чиновник с кривой улыбкой потянулся к проходящей мимо служанке и усадил ее к себе на колени. Исогаи одним глотком допил сакэ и разочарованно уставился в одну точку. Делать было нечего: вряд ли кому-то из посетителей этого притона известно, по какой дороге и когда именно Кира решит посетить святилище. А если отряд ронинов укроется в непосредственной близости от замка, об этом незамедлительно прознают соглядатаи и осведомители Киры.
Внезапно Исогаи заметил, что рядом с ним почтительно склонилась одна из служанок, ожидая позволения наполнить чашу сакэ. Ронин удивленно посмотрел на нее: в этом притоне прислуга обычно не соблюдала правил приличия. Девушка оказалась молоденькой и хорошенькой — похоже, работала здесь недавно, ее еще не тронул дух разврата. Исогаи кивнул, и служанка осторожно налила сакэ в чашу. Он невольно залюбовался утонченностью черт девушки и грациозными движениями. «Наверное, дочь разорившегося самурая», — подумал Исогаи, зная, что не только крестьяне продавали дочерей в притоны. Он взглянул на прелестное лицо, заметил скромно потупленный взор… Вряд ли ее отец с легкостью пошел на такой отчаянный шаг. Впрочем, отчаявшиеся люди совершают отчаянные поступки. Вот и Исогаи с товарищами задумали совершить безрассудный шаг, граничащий с безумием.
— Как тебя зовут? — спросил Исогаи, неожиданно для себя самого.
— Юки, — ответила она, не поднимая глаз.
Имя Юки, означающее «снег», удивительно подходило этой нежной, чистой, неиспорченной девушке. Она взглянула на Исогаи, и ронин с трудом сдержал удивленный возглас. У служанки были разные глаза: один карий, другой — голубой. Наверное, девушка слепа на один глаз. И все же, несмотря на увечье, она была необычайно красива и совершенно очаровала Исогаи.
Налитое сакэ каким-то чудом приобрело вкус свежевыпавшего снега и лепестков сакуры. Юки присела рядом с ронином и наливала ему одну чашу за другой. Вскоре он с умиротворенной улыбкой предложил девушке разделить с ним сакэ. «Живи в пьяных мечтах и умри, грезя о…» — мелькнула мысль.
Исогаи не помнил, как оказался в одной постели с Юки. Пламя свечи дрожало на стенах тесной комнатки. Голова кружилась — не от сакэ, а от опьяняющего ощущения тонкого, гибкого девичьего тела. Юки приподнялась на локте и нежно погладила Исогаи по щеке. Длинная прядь черных волос девушки щекотала его кожу.
— Вы так добры, господин, — шепнула Юки. — Так благородны…
Исогаи улыбнулся и закрыл глаза, наслаждаясь прикосновением ласковых пальцев. Разумеется, теперь никто не примет его за благородного самурая, но…
— Все может быть, — удовлетворенно пробормотал он, гордясь тем, что сохранил самое ценное — верность бусидо.
Исогаи всегда следовал кодексу самурайских установлений и, по примеру Будды, учтиво относился ко всем, даже к самым ничтожным людям, а с женщинами легкого поведения общался так же почтительно, как с высокородными госпожами, хотя многие самураи, напротив, обращались со своими женами, будто со шлюхами. Поэтому за Исогаи шла слава женского угодника, а его приятели этого не понимали.
— Вы, наверное, господин из высокого рода… — с застенчивой улыбкой продолжила девушка.
— Не совсем… — ухмыльнулся он.
— Или вы воин? — прошептала она, касаясь его губ чувственным поцелуем.
Исогаи застонал от возбуждения. Прядь шелковистых волос скользнула по его шее.
— Расскажите мне о себе, мой прекрасный самурай… — нежно проворковала Юки.
Он открыл глаза. Прядь волос, щекочущая шею, внезапно захлестнула горло и затянулась тугой петлей.
Ронин попытался вырваться, ухватил скользкую прядь, которая все туже и туже стягивала на его шее змеиные кольца. Воздуха не хватало…
Руки Исогаи ослабли, пальцы разжались. Он в последний раз содрогнулся, вытянулся и замер, широко раскрыв невидящие глаза.
Глава 18
Ронины снова выступили в путь, спеша как можно быстрее достичь владений Киры. Отряд двигался по глухомани и пустошам, потому что дороги стерегли патрули сёгуна и соглядатаи Киры.
Кай находил неприметные звериные тропы и просеки, проложенные лесорубами. По узким горным тропинкам отряд шел гуськом, а если на пути встречался ветхий дощатый мостик, то приходилось возвращаться и искать брод.
Чем выше ронины поднимались в горы, тем холоднее становилось, словно время текло вспять, унося с собой все приметы наступающей весны. Морозные ночи, ледяные дожди и снежные заносы задерживали путников. Для защиты от обморожения сандалии набивали жухлой травой, из тростника и лиан плели широкополые шляпы и накидки, чтобы хоть как-то укрыться от непогоды.
Оиси простудился: глухой кашель сотрясал тело, отдавался в груди ноющей болью, будто от сломанного ребра, и мешал спать по ночам, так что самураю приходилось дремать в седле. Отдыха он не знал с того самого времени, как попал в подземелье замка Ако, а потом вызволял полукровку из голландского плена на острове Дэдзима. Оиси проклинал свою нерадивость, убеждая себя, что ослабело не тело, а дух — ведь самурай одной лишь силой воли способен поддерживать бренную плоть в боевой форме. Спутники тревожно поглядывали на Оиси, но он отказывался признавать, что болен, и не позволял заботиться о себе даже сыну.
Однажды самурай проснулся от очередного приступа кашля и, чтобы не беспокоить спящих, поднялся и пошел проверить караульных. На одном из постов стоял Кай.
Полукровка поднес к лицу Оиси потайной фонарь и сурово осведомился:
— Ты почему не спишь?
Сощурившись, ронин заметил наставленный на него клинок.
— Проверяю караулы, — глухо ответил он и зашелся в кашле.
— Вот дурак! — пробормотал Кай и подтолкнул его к огромному валуну, защищавшему от порывов холодного ветра. — Если хочешь смерти, то вспори себе живот — это легче, чем выкашливать кишки.
— Не смей так со мной разговаривать! — возмутился Оиси. — Ты не…
— Что? Я не твой господин? Я тебе не ровня? — невозмутимо поинтересовался Кай. — Я тебе никто, и ты мне никто. Однако соратники положились на тебя, понадеялись, что, когда придет время, ты поведешь их в бой против Киры. А ты обращаешься со своим телом, как с чурбаном! — Он отступил на шаг и кивнул в сторону еще одного караульного. — Если доверяешь своим людям, то доверься и их способностям. А если ценишь их жизни, то цени и свою. Иди отдохни! — резко бросил Кай и ушел, прежде чем Оиси успел что-либо возразить.
Самурай прислонился к холодному камню, дрожа от ярости. Внезапно колени его подкосились, и он упал на четвереньки, надрывно кашляя.
К нему подбежал Масеки, еще один караульный, помог подняться и отвел к костру, где уже сидел полукровка с чашкой горячего чая в руках. Остальные ронины крепко спали. Кай протянул чашку Оиси. Самурай сделал глоток и понял, что это целебный травяной настой Басё с какими-то неизвестными добавками. Масеки стоял рядом, обеспокоенно глядя на Оиси. Тот допил чай, поблагодарил караульного и отправил его на пост. К тому времени и Кай уже вернулся к своему посту. Оиси прилег у огня, угрюмо завернулся в камышовую накидку и заснул.
Наутро он проснулся и решил, что все случившееся прошлой ночью ему приснилось. Однако Басё заставил его выпить полную чашку целебного отвара и велел натереть горло и грудь особой мазью. Тикара принес отцу завтрак и проследил, чтобы тот все съел. После этого Оиси медленно пошел на поправку. С каждым днем силы к нему возвращались, кашлял он все меньше, чувство обиды и раздражения исчезло, а здравый смысл подсказал, что непрошеная забота была весьма мудрым шагом со стороны полукровки.