— Как видите, их потери выше средних по флоту, но намного меньше потерь «Интрепида». А его высадки обычно определяются как гораздо менее рискованные, чем у крейсеров и военных разведчиков.
— Так отчего же мрут люди? — спросила Дюваль.
— Сами разведмиссии, в общем-то, не слишком опасные. Проблема в том, что обязательно случается что-нибудь непредвиденное.
— А, так, значит, дело все-таки в некомпетентности, — заключил Даль.
Дженкинс вывел портреты офицеров «Интрепида», списки их наград и почетных грамот.
— Глядите. Все-таки «Интрепид» — флагман нашего флота. На него не попадает абы кто.
— Не везет, что ли? — предположил Финн. — Похоже, у нашей посудины худшая карма во Вселенной.
— Второе как раз может быть правдой, — сказал на это Дженкинс. — Но невезение тут совсем ни при чем.
Даль даже захлопал глазами от удивления, вспомнив, что почти то же самое сказал, втаскивая Керенского в шаттл на разведмиссии.
— Наверное, что-то не то творится с нашими офицерами, — предположил он.
— Угу. С пятерыми: Абернати, К’роолем, Керенским, Вестом и Хартнеллом. Статистика указывает на поразительную странность. Если кто-либо из них участвует в высадке, заметно увеличивается вероятность катастрофической неудачи. Если присутствует двое, шансы возрастают экспоненциально. Если участвуют трое или больше, вероятность летальных потерь экипажа в миссии практически стопроцентная.
— Но сами они всегда выживают, — указал Хэнсон.
— Именно, — подтвердил Дженкинс. — Конечно, Керенского регулярно увечит. И остальные время от времени получают как следует. Но всегда выживают и поправляются. Всегда.
— И это ненормально, — поддакнул Даль.
— Конечно! — воскликнул Дженкинс, выводя портреты пяти офицеров и соответствующие графики. — У людей под их началом вероятность гибели несравнимо выше, чем у людей под началом любых других офицеров на таких же должностях во флоте. Во всем звездном флоте, за все время его существования — с момента образования Вселенского союза два века назад! Такие потери бывали в стародавних парусных флотах, и то офицеры тогда гибли наравне с командой. И капитаны, и помощники мерли как мухи.
— Чума и цинга — штуки страшные, — заметил Хестер.
— Не в цинге дело, — буркнул Дженкинс, смахнув рукой картинки. — Знаешь, в наше время офицеры тоже гибнут. Конечно, продвижение в чинах снижает риск гибели, но ведь не исключает его. По статистике, любой из этой пятерки уже должен был погибнуть дважды или трижды. Может, один или двое и смогли бы пережить подобные приключения. Но все пятеро? Шансы здесь меньше, чем умереть от удара молнии.
— Который бы они, конечно, пережили, — сострил Финн.
— Но не член экипажа, оказавшийся рядом, — добавила Дюваль.
— А, я вижу, до вас доходит! — обрадовался Дженкинс.
— Покамест ты всего лишь доказал, что происходящее с ними невозможно, — подытожил Даль.
Дженкинс покачал головой:
— Я не сказал «невозможно». Но есть вещи чертовски маловероятные. И это — одна из них.
— Насколько это маловероятно? — спросил Даль.
— За все время поиска аналогов я нашел только один корабль, где наблюдалась отчасти похожая статистика смертности в разведмиссиях, — сообщил Дженкинс, покопался в папках и вытащил изображение.
Все уставились на него в недоумении.
— Я не узнаю этот корабль, — нахмурилась Дюваль. — А я считала, что знаю все действующие в нашем флоте. Он вообще из Вселенского союза?
— Не совсем. Из Объединенной федерации планет.
— Э-э, откуда? — выговорила Дюваль ошарашенно.
— Ее не существует, — объявил Дженкинс. — Как и этого корабля. Он называется «Энтерпрайз», и его выдумали создатели научно-фантастического телесериала. Нас тоже выдумали.
— Ладно. — Финн нарушил наконец всеобщее молчание. — Не знаю, как остальные, а я предлагаю официально считать этого парня больным на всю голову.
Дженкинс посмотрел на Даля:
— Я ж говорил, звучит как безумие. Чистейшее. Но вот же статистика, посмотри сам.
— Смотрю. И вижу: с этим кораблем дела неладны, — буркнул Финн. — Но это не значит, что мы звезды гребаного научно-фантастического шоу!
— Я и не говорю, что мы звезды, — заметил Дженкинс и указал на плавающие над столом портреты Абернати, К’рооля, Керенского, Веста и Хартнелла. — Звезды — они. А мы второстепенные актеры. Статисты. Как говорится, красномундирники.
— Отлично! — подытожил Финн, вставая. — Спасибо большое, что отняли у меня уйму времени. А сейчас я пойду и просплюсь хорошенько.
— Подожди, — попросил Даль.
— Подождать? Энди, ты шутишь? Я знаю, ты на всем этом помешался, и уже давно. Но есть вещи на грани разумного и есть вещи за гранью, причем далеко. А наш общий друг так далеко убежал от грани, что уже и не знает, где она.
— Знаешь, мне соглашаться с Финном — как ножом по сердцу, — добавил Хестер. — Но приходится. То, что мы услышали, не просто неправильно. Оно вообще ничего общего не имеет с правильным или неправильным.
Даль посмотрел на Майю.
— Прости, Энди. Но, по-моему, это полный бред.
— Джимми? — спросил Даль, глядя на Хэнсона.
— Я полагаю, он определенно свихнулся, — заключил тот. — Но думает, что говорит правду.
— А как иначе? Потому он и шизанутый, — вставил Финн.
— Я не то имел в виду, — возразил Хэнсон. — При безумии мысли человека подчиняются внутренней логике, чьи правила действует только в голове бедняги. Но логика Дженкинса вполне себе внешняя, общепринятая — рассуждение его логично и по нашим меркам.
— Ага. И по ним, мы все — придуманные! — выдал Финн насмешливо.
— Я этого не говорил, — указал Дженкинс.
— Гы-ы-ы, — сказал Финн, тыча пальцем в изображение «Энтерпрайза». — А что ж ты говорил? Вот он — настоящий?
— Придуманный. А ты — настоящий. Но телешоу вторглось в нашу реальность и ее искажает.
— Сто-оп! — Финн аж руками замахал от изумления. — Телешоу? Ты что, смеешься? Телевидения уже сотни лет как нет!
— Появилось оно в тысяча девятьсот двадцать восьмом году с целью развлечения, в последний раз использовалось в две тысячи сто пятом, — сообщил Дженкинс. — Значит, где-то между этими датами есть период времени, когда транслировалось шоу о приключениях экипажа «Интрепида».
— Слушай, ты что куришь? — поинтересовался Финн. — Очень хочется знать. Что бы там ни было, я состояние сколочу, продавая эту дурь.
— Я так работать не могу! — объявил Дженкинс, глядя с вызовом на Даля.
— Заткнитесь все на минуту, — попросил энсин.
Финн и Дженкинс успокоились.
— Послушайте. Я понимаю, это похоже на безумие. Он и сам признает, что это похоже на безумие. — Даль указал на Дженкинса. — Но задумайтесь над тем, что мы сами видели на «Интрепиде». Подумайте, как люди ведут себя здесь. Безумно здесь не то, что этот парень считает нас персонажами телешоу. Безумно здесь то, что, как мне сейчас видится, его версия — самое рациональное объяснение происходящего. Разве нет? Кто-нибудь может предложить объяснение разумнее?
Даль окинул взглядом друзей. Все молчали. Хотя Финн выглядел так, будто едва удерживает язык за зубами.
— Нет? Отлично! — заключил Даль. — Так что давайте выслушаем Дженкинса. Может, дальше все станет еще безумнее. Может, наоборот. В любом случае это будет хоть что-то. А сейчас у нас совсем ничего нет.
— Ну ладно, — выговорил наконец Финн. — Но ты нам всем должен по вздрочу.
— По вздрочу? — переспросил Дженкинс у Даля.
— Долго объяснять, — ответил тот уклончиво.
— Хм, — сказал Дженкинс. — В общем, ты прав: самое кривое тут как раз то, что версия про телешоу, вторгающееся в нашу реальность и ее извращающее, — самая разумная. Но хуже всего даже не это.
— Боже мой! — выдохнул Финн. — Что может быть еще хуже?
— Насколько могу судить, шоу это далеко не самое удачное.
Глава 10
— Боевая тревога! — объявил капитан Абернати, когда корабль календрианских повстанцев дал торпедный залп по «Интрепиду». — Маневр уклонения!
Стоящий на мостике Даль расставил пошире ноги, чтобы сохранить равновесие. «Интрепид» дернулся, уходя от управляемых торпед, пущенных навстречу.
Даль вспомнил слова Дженкинса: «Обрати внимание: в критических ситуациях гасители инерции толком не работают. В другое время корабль может развернуться на месте или выписать мертвую петлю, и никто не заметит. Но когда пахнет живописной картинкой, всем лучше покрепче держаться на ногах».
— Они по-прежнему идут за нами! — заорал энсин Якобс, следящий за курсом торпед и управляющий корабельным оружием.
Абернати стукнул по кнопке на подлокотнике, включая вещание на весь корабль.
— Внимание всем! Приготовиться к столкновению!
Все на мостике ухватились за свои пульты, стойки и поручни. А Даль подумал, что стоило бы сделать нормальные ремни безопасности.
Торпеды нашли цель. Вдали глухо бухнуло, мостик качнулся.
— Доложить о повреждениях! — гаркнул Абернати.
Даль снова вспомнил Дженкинса: «При атаках почти всегда повреждаются палубы с шестой по двенадцатую, потому что в шоу показывают именно их. Камеры будут переключаться с мостика туда, снимая взрывы и то, как швыряет ударной волной несчастных астронавтов».
— Тяжелые повреждения на палубах шесть, семь и девять! — доложил К’рооль. — Умеренные — на восьмой и десятой!
— Еще торпеды! — заорал Якобс. — Целых четыре!
— Противоракеты! Огонь! — завопил Абернати.
«Отчего ж ты сразу их не приказал запустить?» — мрачно подумал Даль.
И снова в памяти всплыли слова Дженкинса: «Каждый бой срежиссирован максимально драматично. Вот что происходит, когда Сюжет берет верх над жизнью. Все делается бессмысленным. Законы физики отдыхают. Люди перестают мыслить логически и начинают думать драматически».
«Сюжетом» Дженкинс называл то, как телешоу вмешивалось в реальность, отметая напрочь здравый смысл и законы физики, засовывало в память неожиданные знания, заставляло делать несуразности и говорить нелепости.